про новые реалии…

Ехала я из Симфа с парнем, кхм, курским соловьем, он из Курска, значит, и три часа мне по ушам ездил, попивая кока-колу, смешанную с водкой, прямо в двухлитровом баллоне. Ноль семь водки, если чо.
Так вот, по инерции начал он со мной общаться фразой о том, что как замечательно в дороге откровенничать, ведь мы уже никогда больше не встретимся…
А закончил тем, что рассказал, как его в контактике найти.
Так что, вооруженная знаниями о том, скока у соловья любовниц, скока раз в день он может, и какой размер предпочитают, предпочитает, предпочитала, и вообще, можете сюда вообразить самое эх, самое ух, и вписать, и не ошибетесь… – я в контактик пошла и альбом с лицами полистала.
Быстро соскучилась, но это неважно, а важен, как говорит Лембит Короедов – сам концепт. И как я говорю – стеклянных стен концепт. Не привыкли еще)

Дискотека – 2. типа дата

Дописала 20-ю главу, как бы даже юбилей.
Сейчас почти девять авторских листов, как всегда, получается немаленькая книга, иногда мне хочется повеситься от собственной обстоятельности, и только любимые бета-читатели меня удерживают от того, чтоб не начать размахивать бритвой по щекам клиента, как в том анекдоте – ну ни-че-го же не выходит-то!
То бишь все порезать и через все перескочить. Утешает знание, что отрезать я всегда успею, а ежели даже что-то в писуемом тексте лишнее, я это спишу на гаммы (тренировку, упражнения, распевки)
Когда я много читала (лишнего) то были прочитаны мной, например, очень подробные обстоятельные громоздкие романы ни о чем, невероятно скучные. Я так не хочу, конечно.
С другой стороны, попадались мне романы, где очень явно было видно, автору скучно с некоторыми героями, он торопится скороговоркой о них рассказать, и бегом к любимчикам. Я так не хочу.
Еще были такие эдакие, что ценятся сейчас за полет и замороченность, романы философского плана, где каждая фраза – афоризм, где каждое слово – сказал и замрите, осмыслите, восхититесь немедля тем, как я автор умен-значителен-образован и стилен. Тьфу, не хочу я такого. Я таких писателей называла какпелевины.
И еще есть какпаланики – которые умеют (или не умеют) большой текст построить на выкриках и воплях. Читать такой текст, все равно что танцевать с книгой танго, оно конечно страстно и щекочет, но когда танец длится десять авторских листов, то уже ни страсти, ни щекотки, а хочется лечь и полежать, разглядывая не страницы, а потолок.
Кстати, поэтому я люблю романы Салливана (надо перечитать, а то написала “люблю”, а вдруг просто нравятся) больше, чем романы Виана, какими бы стильными они не были. У Салливана есть сюжет и люди, у Виана – музыка, звуки, танец слов и пляска образов. Я хочу больше как Салливан, чем как Виан )
И да, возвращаясь к неоригинально-гениальному, Мастер и Маргарита – там определенно есть танец, и ритм, и пляски, и одновременно сюжет, интрига, люди, то есть там все.
Хочу ли я так? Вот почему-то нет. Может быть он настолько особняком, что вообще сложно на него равняться, даже в ночных рассуждениях, что пишутся по инерции после куска текста, когда еще нет сил остановиться.

Теперь осталось простое – не писать так, как я не хочу )

Рабочее, дискотечное, про секс.

