Татуиро (homo). Глава двадцать восьмая

Тростник на закате. (Вспышка) / тест, фуджи

28

Лифт уехал, увозя двоих, и Витька опять слушал, как в коридоре стихают женские восклицания и мужские невнятные речи. Почти как с Сеницким, но совсем по-другому.
Поморщился. Сеницкий… Будто ходят по коже жесткие пальцы, добираются до забытого синяка, и – больно. И нет настроения, улетело, сдуло сквознячком беспокойства.
Кухонная фотосъемка успокоила немного. Крепок, брат, жить буду, подумал о себе Витька, поняв, что острое возмущение ушло, он может думать о другом и лишь, натыкаясь снова и снова, – Сеницкий – морщится. Растерялся, конечно. Как на качелях огромных, что сначала, со свистом в ушах, мощно – вверх, до головокружения и радости близкого неба, а вслед за этим – вниз, так же мощно и безжалостно, с дрожью деревянной доски под ногами, – тащит, а куда сбросит?.. На качелях знал, куда, но и то всякий раз боялся. А здесь…
Continue reading

Татуиро (homo). Глава двадцать седьмая

http://os1.i.ua/3/1/8193538_4f7f4b6.jpg

- Мам? Ты как? У меня… Все нормально у меня. Я тут гением решил сделаться… Ага, чего – спокойно, я ведь, помнишь, в третьем классе лучше всех рисовал лошадок и собачек. Котят? Не собачек? Ну, пусть будет котят… Дед Никита говорил – далеко пойдет, ой далеко… Вот я и пошел. Через неделю выставка у меня, в Манеже. Помнишь, ты приезжала, мы с тобой ходили туда. Еще твой этот был тогда. Не Веня, а другой. Мам, я тебе денег скоро пришлю. Я их теперь больше зарабатываю, больше и пришлю. Что значит, не надо больше? Что твой Веня, наконец, научился их не тратить по дороге из своего зубного кабинета? Прости, конечно, стоматологического. Нет, приезжать не надо, ты же не любишь фотографию, а я как раз в ней и гением стал. Угу. Я тебе журнальчик потом привезу. Поеду к бабке через Киев, ага, ты приходи на вокзал, повидаемся. Не, не хочу к вам. Знаешь, почему. Ой, мам, живите, как вам хочется, меня только не надо, а? Придешь и посмотришь. Прости, чайник у меня взорвется щас. Ага, целую…
Continue reading

Татуиро (homo). Глава двадцать шестая

Береза-паутина / люди, улицы, города, парки

Глава 26

Сигарету на морозе курить неловко… Губы немеют, даже дымок вроде бы замерзает и вкус не тот. Пальцы ловят тонкое тело бумажной балеринки и страшно – переломить, не ощущая давления или – выронить, боясь сломать.
Витька стоял на тротуаре Нового Арбата, в нечаянной узкости широкой улицы, у стены ресторана “Прага” и смотрел на большой биллборд впереди. Прохожие методично и одинаково задевали его неуклюжими боками, куртка в ответ шоркала, тоже одинаково. Как дождь идет, подумал он, народ идет дождем, куда ни повернись, не спрячешься, только – отойти, сбежать в подъезд или залезть в машину.
Continue reading

Книжка Завра

Идет работа над сборником “Избранное Книгозавра”.  Основная цель книги – знакомить читателей с хорошими авторами, создав еще одну точку пересечения литературы издаваемой и литературы сетевой.
Continue reading

Эдгар Бартенев. Алхимия жаб

Пламя октаэдров маленьких жаб,
кропящих асфальт, так что страшно идти,
было алмазно. Какой-то араб
говорил: наступивший — утратит Пути.

Словом, не было ходу. Шатались зарницы
в пеплистых высях, и мерзло в висках.
С бирюзового пруда тянуло корицей.
Буддами жабы стояли в носках.

Преклонясь бородами — над ними корпели,
трогали прутиком с разных боков.
До озноба, до сложных в зрачках акварелей
взгляд уходил в земноводных богов.

Редкие прыгали — так, для блезиру,
в кожах играла звезда со звездой.
В очерке спин обнаружили лиру,
а опрокинув — живот золотой.

Вечность твердела, и вот, смущены,
разгадать не посмевши волшебных зверей,
чарами их будто спущены в сны,
в барельефные сны вавилонских царей.

Проглотили по камню, и трудно дыша,
кто-то из нас, уплощаясь, сказал:
“Почивает далече царевна-душа.
Это химеры”, — и долго моргал.

“Мы ворвались в ловушку, продолжим движенье”.
Но рассвет просушил астрой тьму, как опрелость.
Нас араб обманул. Жаб остыли каменья.
Мы — пришли, и уже никуда не хотелось.

Лежит вот здесь

О любимом. Трилогия Джеймса Хэрриота

Трилогия Джеймса Хэрриота.

Всякий раз, приезжая домой, я знаю, что после первых разговоров, первого домашнего обеда и первых звонков, – подойду к книжному шкафу и достану одну из трех книг Хэрриота. Наугад. Без разницы — первую, третью ли по хронологии событий. Все три читаны множество раз и почти выучены наизусть.
Continue reading

Татуиро (homo). Глава двадцать пятая

http://os1.i.ua/3/1/3301222_2047853f.jpg

Глава 25

Волны снизу поплескивали в белые борта. Волны-дети, роста им не хватало. Только слышно было, как разбегаются, пробуют снова и снова запрыгнуть по гладкой краске. И скатываются. Не теряя надежды…
Темнота держала ковшом бархатные душные ладони, обняв свет лампы, что качалась и таскала решетчатую живую тень: по доскам палубы, по округлому боку мачты, взбегала на подбородок Ингрид и, не достав глаз, падала – на округлый бок мачты, на доски палубы… Но тоже, не теряя надежды, возвращалась и возвращалась.
Continue reading

Написала предисловие. И теперь оно в книге Юрия Бригадира

“ПОСМОТРИ НА МИР МЕРТВЫМИ ГЛАЗАМИ”

А Б О Р Т

Читатель не всегда читает то, о чем пишет писатель. Иногда он нанизывает на жесткую нить повествования свои личные переживания и проблемы, ставит себя на место героя, додумывает его, вернее, уже свои мысли. Так бывает, и часто.
Когда читаешь прозу Юрия Бригадира, идентифицировать себя с героями его романов не получается. Потому что отличительная особенность всех его книг — мощная энергетика главного героя. Что бы он ни делал, в какие сюжетные перипетии ни попадал — ощущение от происходящего можно сравнить с потоком, несущимся с горы. Ревет и мчится. Сам-один, но увлекая с собой всех и вся. И читателя тоже.
А ведь читатель чаще имеет дело с авторами, в которых творческое начало подразумевает определенную трепетность и чувствительность. Понимая, что парой гантелей или кольтом настоящей книги не написать, мы автоматически миримся с такой литературной условностью.
Continue reading