Зной остановил время и высушил пространство. С утра падал на травы и воду стеклянный белый свет, и казалось, все вокруг сделано из этого раскаленного стекла, тронуть нельзя, чтоб не обжечься внезапными осколками. Каждый шаг был подвигом, каждый жест и каждое слово Ника обреченно проигрывала внутри, ужасаясь тому, что вот, сейчас нужно – сделать, шагнуть, сказать или повернуться.
Но жизнь шла и, нахлобучивая утром потертую пашкину бейсболку, Ника проходила раскаленным двором в кухню, где героически громыхала кастрюлями Алена, помогала той готовить, сервировала столы, убирала опустевшие номера и встречала новых гостей. Новые гости радостно выскакивали из автомобилей, щурясь на неумолимо-приветливое солнышко, быстренько обосновавшись, спускались на песок. И сверху, бродя по хозяйственным делам, Ника, улыбаясь, смотрела, как они все медленнее курсируют с ковриков и шезлонгов в теплую воду, а после третьего купания уже и не выходят, торча шляпами и кепками из сверкания воды, как небольшое стадо африканских бегемотов. Впрочем, даже сидение в воде не спасало.
Continue reading →

Жары хватало на высушенную до соломы степь, на море – совершенно неподвижное и почти горячее. И город лежал под застывшим зноем – как под высоким стеклянным колпаком, откуда выкачали весь воздух. Редкие ночные фонари поджаривали черные улицы, лился желтый кипяток на неподвижные листья. Иногда несколько листьев, умирая, срывались с дерева, падали с еле слышным жестяным звуком. Проезжала машина, и они, порываясь за ней, отставали, мотор стихал вдали, а листья еще крутились, чуть слышно гремя. Разморенно лаяла далекая собака, вяло орали коты на детской площадке.
Ласочке приснилось, что у нее выпали передние зубы. В ужасе она щупала рукой челюсть и та под пальцами подавалась мягко, как тряпочная, а кожу ладони покалывали чужие и страшные камушки, что еще недавно блестели ровным рядком за перламутрово-розовыми губами. Обливаясь липким потом, открыла глаза и села, шаря руками по горячей подушке. Боялась поднести руку к лицу, боялась потрогать. Но язык скользнул по зубам, и она со стоном облегчения повалилась на подушку. Приснилось!
Continue reading →

Ника сидела на крылечке, раскинув ноги и опустив вялые руки. Напротив, через слепящее белое солнечное пространство в короткой тени у веранд переминался с ноги на ногу полноватый мужчина в панамке и шортах. Стеснительно оглянувшись на Нику, медленно побрел вверх по железным гулким ступеням и, вытирая пот со лба, постучал к двери крайнего номера.
- Надежда Васильевна? Наденька, вы спите?
Из-за двери что-то невнятно пробормотали. Мужчина потоптался еще и воздел руку с потрепанной книжкой.
- Я к вам с вопросом, Наденька. Нет-нет, не выходите, а давайте я лучше к вам…
Замер, напряженно прислушиваясь. И прижимая к груди книгу, встрепенулся – двери открылись, вздувая белую занавеску. Благодарно клекоча, мужчина нырнул внутрь, занавеска втянулась за ним. И наступила тишина.
Continue reading →

Жаркие летние ночи делают поселки на побережье похожими на цветные пульсирующие сердца. А если оторваться от земли и взлететь в наполненную звездами и запахами трав небесную высоту, оттуда покажется – лежит в черном пространстве дышащая светом гроздь винограда – купно собраны яркие огни в сердцевине и к краям – все более редкие. Маленькие. Там, в середине – центральная улица, вдоль которой самые нарядные дома. На разбитую грунтовку выходят распахнутые входы в ресторанчики и бары, увешанные фонариками. В них свет будет гореть почти до утра, равнодушно следя за танцами, шумными разговорами, иногда вспыхивающими мгновенно драками. От ярких пятен света отделяются точки, покачиваясь, ерзают по темному песку, под смех и говор уводя ночных купальщиков к невидимой воде.
Continue reading →

В магазин Ника отправилась ранним утром. Отдыхающие в это время еще спят, и в прохладной бетонной коробке с широким стеклом витрины, что выходит на автобусную остановку, если и будет народ, то пара-тройка своих, поселковых. А даже если никого, то уж продавщица тетя Валя ее выслушает. Дальше все заработает само собой.
Наступая на пятки собственной тени, которая купалась в тихой утренней воде, Ника решила заранее ничего не думать, пусть оно как-то само. Позади плелся сонный Пашка, зевал с упреком, слышно было, как выворачиваются, щелкая, челюсти, но Ника не оборачивалась – сам увязался. Вдруг вспомнил о черном капюшоне, и решил побыть Нике охраной, хотя она убеждала – да вокруг сплошной народ, рыбаки мелькают, и профессора столичные бегают интеллигентной трусцой, радостно жмурясь на утреннее солнце.
- Мало ли, – авторитетно пресек возражения Пашка. И вот шлепает по воде, зевает так, что у Ники тоже сладко сворачивается набок челюсть.
Continue reading →

