Альчики

А это уже другая игра, совсем древняя. Альчики. Именно игра-предсказание. В альчики (бараньи косточки) в том же романе “Хаидэ” играют молодые тойры, такие условные гопники, из племени, которое лишилось своих богов, то есть, потеряло все, что выше и больше физических потребностей. Альчики остались им от прежних времен, когда они были еще настоящими людьми. Но играть они уже не умеют…
“В жаркой пещере, освещенной красным пламенем факелов, что металось, смигивая и разгораясь, было шумно. Молодые тойры, собравшись у каменного стола, кидали кости. Нартуз, ссутулив тяжелые плечи, гремел деревянным стаканом и, далеко вытянув руку, хэкал, выбрасывая из его нутра глянцевые древние альчики с начертанными на гранях знаками. Будто не легкий стакан крутил, а рубил дерево, вонзая в ствол наточенный топорик, что висел сейчас у пояса. Смеясь и переговариваясь, мужчины склонялись над косточками и, шевеля губами, прочитывали линии.
- Кукушка! – заорал Бииви, хлопая себя по бокам и наступая на соседа, – тебе выпала кукушка, бык, а ну, давай!
Continue reading

Тахтэ-нард

Ксю напомнила о нардах. Мы играли на работе, в Аджимушкае, в ожидании экскурсий, вполне азартно. В быстрые нарды.
Я не преминула и вставила нарды в роман “Хаидэ”, пользуясь тем, что писался роман как вольная метафора, и я не обязана буквально придерживаться географических и исторически реалий, а только логики (люди играли всегда, а особенно в игры-предсказания).
” Он отложил трубку и, пошарив рукой за спиной, достал лакированную доску, украшенную инкрустациями. Поглаживая рисунки, спросил:
- Умеешь ли ты играть в тахтэ-нард, парень?
- Я видел, как играют.
Continue reading

Откуда что берется…

8467=.jpg

В романе “Инга” линия о линиях Сережи Горчика, который стал резчиком ко камню и ходил по приморским поселкам, нанимался делать всякие интересности в частных домах и санаториях, а самую первую свою стелу сделал в семнадцать лет на совершенно безлюдном побережье (и через двадцать лет они с Ингой пришли и снова увидели ее), она выросла вот из этого барельефа. Эту голову Нептуна над маленьким пляжем в Стройгородке я помню с самого детства. В то время или чуть раньше ее и вырезал какой-то художник, о котором я до сих пор знаю немного, но не особенно стремлюсь узнать. Когда нужно будет это знание об этой реальности – само меня найдет.

8460=.jpg

Она большая – в мой нынешний рост практически. И каждый год, когда попадаю к этому обрыву, я боюсь, вдруг обвал, подвижки и все – ее не будет. Но она есть. Там неподалеку (слева) еще дельфины с морским всадником, они сильно побелели, засолен камень, видимо.
Одно время сверху сильно мусорили, там площадка импровизированная, для побухать, и народ, не морочась, просто кидал с обрыва вниз, к бороде Нептуна, всякие объедки и обпивки, при этом благодушно любуясь морскими далями (насчет помусорить, да, именно такой у нас народ, убила бы), я даже прикидывала, не нарисовать ли очень злобную табличку и воткнуть ее наверху, пусть бухают и читают. Но сейчас мусора почти нет, значит, кто-то убрал и это хорошо.
Последнее фото сняла уже с рыбацкого причала, видно, что обрыв не маленький.

8489=.jpg

Оглядываясь на себя образца 2006-го

Вдогонку очень косвенная цитата из себя же (благо их у меня – пруды прудить)
“Витька слушал, как Тина называет суммы для него астрономические, кивал. Смотрел на нее. Опять видел снимки. Новые. Усмехнулся. Ей бы не понравились. Металлическая Тина. Не стальная амазонка с обтекаемой сверкающей грудью. Нет – собранная из случайных, найденных на улице, а то и на помойках, шестеренок и изношенных чужих деталек – разных и уже со ржавчинкой.”
Татуиро (homo)

Про главу 19

Вообще я думала, что я ка-а-ак прыгнула. И прыгнула. В главе номер пятнадцать.
Но на деле подошла еще к одному прыжку и надо прыгать дальше (и выше и одновременно в пропасть), так что вчерашние вечерние попытки написать ограничились топтанием на месте и плеванием на написание и методичным просмотром десятка серий криминального сериала про маниаков до глубокой ночи, когда ж мне надоест-то…
Маниаки, между тем, кончаются, остался, кажется, один сезон, ну и отлично, буду смотреть что-то более достойное )

Тоже кнопочки, но “кнопочки”

Люди со сложными лицами интересны для съемки. Они могут быть некрасивы с общепринятой точки зрения, которая во главу угла ставит не красоту, а соответствие стандартам, но когда есть возможность сделать много кадров (ура тебе цифра), то дальше с каждым человеком работать увлекательно – вынимаются из множества уникальные портреты, они хороши, и запоминаются.
Конечно, открыла америку, но все же, все же, есть тут момент достаточно новый: цифра позволяет работать с количеством, и далее – учиться выбирать качество, и видеть “двадцать пятые кадры”, что остались бы несхваченными, и вот все завершилось, а они остались и продолжают рассказывать. И тут самое важное в работе с выбором публичного снимка, как мне кажется, выбрать тот, что значителен для фотографа (ура, получился!) и одновременно не слишком раскрывает приватность души.
Примечание: красивых снимать тоже хорошо)))

Книга букафф, любовь к словам (записи для Книг Леты)

вместо слов-паразитов приходят ко мне слова-любимчики, ибо (ибо!!!) свято место пусто не бывает. В слове “ибо” виноват писатель Рок, у него в романе кота звали Ибо, меня это восхитило, с тех пор “ибо” иногда просыпается, встряхивается и воцаряется в моей голове.
Кроме любимых слов бывают также любимые формы слова, к примеру, великолепные суффиксы или приставки, и тогда я мысленно повторяю “мягчайший (айш, айши, айший)… , “нежнейший…” и ловлю кайф.
Или великолепно точные названия чего-то, что раньше существовало неназванным. Как японское слово “ваби-саби”, им я теперь здороваюсь с местами, полными увядающей и одновременно непреходящей красоты.
Люблю слова.

И прочее (Дискотека, конечно, главное)

а я между тем написала 18-ю главу Дискотеки, и почти дописала 19-ю, сегодня ночером, и теперь мне хочется, конечно, дурака валять, желательно под пальмами на песке босиком. Но сойдет и сегодняшнее ярчайшее солнце, после вчерашнего ОНО.
Я вчера выходила в поля, мрачно накопила гору омерзительных фотографий с сугробами, снежными нетоптанными полями и холмами, и не знаю, возникнет ли охота делать из них Прогулку, ибо “эскимосские радости чужды моему сердцу” (с).
Но вышла в тоскливые снега правильно, потому что взошла в холмы и в ушах внезапно заиграл гребенщиковский “Без слов”, редкой унылости прекрасный альбом, который, оказалось, именно там и надо было слушать, среди сухих трав, торчащих из-под обильных снегов.