В которой Дашины синяки получают логическое обоснование и становятся объектом фотосессии, а сама она, нежданно вознесшись над мегаполисом, получает желанный отдых, важную информацию и обмен нерушимыми клятвами

Тимка был мальчик спокойный, и именно ему приходилось лечить синяки и ссадины старшей сестре, а не наоборот. И, не потому что взрослая уже Даша вдруг с кем-то дралась, но вломиться в колючие кусты за орущим котенком она могла даже по пути на дискотеку. Или получить в глаз пяткой соседского мальчишки, который на абрикос залез, а обратно – никак. Да мало ли в жизни ситуаций, в которых совершенно случайно страдает внешность, всех и не упомнишь.

– Удивляюсь я на тебя, Дашка, – говорил Тимка, прикладывая к глубокой царапине ватку с шипящей перекисью.
– Тебе.
– Что?
– Не на тебя, балда, а тебе удивляюсь.
– Балды это те, кто через чужой огород с колючей проволокой лезет и вот теперь нога! И чего тебя понесло туда? А если б хозяин – солью в зад?
– Там тропинка. Я думала – пролезу…
Понимая, что двенадцатилетний брат прав, Даша морщилась, вздыхая, и клонила к вытянутой ноге повинную голову.
– А колено ссадила, помнишь? Взрослая же тетка, а месяц ходила с блямбой!
– Ой. Я так упала тогда, – она засмеялась, вспоминая, – хорошо в штанах, а то и юбка на голове была б…
– Вот!
– Я быстро шла. И все.
– Раззява ты. Под ноги смотреть надо, а не гав ловить!

Сейчас, топчась у автостоянки, где ночью ломала колючие кусты, Даша бережно приложила к распухшей скуле чистый носовой платок жены майора Димкина. Громкая Светочка, вываливаясь из окна отъезжающего автомобиля, посылала воздушные поцелуи и размахивала мобильником с Дашиным номером. Даша помахала в ответ и, оставшись одна, встала, рассматривая разбитую витрину, по-прежнему зачеркнутую белыми лентами. Мелкий колючий снежок засыпал пустоту внутри, где уже были убраны вороха шелка и манекены. Даша по-птичьи наклонила голову, чтоб виделось лучше – правый глаз совсем заплыл. Болела челюсть, сильно дергало скулу. Патрисий, отойдя к кустам, копал снег, занимаясь утренним туалетом. Даша вынула из кармана чудом уцелевший мобильник, и без надежды ткнула в Галкин номер. “Аппарат абонента выключен или находится вне зоны…”
За неровной стеночкой кустов редкие вялые прохожие возвращались домой после праздничной ночи. Сонные хозяева вели на площадку неприлично бодрых собак. Ветерок носил по заметенным дорожкам пестрые конфетти и обрывки мишуры.
Надо к Галке. Всего-то пару кварталов пройти. …Самая красивая, однако. Даша отняла платок от щеки и попробовала усмехнуться. Боль кинулась в скулу, отдавая в здоровый глаз. От мысли, что нужно, выйдя на дорожку, влиться в поток утренних прохожих, а потом здороваться с Евгенией Максимовной, мамой Галки, стало тоскливо. И она подняла голову, разглядывая далекие окошки фотостудии. Там чернела открытая фрамуга, из нее выбивалась тонкая, как сверкающая ниточка, гирлянда. Даша усмехнулась, придерживая рукой скулу. Вот-вот, явиться в первый раз в роскошную фотостудию, подмигнуть заплывшим глазом и, перекашивая лицо, потребовать ванну с шампанским. На опохмел. Отвернулась и, кыскнув Патрисия, решительно пошла вдоль проволочного забора автостоянки к Галкиному дому. Навстречу спешил высокий мужчина в пронзительно-синей сноубордической куртке, и Даша прикрыла лицо краем большого капюшона, отворачиваясь.
– Наконец-то! – мужчина вдруг схватил ее за локоть, – а я уже сто раз туда-сюда бегал, боялся тебя пропустить!
– Данила? – она, не поворачиваясь, по-прежнему держала капюшон у носа.
– Да. А что с тобой?
– Ничего. Пусти!
– Ты же к Гале?
– Пусти, я пойду!
Он ухватил локоть еще крепче.
– Нет ее. Никого нет дома. И мастерская закрыта, до завтрашнего дня. А пойдем ко мне? К нам!
Ничего не видя за капюшоном, Даша почувствовала, как натягивается рукав, и попыталась вырвать руку. Но Данила, повозившись где-то внизу, сказал удовлетворенно:
– Ну вот, Патрисий уже согласился.
– Ммырру мырр, – с пафосом отозвался кот.
– Да повернись ты! Тушь, что ли, потекла? У нас там зеркало, много… – и он замолчал – Даша повернулась. По раздутой щеке цвело синее с фиолетовым пятно, глаз превратился в горизонтальную щелку, завешанную растрепанными русыми прядями. Уголок рта приподнялся, будто Даша саркастически ухмылялась всему миру.
– Что скажешь? – мрачно поинтересовалась. Ошарашенный Данила покрепче прижал к себе кота, пошевелил губами и не сказал ничего. Даша с мрачным удовлетворением натянула капюшон до носа.
– Куда мне к вам. Народ пугать.
И протянула руки:
– Патрисий, иди ко мне.
– Какой народ? – Данила отступил, не давая кота, – никого там, ушли все. Бардак только. Пойдем. Тебе поспать надо, и с лицом что-то сделать.
– Выбросить.
– Нельзя! Такое лицо нельзя выбрасывать, – и добавил с восхищением, – экая фактура смачная! И гримировать не надо!
– Издеваешься? – насупившись, она потянула кота к себе за передние лапы.
– Да шучу я! Пойдем! У нас там аптечка. Гадом буду, Даш, до завтра никто не придет! Ну-ка, – он дернул кота к себе.
– Мыау! – обиделся Патрисий, выворачиваясь из четырех рук.
Даша отпустила кота и снова понурила голову. Данила обнял ее за плечи:
– Устала ведь…

