В которой ночь поет вечные песни, а город показывает огни. А большего тут и не скажешь…

- А на каком мы этаже?
- На двадцатом.
- Ого. Знаешь, мне даже кажется, что дом качается.
Пламя свечи в витом канделябре мигнуло и потускнело. Данила потянулся, съезжая всем корпусом с широкой тахты, зашарил рукой под висящим до пола покрывалом, и вытащив коробку, вынул новую свечу. Запалил от огарка, придавил его сверху белым крученым цилиндром. Даша лежала на середине тахты, держа у скулы примочку. Повернулась на бок, чтоб видеть Данилу, и в глазах отразились огненные точки.
Continue reading →

… в уши толкнулся приглушенный мужской голос и Даша, выплывая из сна, трудно открыла глаза. Смотрела на потолок, не понимая, почему он вдруг так изменился. Вместо белой плоскости с торчащей сбоку никелированной железкой душа, мягко светили в глаза матовые стеклянные квадраты, очерченные темными планками. Она приподняла голову и снова опустила, приминая затылком подушку. И, дернув на себя одеяло, села, оглядываясь.
Continue reading →

В которой Дашины синяки получают логическое обоснование и становятся объектом фотосессии, а сама она, нежданно вознесшись над мегаполисом, получает желанный отдых, важную информацию и обмен нерушимыми клятвами

Тимка был мальчик спокойный, и именно ему приходилось лечить синяки и ссадины старшей сестре, а не наоборот. И, не потому что взрослая уже Даша вдруг с кем-то дралась, но вломиться в колючие кусты за орущим котенком она могла даже по пути на дискотеку. Или получить в глаз пяткой соседского мальчишки, который на абрикос залез, а обратно – никак. Да мало ли в жизни ситуаций, в которых совершенно случайно страдает внешность, всех и не упомнишь.
Continue reading →

- Да заткнитесь все! – рявкнул человек за столом и парни, умолкнув, отошли, не переставая скалиться. У сидящего на широком бледном лице краснели воспаленные от недосыпа глаза. Даша подавила рыдания и притихла, всхлипывая.
И, через щелку заплывающего глаза рассматривая человека в погонах, вспомнила! Бродягу, который напал на нее в переходе, она уже видела. Это же он маячил серой сутулой тенью за девочкой, которая пела про могилку!
Continue reading →

В которой Даша на собственной, изрядно потрепанной шкуре познает, что и вторая часть пословицы про суму и тюрьму придумана не просто так, да и не придумана вовсе. А потом пытается свести русский язык и женскую логику воедино

Вокзал, который никогда не спит, все-таки дремлет ночами. И пусть эта ночь была шумной и праздничной, полной возгласов и поздравлений, но перед рассветом угомонились и те, кому пришлось встретить Новый год в пути, вернее, на перепутье, меж двух дорог, сидя в привокзальных кафе и закусочных, или в залах ожидания, а то и на собственных чемоданах. Ненадолго, на пару часов, вокзал замер, погрузившись в дремоту. Но серое утро первого дня пришло, еле заметно очерчивая жесткие линии вагонных крыш, столбов, черных отверстий подземных переходов. А внутри, в огромной стеклянной коробке просыпались и потягивались люди, вставали, поглядывая на часы, слушали бубнящие в динамиках голоса. И, подхватив сумки, баулы, чемоданы, уходили, чтобы уехать.
Continue reading →

Даша шла через нижний зал, полный киосков и магазинчиков, в некоторых сонными рыбами плавали продавцы, а другие темнели спящими окнами. Шла мимо пригородных касс с жиденькими очередями и мимо приткнувшихся по углам закутанных людей. Поднялась в верхний зал, где спали на чемоданах, на ступеньках мертвого эскалатора, на приступках, и просто на полу. И, пройдя его насквозь, решительно углубилась в зал ожидания, видимо, в честь праздника, не загороженный шнуром с запретительными табличками. Осмотрев занятые спящими людьми кресла, нашла пустое, в дальнем углу. И пробравшись к нему, села, вытягивая усталые ноги. Водрузила пакет на соседнее сиденье и, вытащив сонного Патрисия, усадила на колени.
Continue reading →

В которой предыдущие неприятности оказываются вполне себе плавным течением обыденной жизни, и Даша начинает лучше понимать смысл первой части пословицы про суму и про тюрьму

Над головой взлетела ракета, бросая на мохнатую снежную круговерть зеленые блики. Дрожащий свет падал вместе со снегом, и вокруг все вспыхивало зелеными пятнами, будто в лицо кидали эти комки, – смятые небрежно, лишь бы долетели.
Даша шла неостановимо, мерно и сильно, вдавливая подошвами шнурованных ботинок тугую, чуть подтаявшую землю, и зеленые глаза с черными, вертикально поставленными зрачками, расширялись и сужались, сканируя все вокруг. Впереди замаячила пирамида елки, по которой ритмично пробегали нервные всполохи огней. Даша замедлила шаг и удобнее перехватила рукоять бластера. Косая тень от крайнего дома в переулке ложилась на сверкающий снег лезвием черного топора.
Вот они – пляшут, вскидывая корявые ноги, скалятся кривыми острыми зубами, раздувают ноздри. И, крутясь по яркому, желтому от фонарей снегу, кидается из стороны в сторону шум: визг, блеянье, резкие крики.
Continue reading →

В ресторане было славно. Даша вертела головой, держась за руку спутника, а он, смеясь, тащил ее по белому лабиринту, наскоро скроенному из полупрозрачной ткани (флизелин, штука ушла не меньше, определила Даша) и вывел в круглый большой зал с мангалом в центре, вокруг которого суетились молодцы в расписных рубахах, полосатых штанах и красных новогодних колпаках. Им всячески мешали хмельные посетители, дергая шампура, и оступаясь в желоб, опоясывающий очаг. Было шумно, дымно и весело. У дальней стены в большой нише-пещере стонала певица, принимая соблазнительные позы. Расставленные ноги певицы перекрывались головами танцующих, что топтались на пятачке перед сценой.
Continue reading →

- Ну, как? – Галка вышла из примерочной и медленно повернулась. Светло-зеленое платье, длинное, в пол, узкое, как вспомненные песочные часы, тихо поблескивало нефритовым узором. Короткие рукава открывали сильные смуглые руки.
- Тада-дадам! – она застыла, спиной к Даше и та захлопала, радуясь. Узкий подол был вырезан выше талии, открывая пастельно-зеленые брючки и полоску голой спины над свободно лежащим пояском. Галка взяла со столика бежевого оттенка клатч с блестящей застежкой. Повернулась снова и подбоченилась, так что съехали на запястье широкие серебряные браслеты.
Continue reading →

В которой лихорадочная работа переходит в бурное веселье, а карета радостных ожиданий с последним ударом часов превращается в тыкву обмана и разочарования

По стеклянной стене высокого здания лез Санта Клаус, в ярких красных штанах и скособоченной куртке. Ветер стукал большую, в человеческий рост, игрушку, о стекло, трепал кудрявую бороду.
Даша топнула замерзшей ногой. Сапожки немного жали и ноги от этого зябли быстро. Скоро придет набитая народом маршрутка, она влезет в горячую небольшую толпу и поедет в мастерскую. А вечером будет Новый год.
Continue reading →