А потом наступил июнь. И даже в Низовом, где летний сезон начинался намного позже чем на южном курортном побережье, все отельчики заполонили отдыхающие. Да что отельчики – в каждом дворе сдавались все свободные времянки, веранды, наспех построенные халабудки и навесы, задернутые линялыми шторами. Местное население растворилось, сделалось невидимым в толпах праздных ленивых людей, и опознать аборигена можно было разве что по количеству одежды – приезжие практически не одевались, разгуливая по разбитой грунтовке в плавках, купальниках, прозрачных туниках. Автобус выгружал партию озабоченных родителей, окруженных детишками, белые лица смешивались с лицами почти черными от загара, коричневели день ото дня, уезжали, маша в окна морю и скалам, и снова белолицые подмешивались в загорелую ленивую толпу, чтоб через несколько дней изменить цвет.
Continue reading →

Василину и Тинку привез Митя, темнея в раскрытом окне иномарки круглой стриженой головой, выставлял локоть, осторожно выворачивая машину. И когда барышни вышли, ахая, щебеча и раскрывая навстречу Нике руки с болтающимися на локотке сумочками, вылез сам, встал, неловко и независимо оглядываясь. Повел мощной шеей в вороте запыленной белой рубашки. И с одобрением уставился на Никины загорелые ноги, еле прикрытые короткими джинсовыми шортами.
- Куся, – докладывала Василина, чмокая воздух около щеки жирно накрашенными губами, – такая жара, слу-у-ушай, у меня дезик выдохся весь, ну хорошо, Митя вспотел еще больше, так мы окошки пооткрывали и ехали, Куся мимо коров и там еще свалка! А коровы, они ели пакеты. Мусорные. Рвали зубами прям. Ты мне скажи, а как же это вот – молочко прям из-под коровки? Оно же, наверное, пластмассовое совсем?
Continue reading →

Голос у Марины был сильный, гулкий, будто не говорила, а дудела в трубу. И сама казалась Нике похожей на такую, свернутую тугой улиткой с широким раструбом – геликон, что ли, называется. Не потому что была скручена или толста, а так же – ладно собрана и бронзово уверена в своих действиях и словах.
Коротко кивнув Фотию, Марина устремилась к дому, встала, твердо оглядывая фасад и уперев в бока крепкие ручки. Сверкнули очки в тонкой золотистой оправе.
- Михаил? Подойди и зафиксируй.
Из-за угла вышел Мишаня, вздыхая, выудил из кармана мятых брюк новенький блокнот в кожаной блестящей обложке. Повесил над исписанным листом клювик авторучки.
- Каждый номер, – прогудела Марина, – необходимо отделить от соседнего полотняной гардиной. Это обеспечит отдыхающим личное пространство. И – уют!
Последнее слово упало увесистой гирькой. Мишаня послушно закорябал ручкой. Кашлянул, и Марина оглянулась выжидательно.
Continue reading →

Апрель свалился на степь, как прозрачная волна, полная свежей солнечной зелени, размахнулся собой, и ахнул, скользя по новой траве, вымыл небо, выполоскал до хрустящей белизны облака, сел, раскинув ветреные рукава, оглядываясь и улыбаясь.
Казалось, холода не было. Снег всосался в корни травы, та вздохнула и, потягиваясь, полезла вверх миллионами острых голов, таща в крошечных зеленых кулачках спрятанные весенние цветы. И не жадничая, раскрывала, выпуская на зелень – солнышки одуванчиков, сиреневые звездочки полевых гвоздик, узкие лепестки просвеченно-желтых тюльпанов, прозрачные с нежными жилками цветки земляного ореха, синие цветочки, названия которых Ника не знала, похожие на детский старательный рисунок.
Ветер тепло трогал лица степных цветов, качал ветки дерезы и дрока, и улетал в низины под скалами – смотреть, как цветут дикие абрикосы и сливы. Ах, как они цветут!
Continue reading →

Квадрат голубой воды под стеклянной крышей. Ника не знала, был ли бассейн построен прежним владельцем Никитой или это прихоть Беляша. Держась глухой стены, над которой прозрачно склонялась разграфленная стеклянная плоскость, она медленно подходила к выходу на лестницу. Нужно решиться. Быстро сбежать вниз, пока они заняты девчонками. Сердце кольнуло – так же Токай вывел Марьяну, пока пьяные осматривали и хватали Нику. Выбирай, что тебе дороже. Забирай, отдавая ненужное.
Но времени на метания не было. Если сейчас она не найдет, как убежать, настанет утро. И кругом будет светло. А кто-то из этих морлоков все равно останется трезвым, даже если почти все перепьются.
Лестница была пустой и тихой. Внутренняя лестница, самая обычная. Скорее всего, ведет в холл. А там скучает еще один колинька, хмурый и трезвый. Летом можно было бы поискать открытое окно и выскочить во двор. К старому дереву с низкими ветками, и на забор.
Continue reading →