Даша шла через нижний зал, полный киосков и магазинчиков, в некоторых сонными рыбами плавали продавцы, а другие темнели спящими окнами. Шла мимо пригородных касс с жиденькими очередями и мимо приткнувшихся по углам закутанных людей. Поднялась в верхний зал, где спали на чемоданах, на ступеньках мертвого эскалатора, на приступках, и просто на полу. И, пройдя его насквозь, решительно углубилась в зал ожидания, видимо, в честь праздника, не загороженный шнуром с запретительными табличками. Осмотрев занятые спящими людьми кресла, нашла пустое, в дальнем углу. И пробравшись к нему, села, вытягивая усталые ноги. Водрузила пакет на соседнее сиденье и, вытащив сонного Патрисия, усадила на колени.
- Итак, – сказала шепотом, – что мы имеем? Денег нет, в ателье нельзя, Галка молчит, позвонить больше некому, в милицию нельзя, пальто – чужое. Только ты, я и драное платье. Кошмар.
- Мемуаррр, – не согласился кот. И Даше срочно захотелось стать старенькой, сидеть в собственном домике, грея ноги в уютных тапках, и, макая перо в чернильницу, писать эти самые мемуары о себе сегодняшней, улыбаясь морщинистыми щеками… эх молодость, молодость, кхе-кхе…
- Муаакроррус, – прервал ее геронтологические грезы кот и облизнулся.
- Бедный, есть хочешь! Пока я трескала баранину с этим козлом, ты не поел, значит? А потом не успел. Что же делать?
И она, кусая губы, оглядела сонный большой зал, в котором никому до них не было дела.
Из-за отсекающей угол буфетной стойки, за которой мрачной тенью ходил продавец, расставляя стаканы, убирая картонные тарелки, зал казался угловато неровным. Над креслами торчали наискосок головы спящих пассажиров, а то и ноги в тяжелых сапогах свешивались с подлокотников. Над головой буфетчика мигал немой телевизор, а за широкими стеклянными дверями на перрон (длинная железная скоба перечеркивала мутное стекло) стояли темные вагоны, припорошенные снегом.
На лицах пассажиров не было глаз, спали практически все. И только в углу рядом с металлической оградкой, сдвинутой к стенам, копошилась на узлах толстая женщина с красным лицом. Разложив на коленях раздерганный сверток, что-то ела, вытирая пальцы о подол серого пальто.
Даша выпрямилась и, гладя Патрисия по спине, вперила в женщину умоляющий взгляд. Пусть оторвется, перестанет чавкать и позовет «кыс-кыс-кыс», кинет коту кусочек курицы, хотя бы косточки, да что же она их обгладывает так основательно! Но тетка увлеченно грызла, время от времени вынимая кость изо рта и вертя ее перед глазами. И лишь убедившись, что на огрызке ничего не осталось, швыряла его в урну рядом.
В урну не лезть же руками… Даша вздохнула, поглаживая черную с белым шерсть, зашептала коту утешительные слова.
- Пазабыт! Па за брошен! С маладых юных лет!
Она подняла голову, оглушенная воплем. Рядом с теткой стоял сутулый мужчина, с лицом, скрытым тенью. И девочка лет десяти. Мертвый свет неоновой лампы падал на откинутый капюшон старой курточки, на плечи и руки, которые она сцепила на животе и спрятала в рукава. Докричав фразу, девочка замолчала, глядя пустыми глазами поверх кресел. И, снова открыв черный в свете лампы рот, продолжила:
- Я-ас-та-лся си ра тоо юууу! Счастья доли мне неет!
Спящие в креслах недовольно зашевелились. К удивлению Даши, два человека, поднявшись, подошли. Сверкнули монетки, порхнула, крутясь, в кинутую на пол шапку, смятая купюра. А еще один, подойдя к буфетной стойке, принес оттуда бутерброды и пластиковый стаканчик. Девочка, не глядя на слушателя, выпростала руку и, взяв стаканчик, закричала снова:
- Какумру па-ха-ро-няаат. Па-ха-ронят миня! И никто не уз-на-ееет, где магил-ка мо-яааа…
За спиной гастролеров возникла серая фуражка, и Даша съехала пониже в кресло. Милиционер не стал хватать поющую за руки, щелкать наручниками. Постоял, улыбаясь, и, когда в хриплом крике повисла пауза, что-то проговорил мужчине, кивая в сторону кассового зала. Тот, подхватив шапку, взял девочку за плечи и все трое скрылись в гулкой пустоте, откуда через пару минут донеслось, с эхом, пугающим воробьев под высоким стеклянным потолком:
- Пазабыт! Па-за-бро-шен! С ма-ла-дых ю-ных лет!