Ночью написала половину 17-й главы, и это хорошо, хотя конечно, такой странный рабочий ритм – иногда боязно, выдержу ли. В романе получается много эротики, (слава Господу, уже другого уровня, не того первого, что пишут многие, умея гладко писать, и я писала такое, каюсь) он, собственно, как раз об этом самом. И еще, мне интересно, вот у меня в прозе вообще много чувственности и эротики, несколько раз посторонние читатели отзывались об этом, хорошо отзывались.
Continue reading

Про затылки, спины и задницы

Я нечасто снимаю людей в лицо без их ведома. Причин несколько.
Я не люблю быстрых контактов с посторонними людьми, они меня утомляют, а когда снимаешь в лицо, волей-неволей входишь в контакт.
Еще я не люблю снимать без разрешения владельца лица, а если и снимаю, то или для фото-дневников личных, или стараюсь так, чтоб лицо было совершенно не главным в кадре, а говорили другие вещи.
Continue reading

Принцесса Атех, найденная в сети

в окружающем мире есть вещи, с которыми работал Павич в своей прозе, и которые больше свойственны латиносам, чем славянским писателям. Например, отметить, что один профиль у человека всегда старше другого и вытащить из этого тонкую нитку, вплетенную в сюжет, напрочь сделанную, но манящую.
Атех, к утренней еде которой подавали семь видов соли, вилка с зубцами разной формы – для разного мяса… И далее, та самая прихотливая резьба по яичной скорлупе. Мне кажется, от Павича в вечности останутся именно эти с виду недолговечные, как ажурные снежинки, вещи.
Кстати, в гугле нашлась великолепнейшая Атех, в толпе сладких гламурных принцессочек. А настоящая вот она – у николаевского художника Татьяны Кручининой

http://tkruchinina.nikportal.net/pers-photos/?PAGEN_1=8
к сожалению картинки Кручининой не копируются, а в анонсе вместо них радостно маячат всякие биотуалеты и прочие рекламные радости, так что вот ссылка, пойдите смотреть, не пожалеете, там прекрасно.

О танцах Акаши Одедра

О танцах Акаши Одедра

Я не знаю, как меняется его имя, гугл признался, что никто еще по-русски этого британского индийца не склонял.
Почему так по сердцу пришелся, кроме, конечно, того, что танцует восхитительно?
Дело в том, что когда я писала вторую Ингу, мне нужно было увидеть хорошие танцы, для ангела Нюхи, которая танцует, как дышит. Сама я видела, что именно она делает с собой, встраиваясь в мировое пространство, каждым движением, но хотелось убедиться, что это есть, и порадоваться тому, что такое существует, потому что мы часто пишем то, чего не видели в реальности, а после выясняется – оно существует.

Я несколько дней провела на ютубе, пересматривая ролики с самыми разными танцами-танцорами-фестивалями-стилями. К моему веселому удивлению (в смысле – ну вот, везде одна и та же схема), которое быстро перешло в раздражение, сеть забита записями бесталанных дансеров, уродующих мироздание корявыми движениями. Смотреть на них так же тошно (и вредно) как читать мусорную бесталанную литературу, и так же в какой-то момент наступает отравление. Я этот какой-то момент определяю по своему тихому бешенству, и вообще становлюсь плохая. Язвительная, мелочная, въедливая и желчная. Короче, цветы селезенки портятся напрочь. И нужно срочно спасаться чем-то великолепным, мощным, добрым в этой своей мощности и силе таланта.

Что поделать, ушла я тогда к Майе Плисецкой, Бежару и прочей гарантированно полезной классике. Там и восстановилась.

А тут совсем случайно, через прекрасную Кармен, через Ройял Оперу вдруг нашелся коротенький, короче минуты, ролик о том, как движется Одедра. И дальше я посмотрела несколько его танцев. Это прекрасно, именно тем, о чем я хотела написать и что хотела увидеть. А кроме того, что написала в романе, вот еще одна вещь, которой Одедра владеет. В его движениях нет прорех от одной гармонии к другой. Когда – некрасиво разбежался, чтоб красиво прыгнуть. Они перетекают из одной красоты в другую, так же, как течет вода или меняется свет.

Этого и хотелось.

