В которой лихорадочная работа переходит в бурное веселье, а карета радостных ожиданий с последним ударом часов превращается в тыкву обмана и разочарования

По стеклянной стене высокого здания лез Санта Клаус, в ярких красных штанах и скособоченной куртке. Ветер стукал большую, в человеческий рост, игрушку, о стекло, трепал кудрявую бороду.
Даша топнула замерзшей ногой. Сапожки немного жали и ноги от этого зябли быстро. Скоро придет набитая народом маршрутка, она влезет в горячую небольшую толпу и поедет в мастерскую. А вечером будет Новый год.

У нее есть платье, она только что побывала в парикмахерской и уши закоченели, потому что надевать капюшон на красиво причесанную голову не хочется. Туфельки тоже есть. И то пальтишко, хозяйка которого уехала в Эмираты, сегодня ее.
Маршрутка, оскальзываясь на заледеневшей дороге, притормозила, распахивая дверь, и Даша залезла внутрь. Села на единственное свободное место у окна, радуясь этой маленькой удаче.
Галка звала ее в клуб к Милене, там будет весело. Наверное. Но только что позвонил Саша.
- Дарья-Даша, – сказал мягким голосом, – ты не забыла? Это наш с тобой Новый год.
Она пробормотала что-то, о том, что еще работа сегодня и в клуб они, с Галкой…
- Я позвоню попозже. Собирайся, заеду к семи, заберу тебя, – перебил он, и отключился.
Город частью своей готовился к празднику, лохматились на ветру ленты серебряного дождика, висели на столбах и карнизах пузатые шары великанского размера. Сверкали тут и там елки в скверах, маленькие по сравнению с полосами шоссе, многоэтажками и площадями. Все еще поспешали люди со связками колючих веток. Но другая часть столицы продолжала жить так, как жила. Ездили продуктовые фуры, бесконечным медленным потоком лились автомобили, торговки в пуховых перчатках с обрезанными пальцами сыпали на весы рыжие мандарины и зеленые яблоки.
В Южноморске под Новый год сам город превращался в праздник, целиком, будто его повесили игрушкой на ветви огромной сосны. Гирлянды и флажки, зеленые иглы, Деды Морозы, Снегурки и Санты загораживали от глаз будничную суету. Тут – совсем по-другому.
Глядя в расчирканное пассажирами мерзлое окошко, Даша подумала, елки для огромной Москвы тоже должны быть огромными, космическими, чтоб торчали выше двадцатиэтажных домов. Тогда будет сказка, настоящая.

- Где ты ходишь? – Галка, открыв двери, убежала в примерочную, щелкая по полу каблуками. Оттуда сразу понеслись женские причитания:
- Галочка, длинно, смотри, я наступаю! Оборву весь подол, нубожемой, нам через два часа ехать!
- Сделаем. Подколю, укоротим. Дарья, привезла нитки?
- Да.
- А боа? Красного взяла, как я просила?
- Красного, три метра. И еще белого с серебром.
- Белого с серебром? – из кабинки, держа руками подол, выскочила дама в открытом платье, – покажите, девочки!
Даша потрясла вытащенным из сумки добром, под ахи и вскрики прошла в чайный угол. Посмотрела на двух незнакомок, которые торопливо поглощали кексы, запивая лимонадом из бутылки, и ушла к Насте, в раскроечную. Та, навалившись грудью на стол, чертила мелом по золоченому шелку.
- Нась, неужто шить будешь? Сейчас?
- Соберу на резинку. Понизу оверлок. И все, юбка, – защелкала ножницами, отрезая лишнее. Сунула Даше скомканное полотно:
- На, подшей, пять минут.
- Чаю хочу.
- Аленка за кофе побежала.
Телефон, брошенный рядом с Настиной сумкой, звонил, но та не обращала внимания – вытащив из свертка резинку, прикладывала ее к деревянному метру, нахмурив брови. Настя тоже сделала прическу, уложив темные волосы хитрыми завитками, украшенными шпильками с камушками. Рядом с телефоном сидел величественный Патрисий, смотрел перед собой в пространство.
- Нась, телефон.
- Мурло мое звонит, винегрет делает, черт, не знает, чего туда. Разберется. Мне еще дочке рукава обшить цацками.
Даша села за оверлок, сунула под лапку краешек золотой ткани. Машинка привычно застрекотала, отгораживая шумом от суеты. Рядом крутился Миша, в черной рубашке с галстуком, смотрелся в маленькое зеркало, приглаживая смоченной в одеколоне ладонью височки.
- Мы с Любочкой сегодня в «Собаку», – поделился радостью с Дашей, – там круто, будем опять зажигать.
Даша кивнула и нажала педаль, отгоняя от себя картину: полуголая Любочка пляшет на подиуме, подбрасывая в воздух мускулистых танцоров в узеньких плавках.
Пиликал звонок, двери хлопали, за спиной возникали новые голоса, трещали каждый свое, смолкали, сменяясь другими. Запищала Алена, перечисляя, что из магазина принесла, и баском вступил не мужской, мальчиковый еще голос – Соник пришел вслед за юной женой:
- Галочка, отпусти ты ее пораньше. Нам еще к другану на дачу добираться.
- Держу, что ли? Пуговицы пришьет, юбку отпарит, и ехайте на свою дачу.
Галкины каблуки стучали во всех направлениях, и кто-то обязательно бежал следом, о чем-то на бегу договариваясь.
- Ну? – Волна томного запаха духов накрыла Дашу. Галкины кудри защекотали ухо.
- Заканчиваю уже.
- Я не про то. Пойдешь с нами? У нас столик, самый лучший.
Она обежала стол и бухнулась на табурет, заглядывая Даше в лицо. Та с беспокойством увидела губы, обметанные сухостью и тусклый нехороший блеск глаз под цыганскими ресницами.
- Я… мне позвонил Саша. Александр. Приглашает. Но я не знаю, Галь.
- Чего ты не знаешь? В ресторан небось зовет? Хоть раз в жизни проведешь праздник по-человечески, официанты, мужчина, то се. Сама говорила, твой унылый Олег ни разу тебя в кафе даже не сводил.
- Я…
Галка всплеснула руками, с пальцами, унизанными толстыми серебряными кольцами.
- Слушать не хочу. Приедет – вытолкаю в шею, сама посажу в машину. Приедет ведь?
- Сказал да.
- Отлично. Еще часа три покипим, потом всю шушару разгоним. И наденем наши платья. Дашка. У нас самые крутые платья во всем мире, а? Алена! Кофе неси!
- У меня пуговицы.
- Я принесу, – галантно отозвался Соник. Побежал к столику в углу.
Галка проводила его взглядом.
- Вышколила Алена своего пионера. Она его на той неделе прогнала в кладовку спать, прикинь, – Галка тихо рассмеялась, – раз, говорит, не навел порядок в кладовке, то и живи там. И он со своим лаптопом три дня спал на раскладушке под старыми шубами, потом обратно запросился, в кровать.
- Девочки! – похожий на подростка Соник, в джинсах мешком и растянутой толстовке с обтрепанными рукавами, склонился в поклоне, подавая кружки.
Галка поднесла кружку к губам, отхлебнула и, еле удержав в мелко трясущейся руке, поставила на край стола.
Даша жалостно посмотрела на нее:
- Галя, не нужен тебе кофе. Смотри, тебя трусит.
- Вторую ночь не сплю. Что же мне, праздник пропускать?
В три глотка опустошив кружку, вскочила и заторопилась навстречу заказчице, раскрывающей кошелек.
- Галочка, с наступающим! Спасибо, девочки, спасли.