В пустом вестибюле высотки Данила убежал к прозрачной клетушке дежурного, а Даша отошла к стеклянной стене и засмотрелась на бесконечный, засыпанный снегом лес. Удивительно, огромный дом стоял лицом к проспекту, домам, магазинам, а с другой стороны за ним, оказывается, только деревья, что начинались за плоской поляной размером с полстадиона. Наверное, из фотостудии вид такой, что можно улететь в окно, ни о чем не жалея…
Молча проехав в лифте под самую крышу, рядом с Данилой, который держал на руках дремлющего Патрисия, она вышла и, как только дверь распахнулась, сразу же устремилась к панорамному окну.
– Так и есть!
– Что? – Данила за невысокой стеной уже чем-то гремел и булькал.
Лес расстилался мягкими волнами, черные макушки елок торчали из снежных паутин, будто елки накинули шали и тут же сбросили их себе на плечи. И только вдалеке огромный парк ограничивали кубики высоток и приземистые трубы градирен, увенчанные толстыми клубами белого дыма.
– Бери чашку, бульон. Яйцо сварить? Иди, сядешь.
– Не надо яйцо, – она взяла краснеющими в тепле руками горячую чашку и пошла за Данилой, осматриваясь. Погуляли тут знатно. Удивительно, что никого нет – устроив такой бардак, самое логичное – свалиться по углам и диванам, в полном беспамятстве. Верхний этаж оказался узкой, по сравнению с основным зданием, надстройкой, и окна выходили на обе стороны. Те, что смотрели на лес, были от самого пола, огромные, как озера. А в сторону ателье выходил ряд обыкновенных окон, некоторые – разделены перегородками, так что получились комнаты без дверей. Даша присела на широкую тахту, отодвигая скомканные вещи: какие-то шторы, наряды, сломанный веер и одинокую серебряную туфельку с оторванным каблуком. Патрисий, задрав хвост, мерно переступал мягкими лапами, обследуя периметр своего нового царства. Брезгливо дергал усами над пепельницами, тут и там стоящими прямо на полу. Обходил пустые бутылки. Но, кажется, остался доволен и, вскочив на стремянку с подушками вместо железных степеней, опрокинулся на спину, вылизывая заднюю лапу.
Поплыла в душном воздухе тихая музыка, Шаде полузапела, полузаговорила на чужом языке о чем-то понятном для всех – задумчиво и нежно.
– Где же народ? – Даша поставила на пол пустую чашку и прилегла на гору подушек, опираясь на локоть. Глаза слипались.
– Начали тут. А после курантов все двинули по гостям.
– А ты чего остался?
– Так…
Он стоял спиной, опустив голову, что-то делал, двигая локтями. Даше стало уютно, бездумно и хорошо. Отдыхали ноги, освобожденные от сброшенных сапожек. Совсем засыпая, она потащила на бок какую-то бархатную штору.
– Даша. Ну-ка, сюда посмотри.
Он нацелил на нее объектив.
– С ума сошел? – она быстро закрыла лицо растопыренными пальцами.
– Ага, – и он выглянул из-за камеры, улыбаясь прищуренным глазом.
Даша чуть-чуть поразмыслила. И села, спуская ноги. Оперлась руками на тахту и наклонилась вперед, глядя так же, как в Наташиной кухоньке глядела на Сашу – темным женским взглядом. Данила пал на колено. Нажал кнопку затвора.
– Сигарету возьми…
– Зажигалку дай.
Медленно меняла позы. Ложилась навзничь, пуская дым из распухших губ, поворачивалась на бок и, прижимаясь щекой к покрывалу, смотрела в камеру заплывшим глазом. Садилась, держа себя руками за обнаженные плечи. И, подобрав ноги, откидывалась на подушки, следя, как дым, расплываясь, убегает в потолок. Шаде пела, голос покачивался лунными бликами на темной воде. А Даша была уже и не Дашей, ни о чем своем не думала сейчас. И с легким удивлением поняла – ее соглядатай ушел. Смолк, заткнулся, перестал нашептывать свои сквознячковые фразы. Вольготно укладываясь на спину, подобрала к самым бедрам рваный подол, вытянула ногу, разглядывая ступню, затянутую в прозрачный нейлон.