Вес слова (днвнк чтн)

Я когда впервые всерьез прочитала Гамлета, меня совершенно поразило, что он короткий. Сам роман – короткий, небольшой по объему. Перечитала снова. Там каждое слово что-то значит, в нем не потерян смысл. Я потом стала сама себе это так отмечать – каждое слово обязательно значит то, что оно значит, в первую очередь. Плюс оно встроено в словосочетание, фразу, канву и так далее. И вот это изначальная не потеря смысла, она очень важна. Если ее нет – на выходе пустое говорение.

Вспомнила, впервые я с этим столкнулась при чтении Бунина, рассказ “Чистый понедельник”. Он так объемен смыслом, картинками, воздухом, так густ для всех чувств, что я всякий раз, перечитав, еще и странички пересчитывала, и опять их было в десять раз меньше, чем помнилось.

Уличная мода, кое-что

Видела вчера мальчика с сережками в ушах, сережки похожи на мои – гвоздики с веселыми гранеными фианитами. Подумала о том, что есть в моде вещи, которые при всей якобы женскости не ассоциируются с ориентацией совершенно. Серьга в ухе, да. В основе ассоциации – пират или еще какой конкретно брутальный типаж. И вот две сережки, они вне прямой ассоциации, но тоже не выглядят женским аксессуаром. Представила длинную серьгу – одну, к плечу, тоже вполне достойный образ.
Еще – длинная юбка. Тут “отсылка к источнику”, разумеется, есть, она просто менее затертая, чем в случае с серьгой. Танцующие дервиши – юбка, причем офигительно прекрасная.
Continue reading

Некоторые приключения автора в сюжете романа — написанного, но не поправленного…

Девятнадцатая глава нового романа «Дискотека», который я сейчас правлю.
Это оказалась очень важная для меня глава, в ней появляется Валик Панч, и становится центром, ядром, вокруг которого и закручивается сюжет, а мне становится ясно, для чего же я вообще писала предыдущие главы, ведь не для того, чтоб умиленно листать странички семейного альбома двух поколений, ах, а вот было так, а до меня было еще вот так, а сразу после, уже было так (тьфу ты). Спойлерить я не боюсь, потому что меня практически никто и не читает, так что могу порассуждать в свое удовольствие о процессе. Так вот. Как раз вчера Лембит говорил о лишних душах в прозе, и я там согласилась, что плохому танцору завсегда в зале есть на кого наткнуться, так что уйдите все…
Но есть и оборотная сторона и я тоже с ней сталкивалась. Как только садишься писать, персонажи обступают, требуют места в книге, и автор может испугаться, куда же девать потом всю эту толпу. Обычны два пути — или прикинуться, что вокруг никого нет (об этом и был разговор, о мешающих людях), и писать нищее литературное вранье про мир, состоящий из пары бездетных героев-сирот, не выходящих из квартиры. Или же поубивать второстепенных героев без всякой жалости. Или собрать в отряд и отправить на целину, пусть оттуда пишут письма.
Continue reading

Прочтение

а вот если кому интересно, то мой герой, конечно, Лоуренс Даррелл, и восхитительный его “Александрийский квартет”, в великолепном переводе Вадима Михайлина.
Я не хочу сказать, что эта книга – Самая Большая Книга в мире, и для меня тоже, но то, что она очень повлияла на меня и на то, как и что я пишу (и что собираюсь писать), это точно.
И прекрасно, что повлияла на меня такая сильная и, без моего восхищения и любви, очень даже настоящая, талантливая книга большого, настоящего писателя.
Лоуренс Даррелл говорит о сексе так, как никто из писателей, на том тончайшем уровне, где отношения полов вплетены в мир полноправно: они влияют на реальность, и реальность влияет на них. А не так, как бывает чаще – о, это грязно, фу и фу, влепим ограничение, а это высоко и небесно, уберите от любви ваши грязные похотливые лапы…
Писать на таком уровне (не как Лоуренс, а – на таком уровне) – очень достойная задача, я думаю.
И еще я готова, конечно, к тому, что и истолковано написанное будет не так, и востребовано будет не очень, потому что
“ковбой, зачем ты красишь лошадь в разные цвета? Давай лучше…”