Широкий проем между бетонных стен был виден из Никиного угла узкой и далекой полосой. Пока горел костерок, полоса тускло светила серой круговертью, и оттуда долетал мокрый холодный сквозняк, колыхая низкие языки пламени. Тогда у нее дрожали плечи и мерзла спина. Связанные руки теперь лежали на коленках.
…Когда кинул ее к стене, закричала, мучаясь, с выломленными за спину руками:
- Я не могу! Сидеть не могу! – и замолчала, испуганная.
Но Беляш неожиданно переполз ближе и, толкая, снял с запястий узкий ремень, позволил перенести затекшие руки вперед, и снова связал их, так что она со вздохом облегчения откинулась к шершавой стене. Облизывая языком сухие губы, следила, как он снова уселся напротив, большой, рыхлый, в растерзанной цветастой рубашке. Стащил мокрые ботинки, откинул в сторону, вытянул к огню ноги, шевеля пальцами. И нашарив рукой в темноте, вытащил початую бутылку водки. Запрокинув голову, глотнул, красный свет пробежался по кадыку, припорошенному светлой щетиной – в мелькании пламени она казалась розовой, и Нику замутило.
Continue reading →

Август медленно убредал прочь, волоча последний свой день, как истертую жарой, выбеленную тряпку. Завтра по календарю осень.
Ника повела плечами, ощущая спиной грозное движение небесных сверкающих гор, удобнее перехватила в руке шлепанцы и побрела дальше, не поднимая ног из нагретой воды. Шла по щиколотку в прибое, маленьком, еле заметном, казалось, тоже пришибленным невиданным штилем. Ниточка белой пены медленно натекала на влажный песок и отступала обратно, обессилев. Надо бы носить темные очки, но привыкнуть к ним Ника не могла, дужки давили за ушами и нос потел, так что чесалась переносица. Потому очки болтались на груди, зацепленные за пуговку старой рубашки.
Хорошо, что дом в Ястребинке почти опустел. Детей повезли в школу. Будут еще гости, в сентябре, но их мало, тихие, гуляют сами по себе, и чаще всего даже не требуют приготовленной еды, обходясь купленными в поселке консервами. На пиратской веранде собираются только по вечерам, пить чай и общаться.
Алена Дамочка получила заработанные деньги и снова воцарилась в деревенском магазине, рассказывая покупателям о зловещих проделках черного Кипишона.
Continue reading →

Зной остановил время и высушил пространство. С утра падал на травы и воду стеклянный белый свет, и казалось, все вокруг сделано из этого раскаленного стекла, тронуть нельзя, чтоб не обжечься внезапными осколками. Каждый шаг был подвигом, каждый жест и каждое слово Ника обреченно проигрывала внутри, ужасаясь тому, что вот, сейчас нужно – сделать, шагнуть, сказать или повернуться.
Но жизнь шла и, нахлобучивая утром потертую пашкину бейсболку, Ника проходила раскаленным двором в кухню, где героически громыхала кастрюлями Алена, помогала той готовить, сервировала столы, убирала опустевшие номера и встречала новых гостей. Новые гости радостно выскакивали из автомобилей, щурясь на неумолимо-приветливое солнышко, быстренько обосновавшись, спускались на песок. И сверху, бродя по хозяйственным делам, Ника, улыбаясь, смотрела, как они все медленнее курсируют с ковриков и шезлонгов в теплую воду, а после третьего купания уже и не выходят, торча шляпами и кепками из сверкания воды, как небольшое стадо африканских бегемотов. Впрочем, даже сидение в воде не спасало.
Continue reading →

Жары хватало на высушенную до соломы степь, на море – совершенно неподвижное и почти горячее. И город лежал под застывшим зноем – как под высоким стеклянным колпаком, откуда выкачали весь воздух. Редкие ночные фонари поджаривали черные улицы, лился желтый кипяток на неподвижные листья. Иногда несколько листьев, умирая, срывались с дерева, падали с еле слышным жестяным звуком. Проезжала машина, и они, порываясь за ней, отставали, мотор стихал вдали, а листья еще крутились, чуть слышно гремя. Разморенно лаяла далекая собака, вяло орали коты на детской площадке.
Ласочке приснилось, что у нее выпали передние зубы. В ужасе она щупала рукой челюсть и та под пальцами подавалась мягко, как тряпочная, а кожу ладони покалывали чужие и страшные камушки, что еще недавно блестели ровным рядком за перламутрово-розовыми губами. Обливаясь липким потом, открыла глаза и села, шаря руками по горячей подушке. Боялась поднести руку к лицу, боялась потрогать. Но язык скользнул по зубам, и она со стоном облегчения повалилась на подушку. Приснилось!
Continue reading →

Ника сидела на крылечке, раскинув ноги и опустив вялые руки. Напротив, через слепящее белое солнечное пространство в короткой тени у веранд переминался с ноги на ногу полноватый мужчина в панамке и шортах. Стеснительно оглянувшись на Нику, медленно побрел вверх по железным гулким ступеням и, вытирая пот со лба, постучал к двери крайнего номера.
- Надежда Васильевна? Наденька, вы спите?
Из-за двери что-то невнятно пробормотали. Мужчина потоптался еще и воздел руку с потрепанной книжкой.
- Я к вам с вопросом, Наденька. Нет-нет, не выходите, а давайте я лучше к вам…
Замер, напряженно прислушиваясь. И прижимая к груди книгу, встрепенулся – двери открылись, вздувая белую занавеску. Благодарно клекоча, мужчина нырнул внутрь, занавеска втянулась за ним. И наступила тишина.
Continue reading →