Даша обняла Патрисия, с завистью думая о заработанных певицей бутербродах. Три выкрика – кусок колбасы. Да еще и деньги. Конечно, петь на вокзале – ужас и ужас. Но этих ведь не арестовали. Вон, поют так, что воробьи до сих пор мечутся. И выкрики про «магилку», повторяясь и повторяясь, удаляются…
Глаза у нее слипались, руки дрожали от вдруг пришедшей усталости и мысли путались в голове. Одна мысль вдруг выросла, распухая, и Даша уставилась в неживой неоновый свет испуганными глазами. Переживает о Патрисии, а сама? Через час ей захочется в туалет (уже захотелось!), за мутным стеклом наступает утро, а денег нет даже на метро, чтоб добраться до Преображенки и пасть на пороге Галкиной квартиры. Ни копейки! С таким макияжем, с расцарапанной щекой, в платье с разорванным подолом и в пальто, пестрящем психоделическими картинками по яркому искусственному меху, разве можно подойти к прохожему и, придерживая того за рукав, попытаться объяснить ситуацию? Ответ, кажется, она получит один. Нет, может быть и другой ответ, если подойти не к мужчине, а к какой-нибудь задерганной жизнью тетке с баулами. Оба предполагаемых ответа ее не устраивали.
- Подайте на восстановление монастыря, Тихеевской женской обители, – поплыла в сонном воздухе скороговорка:
- Господь воздаст, господи благослови, господи благослови…
На месте, где пела сиротка, стояла женщина в коричневом коротком пальто, из-под которого висела сборками ряса. Быстро кланяясь, гремела блестящей посудиной. И проходящий к туалету мужчина сунул ей в руку смятую бумажку.
- Господь воздаст, – пообещала монахиня удаляющейся спине.
И, нагремев себе еще несколько даров, скрылась в кассовом зале, где время от времени усталый голос в динамике рассказывал о поездах в дальние края.
Вдоль кресел шаркала уборщица, катя за собой тележку. Спящие просыпались, подтягивали ноги, кто-то вставал, отходя к буфету или, доставая на ходу сигаретную пачку, шел в кассовый зал, чтобы выйти через него в мелькающий за стеклами снег. Даша оглядела ряды кресел. Ну… Ну! Скоро начнется гомон и всеобщее движение. Одна за одной пойдут электрички и новогодняя ночь канет в прошлое. Она получилась чудовищно несчастливой, но вдруг первый день будет еще хуже?
Даша встала, ссадив кота на теплое кресло. Тот поднял усатую морду, глядя на хозяйку.
- Так… Сиди тут. И чтоб, никуда! Ты понял?
- Мр, – по-военному четко отозвался кот.
Даша вздохнула и, поправляя пальто, пошла к распахнутым в огромный зал дверям. Она, как некогда Остап Бендер, не знала, что именно будет делать, полагаясь на вдохновение. Ну, а если оно не придет, что ж, эти люди все равно разъедутся, кто куда и будут смеяться, рассказывая о безумной девице в вечернем платье, которая на вокзале…
Встав на место монахини, вдохнула поглубже. Открыла рот. В голове упорно вертелась тоскливая песня про могилку. Потом всплыл хит группы «Раммштайн», но не орать же басом по-немецки три известных ей слова.
Мимо прошел солидный мужчина в распахнутой дубленке, глянул с благожелательным интересом. Даша сказала, обращаясь к нему:
My heart’s in the Highlands, my heart is not here,
My heart’s in the Highlands a-chasing the deer -
Мужчина остановился. Нахмурился.
A-chasing the wild deer, and following the roe;
My heart’s in the Highlands, wherever I go.
Толстяк насмешливо хмыкнул и удалился, запахивая дубленку. Даша тоскливо посмотрела вслед. Окинула взглядом зал ожидания. На нее никто не обращал внимания. Что ж, Бернс в оригинале не привлек усталых пассажиров. Она покопалась в памяти и, протянув руку перед собой, стала рассказывать, громко, медленно чеканя слова:
Я сидел у окна в переполненном зале
Где-то пели смычки о любви
Я послал тебе черную розу в бокале
Золотого, как небо, аи…
Неопрятная тетка, собрав свертки, закашлялась и встала с баула. Утвердившись напротив Даши, с интересом уставилась на ее пальто и серебристо поблескивающий подол.