Не через три и даже не через четыре часа, а около пяти вечера, когда за окнами стемнело, ушла Алена, подталкивая Соника в сутулую спину, Настя под руку с Мишей исчезла с ним в подъезде. Даша, наконец, добралась до чайного угла и села, привалившись к гипсокартонной стене. В голове гудело и звенело, перед закрытыми глазами проплывали кружева, оборки и неподшитые подолы. Патрисий, который весь аврал благоразумно просидел на уголке Настиного стола, вспрыгнул на соседний табурет, оглядывая разоренный стол.
- Ммура, – сказал неодобрительно и согнутой лапой поддел с блюдца кусочек копченой рыбы.
- Мура так и не трогай, – обиделась Даша, которая этот кусочек мечтала съесть сама. И оглянулась, пытаясь понять, почему не слышно Галки.
Та неподвижно сидела рядом с утюгом, положив голову на руки.
- Галя? – испуганно позвала Даша, подходя, – ты как?
- А? – та подняла голову, щуря глаза, – блин, я заснула. Прикинь.
- Тебе надо поспать. Серьезно! Тебе отдохнуть надо!
Галка медленно встала, опираясь рукой на стол.
- Завтра. Завтра выходной, посплю. Время, Даш. Нам еще помыться. И снова сюда. Кофе налей мне. …Там колбаска в холодильнике.
Даша зашуршала сверточками и пакетами, наваленными на холодные полки. Потянула от стенки низку сушеной рыбы:
- Бычки! Это же вяленые бычки! Откуда они?
- Принес кто-то. А что, любишь?
- Еще бы. Это самое лучшее, самое вкусное. Кто мог принести?
- Соседка с третьего, наверное. Хохлушка, что замужем за спортивным тренером. Помнишь, вы с ней беседовали, ах, юг, ах балычок, рыбка.
Даша, подержав низку в руке, сунула ее обратно на полку.
- Она… ну ладно. Потом съедим.
Галка, выхлебав кофе, уже накидывала пальто. Посмотрела на Дашу внимательно:
- А ты думала, кто?
- Да так. А что, Данила не звонил?
Галка бережно накинула на уложенные волосы тонкий шарф. И ответила раздраженно:
- Нет. Пойдем уже, а то не успеем.
На улице Даша полюбовалась синей сверкающей витриной, помахала рукой девочке-манекену, что, прижав лицо к стеклу, смотрела на них. И подняла глаза к верхнему этажу «Орхидеи». Окна студии горели, все, ярко и желто. На крайнем, еле видные отсюда, переливались огоньки елочной гирлянды.
- Вечерина у них там, наверняка, – Галка потянула Дашу за рукав, – пойло, девочки, курево. Двинули, Дашка.
Время не думало останавливаться и Даша, топая сапожками по снегу, стоя в утробно гудящем старом лифте, а потом лежа в горячей ванне и, после, закутавшись в теплую куртку, возвращаясь обратно в ателье, где в тишине висели на вешалке их с Галкой платья, – ощущала, как тонко и неудержимо сыплется песок, протекая стеклянную талию воображаемых песочных часов. В детстве она любила сидеть, держа в теплой руке прозрачную колбочку, смотрела, как он сыплется, и не остановить. Разве что нарушить правила, положив колбу на бок. А хотелось усилием воли: пожелать сильно-сильно, и тогда время застынет, сверкая песчинками. Остановится. Но не получалось, ни разу.

Продолжение следует…