предыдущая

29. Тику и вождь

Деревенский ведун Тику был таким, будто кто-то взял старого ведуна за шиворот, повертел и попробовал спеть его. Песня вышла корявая, голос, что пел, то поднимался к веткам деревьев, а то нырял в мышиные норы, бормоча и заикаясь.
Тику сидел на ворохе мягких листьев, подвязанных лианами в кривой тючок, подогнув под себя короткую жилистую ногу, а другую вытягивая перед собой. Дрожащий свет жирника падал на шевелящиеся пальцы и острое колено, а дальше все было в тени.
За стенами большого дома шел правильный дождь, через два выпрошенных женщинами дня он начался под утро, и теперь все снова было, как надо. И дети пришли, от совсем маленьких, которых матери привели в первый раз, крепко держа за руку и оттаскивая от жиденьких перилец мостков, до тех, кому последний раз слушать старого Тику, его легенды и уклады, учить заклинания для жизни и знать то, что должен знать каждый лесной человек.
– Так повелось от начала времен и так будет всегда, – сказал Тику из темноты детям, полукругом сидящим на полу, – крепко помните сказ о Большой матери и Большом Охотнике. И идите уже.
Continue reading →

предыдущая

28. Айна и Еэнн

В те времена, когда все реки текли только в море, не поворачивая вспять, а пыль от больших волн сеялась до самого неба, не было в нем Большой Матери, и не было Большого Охотника. Небо светилось само и светилась от него живая пыль воды. Не умирали деревья, плоды на них висели вперемешку с цветами; и птицы вили гнезда прямо на земле, потому что звери не знали, что такое охота.
Люди в те времена были прекрасны, как небесный свет. И прекрасней всех женщин была Айна, светлоликая. Были у Айны волосы огненные, как грива степной лисы, глаза синие, как небо, кожа светлая, как водяная пыль на свету. Пела Айна медленные песни и рыбы сходились к берегу, когда сидела она на камне, полоща в воде ножки. Кормила Айна рыб ягодами и маленькими листочками. И смеялась, глядя, как они выползают на берег. Нагибалась и пускала их обратно в воду, чтоб не забыли дышать, где умеют.
Continue reading →

предыдущая

27. Берита

Ветер взвыл и стих, начавшийся дождь уже не бросал себя в растрепанные стены хижины, а лил мерно, шуршал листьями деревьев и шлепал под столбами пола.
“Цыплят зальет ведь, потонут, а есть – что?”, мысли шуршали в голове Бериты глухо, как дождь снаружи. Да не совсем и снаружи. Лежа, скорчившись, на сундуке из корья, она чувствовала, как течет по спине, щекочет бока и подмышки холодная вода. Но не встала, не имела сил еще встать. Только повернула голову так, чтоб лучше слышать, правда ли утихает дождь или ей только очень хочется того? Подождут цыплята, всем будет несладко, не одной ей, а вот сундук…
На ухо ляпнула вода и потекла под волосы. Берита нагнула голову к плечу, промакивая ухо об ткань, но рук от шершавой коры не отрывала. Порадовалась тому, что толста, большая, – сундук подмок по краям, но сам сухой. Что цыплята! …Слышно совсем близко – кричат женщины, детский плач, и мужские голоса слышны. Может, кто упал в воду, ой, горе-горе. А она про цыплят. Сказано, женщины ум имеют птичий, скачет в голове, как певчики по веткам.
Continue reading →

предыдущая

26. Ураган Найи

Мальчики, которым исполняется по три руки лет, да и те, кто помладше, но уже ходили на охоту со старшими и детский голос их унесли сороки, давно держат в голове, какие девочки нравятся им. Еще три-четыре года назад они бегали, злясь на то, что кто-то бегает быстрее, хоронились самого сильного, но постепенно, слушая, как отец, посмеиваясь, рассказывает после ужина о своем первом Большом Дожде, понимали – скоро и им туда, в маленькие временные хижины, где под плотной крышей, в темноте, влажной от мерно идущего дождя, будет их двое. Мальчик и та, что пойдет с ним. Спать вместе, болтать обо всем до хмурого утреннего света, снова спать, сидеть на мостках, заглядывая в бегущую под жердями воду, есть плоды хлебного дерева, макая их в овощную пасту, делить копченое мясо, которое матери заботливо развесили вдоль дальней стены.
Continue reading →

предыдущая

25. Праздник

Маленькие барабаны стучали глухо и поверх глухого стука деревянные флейты плели жилы мелодий. Замолкали, и тогда барабаны вздыхали коротко, будто наплакались, и вдруг разражались яркой дробью. Музыканты сидели на деревянной колоде, раскачивались, поводили худыми плечами, наклоняли головы и откидывали их в такт песне. Песню пели все. Тянули заунывно и вместе с тем весело длинный напев, смолкали, дожидаясь, пока женщины, хлопая в ладоши, вскрикнут что-то, на что все смеялись. И начинали снова. Будто и не пели, а просто разговаривали, делая что-то еще, – один поворачивал мясо на вертелах из острых веток, другой набивал трубку, а кто-то, подобравшись к женщинам, хватал за бока и те только локтем отталкивали, не сбиваясь с ритма песни.
Continue reading →