Ты взглянула. Я встретил смущённо и дерзко
Взор надменный и отдал поклон.
Обратясь к кавалеру, намеренно резко
Ты сказала: “И этот влюблён”.
- Ишь, – резюмировала тетка.
Никогда не забуду (он был, или не был,
Этот вечер): пожаром зари
Сожжено и раздвинуто бледное небо,
И на жёлтой заре – фонари.
Поспешно сообщила Даша, поняв, что пропустила первую строфу.
- Какая милая девочка. Игорь, дай мне кошелек, – рядом с теткой возникла дорого одетая дама, оглядела Дашу с сочувствием. Приняла из рук лощеного Игоря в роговых очках купюру и сунула ее в протянутую Дашину руку.
- Спа-сибо, – шепотом сказала та. И продолжила наугад:
Ты рванулась движеньем испуганной птицы,
Ты прошла, словно сон мой легка…
И вздохнули духи, задремали ресницы,
Зашептались тревожно шелка.
В дальнем углу зала кто-то лениво захлопал. Даша замолчала, комкая в руке гонорар. А больше никто не подходил. Она оглянулась и вдруг, увидев среди серых и черных усталых людей высокую фуражку, сжалась.
- А ну, красотка, мотай отсюда, – вполголоса произнес широколицый милиционер с красными глазами на бледном лице, – еще раз услышу, устрою тебе привод, по полной программе. Стишки она тут… – и, повысив голос, прикрикнул:
- Я кому сказал!
Даша рванулась движеньем испуганной птицы к своему углу, и, подхватив Патрисия, затолкала его в пакет. Кот философски промолчал, устраиваясь внутри. Оглядываясь на милиционера, Даша пробралась через ряды кресел и вышла в огромный зал, такой высокий, что люди, все как один, казались сплющенными. Разжав кулак, рассмотрела купюру и чуть не заплакала. Десятка. Даже зайти в метро не хватит. Она пошла по диагонали, к узкому входу в зал с кассами электричек, не понимая, куда идет. Наталкиваясь на встречных, бормотала извинения и бежала быстрее.
- Девушка! Эй, извините! Незнакомка, с Блоком! – шумно дыша, ее обогнал давешний лощеный Игорь и, поклонившись, схватил за рукав, – постойте!
- Оставьте меня! – воскликнула Даша, и внезапно расхохоталась истерически, представив, как, ломая руки, повторяет «оставьте, ах, оставьте» и «подите прочь»…
- Мурр-ло! – раздался голос Патрисия, приглушенный пакетом.
- Все-все, не держу. Извините. Там моя жена, она меня послала. Попросила, чтоб я вас… привел. Вон, гляньте.
Оттащил ее назад и показал на второй этаж, огороженный белыми перильцами. Оттуда махала рукой единственная поклонница Дашиного таланта.
- Она вещи сторожит. У нас поезд скоро. Пожалуйста, ну пойдемте. Она спросить хочет.
Даша поняв, что декламировать стихи больше не придется, поколебавшись, двинулась к лестнице. Красивая дама, поманив ее рукой, усадила в кресло, посреди чемоданов и сумок на колесах.
- Извините, – смущенно засмеялась, – я сперва не сообразила, вы меня удивили своими стихами. А потом так захотелось узнать, просто сил нет!
- Да?
- Это платьице на вас… понимаете, такой контраст, я знаю, в жизни всякое бывает. Я ни в коей мере не лезу в ваши личные дела, но такое платье и пальто, и вдруг – Курский, и вы тут… Вы где покупаете одежду?
Выпалила и улыбнулась милой улыбкой девочки, привыкшей, что все капризы исполняются любящими людьми.
- Я не покупаю, – хмуро ответила Даша, – это шитое все.
- Поразительно! Я все бутики обошла, знаете, мне много не нужно, но хочется хорошее, настоящее. Вещей вокруг множество, но как приглядишься, все не то, не то! Или качество, увы. И где шили? Хотя когда я еще сюда…
- Я сама шила. Платье. И пальто тоже.
- Какая прелесть! Игорь, давай украдем ее и возьмем в рабство. А как сошьете мне точно такое же платье, отпустим.
Даша внимательно посмотрела на собеседницу. Невысокая, статная, с пышной грудью, поднимающей отвороты каракулевой шубки. С заколотыми ракушкой каштановыми волосами и белым круглым лицом. Темные небольшие глаза смотрели весело и тепло, пухлый маленький рот изгибала улыбка. Игорь, присев на корточки рядом с чемоданами, не отрывал от жены влюбленных глаз.