Жаркие летние ночи делают поселки на побережье похожими на цветные пульсирующие сердца. А если оторваться от земли и взлететь в наполненную звездами и запахами трав небесную высоту, оттуда покажется – лежит в черном пространстве дышащая светом гроздь винограда – купно собраны яркие огни в сердцевине и к краям – все более редкие. Маленькие. Там, в середине – центральная улица, вдоль которой самые нарядные дома. На разбитую грунтовку выходят распахнутые входы в ресторанчики и бары, увешанные фонариками. В них свет будет гореть почти до утра, равнодушно следя за танцами, шумными разговорами, иногда вспыхивающими мгновенно драками. От ярких пятен света отделяются точки, покачиваясь, ерзают по темному песку, под смех и говор уводя ночных купальщиков к невидимой воде.
Continue reading →

В магазин Ника отправилась ранним утром. Отдыхающие в это время еще спят, и в прохладной бетонной коробке с широким стеклом витрины, что выходит на автобусную остановку, если и будет народ, то пара-тройка своих, поселковых. А даже если никого, то уж продавщица тетя Валя ее выслушает. Дальше все заработает само собой.
Наступая на пятки собственной тени, которая купалась в тихой утренней воде, Ника решила заранее ничего не думать, пусть оно как-то само. Позади плелся сонный Пашка, зевал с упреком, слышно было, как выворачиваются, щелкая, челюсти, но Ника не оборачивалась – сам увязался. Вдруг вспомнил о черном капюшоне, и решил побыть Нике охраной, хотя она убеждала – да вокруг сплошной народ, рыбаки мелькают, и профессора столичные бегают интеллигентной трусцой, радостно жмурясь на утреннее солнце.
- Мало ли, – авторитетно пресек возражения Пашка. И вот шлепает по воде, зевает так, что у Ники тоже сладко сворачивается набок челюсть.
Continue reading →

А потом наступил июнь. И даже в Низовом, где летний сезон начинался намного позже чем на южном курортном побережье, все отельчики заполонили отдыхающие. Да что отельчики – в каждом дворе сдавались все свободные времянки, веранды, наспех построенные халабудки и навесы, задернутые линялыми шторами. Местное население растворилось, сделалось невидимым в толпах праздных ленивых людей, и опознать аборигена можно было разве что по количеству одежды – приезжие практически не одевались, разгуливая по разбитой грунтовке в плавках, купальниках, прозрачных туниках. Автобус выгружал партию озабоченных родителей, окруженных детишками, белые лица смешивались с лицами почти черными от загара, коричневели день ото дня, уезжали, маша в окна морю и скалам, и снова белолицые подмешивались в загорелую ленивую толпу, чтоб через несколько дней изменить цвет.
Continue reading →

Василину и Тинку привез Митя, темнея в раскрытом окне иномарки круглой стриженой головой, выставлял локоть, осторожно выворачивая машину. И когда барышни вышли, ахая, щебеча и раскрывая навстречу Нике руки с болтающимися на локотке сумочками, вылез сам, встал, неловко и независимо оглядываясь. Повел мощной шеей в вороте запыленной белой рубашки. И с одобрением уставился на Никины загорелые ноги, еле прикрытые короткими джинсовыми шортами.
- Куся, – докладывала Василина, чмокая воздух около щеки жирно накрашенными губами, – такая жара, слу-у-ушай, у меня дезик выдохся весь, ну хорошо, Митя вспотел еще больше, так мы окошки пооткрывали и ехали, Куся мимо коров и там еще свалка! А коровы, они ели пакеты. Мусорные. Рвали зубами прям. Ты мне скажи, а как же это вот – молочко прям из-под коровки? Оно же, наверное, пластмассовое совсем?
Continue reading →

Голос у Марины был сильный, гулкий, будто не говорила, а дудела в трубу. И сама казалась Нике похожей на такую, свернутую тугой улиткой с широким раструбом – геликон, что ли, называется. Не потому что была скручена или толста, а так же – ладно собрана и бронзово уверена в своих действиях и словах.
Коротко кивнув Фотию, Марина устремилась к дому, встала, твердо оглядывая фасад и уперев в бока крепкие ручки. Сверкнули очки в тонкой золотистой оправе.
- Михаил? Подойди и зафиксируй.
Из-за угла вышел Мишаня, вздыхая, выудил из кармана мятых брюк новенький блокнот в кожаной блестящей обложке. Повесил над исписанным листом клювик авторучки.
- Каждый номер, – прогудела Марина, – необходимо отделить от соседнего полотняной гардиной. Это обеспечит отдыхающим личное пространство. И – уют!
Последнее слово упало увесистой гирькой. Мишаня послушно закорябал ручкой. Кашлянул, и Марина оглянулась выжидательно.
Continue reading →