предыдущая

24. Меру просит вождя

– Найя, – шептал ветер, холодя ухо. И когда он, маленький и осторожный, уходил от лица, солнце трогало теплом и снова слышалось “Наййяяя…”.
Акут сидел и смотрел, как спит, наевшись, его жена. Она сама захотела, женой, и все повернулось так, что он сперва удивился, а после, подумав, кивнул, да, так и должно быть. Хватит бояться. Если судьба подарила ему эту девочку и если белая девочка оказалась взрослой женщиной, только худая совсем, но он станет много работать и в их доме будет еда, – то зачем идти против судьбы? Она дважды согласилась быть женой. Первый раз, когда смешала две крови на лезвии его ножа. И второй раз, когда накормила его своей едой, прямо из руки в его рот. Он вспомнил, как бережно взял из пальцев кусочек мяса, прихватив зубами, как лис уносит в нору птичье яйцо – легко-легко, но не отпуская.
У Акута было много женщин, всегда. Если чья-то жена не беременела после свадьбы, она могла прийти к Акуту ночью. Только дневной свет не должен был видеть их. Акут иногда даже не знал, кого держит в руках, на чьих локтях и коленях Большой Охотник Еэнн, пролезая через щели в плетеной стене, ставит бледные точки. Акуту этого хватало. И нравилось.
Continue reading →

предыдущая

23. Больница

В кабинете было полутемно и Лада, после солнечного коридора, вытянула перед собой руку. Другой придерживала огромный живот. Хрустящая халатом медсестра поймала ее пальцы и, улыбаясь, потянула к застеленной кушетке. Глаз не отрывала от монитора. Лада легла, с удовольствием чувствуя прохладу чистого белья, и вытянула руки вдоль тела. Правая все падала, но подвинуться было неловко и она решила – пусть так, все равно недолго.
Рожать назначили на завтра, – устав за девять месяцев, она радовалась всему, что приближало ее к операционной. Кесарево так кесарево, скорее бы уж.
Continue reading →

предыдущая

22. Терика и Терали

– Я буду отдыхать и думать, пока не вернутся охотники, – вождь махнул рукой, отпуская всех, кто находился в гостевой хижине и после его жеста только пылинки плясали в полосах света. Да маленькая Ладда-ха медлила у входа в лабиринт коридорчиков, связывающих хижины.
– Иди и ты, жена, – Мененесу больше всего хотелось уйти в заднюю крошечную комнатку, в которой их ложе, лечь, вытягивая ноги, и чтоб жена сидела на полу, держа его руку. Она умела молчать, когда нужно. Но сейчас пришли к нему мысли, которые не должны стать известными ей, даже по выражению его лица. Мысли из той жизни, где спина его была гибкой, тело молодым, а голова и сердце полны мусора, как река в половодье.
Мененес передернул плечами. Подождал, когда стихнут шаги маленькой жены и встал с деревянного кресла. Один ушел в комнатку.
Continue reading →

предыдущая

21. Новое имя

Деревья обступили тропу, свешивая ветки, и концы их трогали покрывало на голове. Лада шла медленно, оглядывалась по сторонам, но, спохватившись, боясь отстать, смотрела на спину мастера, по которой змеей двигался позвоночник, и лопатки сходились и расходились, когда он поднимал укутанный щит над кустарником. Под ногами то разъезжалась мокрая глина, то пружинил дерн, а впереди, невидимый за деревьями, плескался шум человеческой жизни – голоса, смех детей, лай собаки, крики петухов. Справа вдруг распахнулась поляна, сбегающая к желтому песку, и за полосой его – серая речная вода, подернутая свинцовым блеском. День наступал беспокойный, переполненный плотными облаками и тучками, быстро катящимися по яркой синеве неба. От теней, вперемешку с полосами солнечного света, резало глаза.
Continue reading →

предыдущая

20. Охота Меру

Охотник, идущий впереди, не видел веток, что свисали, касаясь лица. Они расплывались перед глазами в прозрачные пятна, не мешая смотреть на редкие метины, оставленные дикой кошкой. Глубокая точка от когтя в глинистом пятне на краю щетки травы, шерстины на нижних ветках, почти неотличимые от паутин, но короткие и отблеск на них рыжеватый, а не прозрачный; нарушенный порядок тонких стволиков в гуще кустов: все вверх, к солнцу, а там, где прошел зверь – покосились еле заметно.
И запах… Посреди пряного месива – глина, насекомые, птичий помет у гнезда, раздавленные плоды, полянки травки-едуки, мокрые листья, пот на коже охотников – еле слышно веет теплым мускусом живого тела в солнечной шкуре.
Continue reading →