– Что высматриваешь? – Данила, наконец, положил камеру и, пощелкав выключателями ламп, пригасил свет, сел рядом.
– Знаешь, у меня иногда вместо ног появляется что-то такое. Нечеловеческое. Потом расскажу. Посплю вот…
– Э, нет. Нечего в хламе валяться. Ну-ка…
И Даша вознеслась, подхваченная его руками, ойкнула, хватаясь за шею, и засмеялась.
– Ты не хихикай, голову береги. А то стукну нечаянно об стенку, – таща ее через зал, строго сказал Данила.
– Патрисий тебя сожрет.
Она смотрела на плывущий потолок, и было ей хорошо и смешно. Неловко поворачиваясь в дверях, Данила поставил ее на ноги. Цокнул выключатель, Даша зажмурилась от яркого света, отраженного в зеркалах и кафеле.
– Тут посиди, – усадил на пластмассовый табурет в углу и наклонился над белой ванной. Зашумела вода.
– Сейчас наберется. Полотенце вот, чистое. И халат. Мыло, шампунь – на полке.
Даша, привалившись к влажной стене, разглядывала маленькую ванную комнату.
– Хорошо у вас. Тебя не заругают? За меня?
Данила протер ладонью быстро запотевающее зеркало, улыбнулся, глядя через него на Дашу. Прямые рыжеватые волосы растрепались и торчали в разные стороны перьями – над широким лбом и круглыми ушами. Небольшие светлые глаза смотрели задумчиво и внимательно.
– Некому ругать. Хозяин в Гоа, появится к лету. Так что, сами управляемся. Ну, он звонит каждый день почти. Когда не медитирует и не левитирует.
– А давно ты тут?
– Полгода уже. Нас трое фотографов и еще я – администратор, студия сдается по часам. Приходят другие фотографы, приводят моделей. Надо со всеми договориться, деньги взять, оформить. Оборудование держать в порядке, бухгалтерию вести. Работы хватает.
Вода парила над ванной, снова затягивая зеркало влажной дымкой. Данила неуклюже повернулся, такой широкий и большой, что комнатка, казалось, тесна ему в плечах. Прикрывая за собой дверь, сказал:
– Крючка нет, сорвали ночью, черти. Пойду, прибраться надо.
На закрытой белой двери резкими штрихами нарисована была женская фигура: сидит, изящно выгибаясь, держит на колене тощего кролика с бешеными мультяшными глазами. Расстегивая молнию, Даша нахмурилась. Картинка ей понравилась, хотя кролик с веселым намеком насторожил. Но бояться, что Данила вдруг ворвется в ванную и кинется в воду, чтоб изнасиловать Дашу, украшенную синяком во всю распухшую скулу, не хотелось. Слишком устала.
“Он не в моем вкусе, вообще. Наверное, поэтому с ним так легко. Надо будет спросить, кто тут такой веселый дежурит ночами, ходит, руками в окна машет…”
Легла в горячую воду, вздыхая от удовольствия. Устроила голову на выгнутом краю ванны и закрыла глаза. Тут же пришла толстая армянка, уже в золотом платье, с бисерной плетеной сеткой по подолу и рукавам, подбоченившись, подмигнула Даше жирно накрашенным глазом. И уплыла вверх, поворачиваясь, как воздушный шарик. Женщины в платьях – шелковых, бархатных, вышитых и украшенных кружевами, с хитро скроенными рукавчиками и драпированными юбками, – проплывали, вертелись, повинуясь Дашиному кивку, а она, как генерал на смотре войска, нахмурившись, оглядывала детали: все ли верно, получилось ли… Перекрывая нарядный строй, вплыл в поле зрения суровый майор Димкин, в серой фуражке и почему-то в балетной пачке, его толкала, смеясь, Светочка в стриптизерских плавках, маршируя полными ногами в сетчатых колготках. Светочка в сеточку…
И, совсем засыпая, Даша подняла свою мокрую голую ногу, прищуренным глазом оглядела блестящую черную чешую, покрывающую мощные щупальца. Свернув одно кольцом, прикрутила текущую из крана воду и закрыла слипающиеся глаза.
“Значит, я – вот такая. Ну что ж…”

Продолжение следует…