- Вам такое не надо. Это не ваше, – смущенно сказала Даша, – вам нужно в холодных тонах, но без синего. Или – с золотистым узором. И силуэт – не приталенный, а немного рубашкой, свободный, длина – по колено. Покажите ногу.
Дама с готовностью вытянула полную ножку, туго затянутую в короткий сапожок.
- Видите, сапожки вы носите короткие, и икры не кажутся полными. Если свободный подол будет ровно по линии колена, то туфельки сделают фигуру легкой, заманчивой.
Игорь, вскочив, убежал к нарядной барной стойке и что-то стал говорить бармену, поглядывая на женщин. Даша сглотнув, положила руку на пакет, в котором шебуршился Патрисий.
- Поразительно! А нарисуйте! Пожалуйста! Вот прямо тут, – дама протянула ей книгу с откинутой обложкой, постучала по белому листу наманикюренным пальцем.
- Я не очень умею. Шить у меня получается лучше, – Даша взяла шариковую ручку и набросала силуэт, стрелками отметила и надписала буковками главное.
- Девочки, кофе! – Игорь оделил их пластиковыми стаканчиками. Развернул пакет с бутербродами, – а это вашему спутнику, вы его угостите.
- Спасибо…
Невнятный голос в динамике сообщил о номере платформы и прочих подробностях, и дама, поставив стаканчик на пол, прислушалась.
- Кажется, нам пора. Игорь…
Мужчина кивнул и раскрыв бумажник, достал крупную купюру.
- Вы нас очень обяжете. Пожалуйста.
- Спасибо, – неловко сказала Даша.
- Садитесь сюда, вот поешьте. И пусть все у вас будет хорошо, – дама, поправив прическу, взялась за ручку сумки. Внимательно проследила, как Игорь, помахав Даше, вместе с носильщиком спускает багаж с лестницы вниз.
- Вас как зовут?
- Дарья. Даша.
- А меня – Ирина. Успехов вам, Дарья. И в личной жизни тоже.
Надевая перчатки, Ирина добавила:
Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала
И, бросая, кричала: “Лови!..”
А монисто бренчало, цыганка плясала
И визжала заре о любви.
И ушла вслед за мужем. Ошеломленная Даша проводила ее глазами и посмотрела на купюру. Пятьсот рублей.
«Везет тебе, Дашка», сказала шепотом. И, сунув Патрисию в пакет кусок ветчины, откинулась на удобное сиденье. Закрыла глаза. Чуть-чуть посидеть, чтоб все внутри успокоилось. И можно идти. Ах да, забежать в туалет еще…
- Я тоже хочу!
Даша подскочила. Над ней стояла высокая, как баскетболистка, девчонка, в оранжевой куртке пузырем и черных джинсах. Глядя на испуганную Дашу, объяснила:
- Мне тоже платье расскажите, а? А я вот, – и баскетболистка, протягивая сотенную бумажку, спросила заботливо, – хватит столько?
- Я… э… – Даша вздохнула и выпрямилась в кресле, – повернитесь. Угу. А шапку можете снять?
Девица, стащив вязаную шапочку, сунула Даше в руки большой блокнот. Та взяла наизготовку оставленную Ириной ручку. Задумалась, глядя на белоснежные волосы, рассыпанные по широким плечам.
- Узкое. С широким и очень длинным подолом, собранным буфами, вот так. Вырез острый, очень низкий. Через декольте на спине – шнуровка из лент. И рукава тоже пришнурованы, так что плечи видны. Вот. А еще глаза не красьте, пусть ресницы так и будут – светлые…
Она протянула девчонке блокнот, но та, оглянувшись на обступивших их женщин, помотала головой и, вырвав листок, вернула блокнот обратно.
- Еще пригодится. Счастливого Нового года вам.
И, победно размахивая листком, побежала к группке таких же высоких девиц, – видно и правда, спортсменки. А из небольшой толпы выдвинулась, становясь перед Дашей, толстая чернявая женщина в яркой шали, намотанной поверх песцового полушубка.
- Повернитесь, – сказала Даша, – шубку расстегните, пожалуйста…
- Моудеррннн, – подсказал из пакета Патрисий, доедая поднесенный кем-то кусок сыра.
- Думаешь? – машинально отозвалась Даша, проводя в блокноте линии очередного силуэта.
Продолжение следует…