Какие-то куски этого текста я писала время от времени и первые ужасно давно, я тогда обреталась на самиздате, выкладывала их, написанные на коленке, в комментариях толклись люди и всем страшно нравилось и требовали, еще-еще, пиши еще. Ясное дело, мне тоже это нравилось и я послушно написала главу и другую и третью, и вдруг стал там ворочаться сюжет, вернее, какие-то вещи стали расти сами, не слушаясь меня, и они оказались, такими, не сильно веселыми, состоящими не из цветных лазеров и ритмичного бумканья, а из черных парковых деревьев, стылой зимы, приходящей туда, где было жарко и лето. В общем, там стало что-то оживать, и это что-то совершенно не понравилось никому, и мне тоже, потому что я стремилась быть в тепле и внимании, как тот кот на батарее, да чтоб еще и гладили сверху…
Оказалось, писать настоящее я была не готова. Потому бросила и ушла. Конечно, правильно сделала, потому что и не готова, и не умела, а мозгов как раз хватило на то, чтобы прислушаться к себе и понять, вот так, как ждут – “ляля, тополя”, я писать не хочу, а так, как получается, не умею еще.
И были там еще заморочки, в частности, главная, наверное, на сегодняшний день такая частность, от которой я избавилась, и только после этого сумела снова взяться за этот роман. Я говорю об автобиографичности текста. Свое прошлое пользуют, всегда. По-разному. Жизненный опыт автора задействован, косвенно или прямо, уточню, мы сейчас говорим о попытке писать, а не о попытках высасывания из пальца “ятожетакмогу, почему я не пелевин-донцова-паланик”, когда автор изо всех сил превращает литературу просто в кубики для игры.
Так вот, буквальное использование собственного опыта позволяет создать атмосферу, эпоху, героев – в определенных текстах. Хорошо назвал свой прекрасный светлый роман о детстве Ганс Фаллада – “У нас дома в далекие времена”… И действительно, читаешь и ты там, у них, в той Германии тех далеких времен. То есть собственный опыт просто пересказан прекраснейшим талантливым автором и лег в основу автобиографической книги. Таких отличных книг можно перечислить немало, наверное, каждый автор пишет свою, а еще, по бытующей поговорке, и каждый человек может написать одну неплохую книгу – книгу своей жизни.
Continue reading →

Я закончила править основной текст, и перешла к эпилогам. Так как книга большая, то и с эпилогами я не поскупилась, их там шесть, хором они тянут на приличных размеров повесть в два с половиной авторских листа.
И как раз сегодня пришли, наконец-то, всякие сантехники проверять в подвале трубы и, может быть, нам затопят батареи.
Нужно было учитывать это, когда начинала правку, сесть раньше, закончить раньше, глядишь и тепло пришло бы раньше. (тут смайлик)

Осталось мне поправить три куска текста, один из них довольно большой. И довольно страшный. Про девчонку Мератос который.

После этого, как всегда, оформлю фб2 и повешу ВСЮ САГУ ЦЕЛИКОМ, чтоб смотреть и не верить – неужто закончила)))

Фото нубийца с сайта Лени Рифентшаль, я не люблю искать в сети своих героев, но, во-первых, это Лени, она одна из виноватых в том, что я пишу и что я не бросаю, и что черного княжны зовут именно Нуба…
А во-вторых, это именно он, точная копия.

Как-то я вдруг уже села править роман о Нубе, наверное, нужно было подождать, а может и нет. Так что я начинаю вешать главы второй книги о княжне и снова буду больше там, чем тут.
В этой книге, конечно, будет и продолжение первой книги, потому что главный толстый сюжет в саге – линейный, но в целом это будет другая страна, другие люди, новые герои, новое место, вернее, несколько новых мест. И я снова в десятый раз посмотрю, не вписать ли мне пару глав, а может, выкинуть пару уже написанных, потому что текст мне кажется самую малость, но однобоким, нет, лучше скажу по-другому – со смещенным центром тяжести, а хорошо бы суметь, и расположить эту тяжесть в ее собственном нужном центре. Текст-неваляшка)))
Во всей саге это самая мрачная, самая готичная и самая колдуническая часть, тут очень много потустороннего, но как обычно у меня, не только того, что живет на чердаке или под кроватью, а того, что заводится у человека в голове. Или в сердце. Или – в душе, делая из нее душонку. Но и “чердак” и “подкроватный” страшный мир тоже будет: темные места, что находятся в нашей реальности, в одном собственно, и будет основное действие происходить. Уже произошло и – происходит.
Continue reading →

ГЛАВА 2

- Мама Коси, белая овца уже не хромает, – Маур встал с колен, сматывая мягкую ленту коры, снятую с овечьей ноги.
- Пусть не сердится птица Гоиро, мягкого ей гнезда, – отозвалась тетка и, вылив из миски старую воду на грядки с бобами, поставила ее наземь, – хромать-то не хромает, но повести ее на дальние травы – не дойдет. А Покока еще нескоро вернется.
- Хочешь, я отведу ее на травы папы Карумы, – предложил мальчик равнодушным тоном. И заметив, что женщина колеблется, добавил, – и однолеток тоже возьму, папа Карума позволил, сказал, числом до десяти я могу…
Женщина встала напротив, подозрительно оглядывая мальчика.
- С чего это Карума стал таким добрым? Его трава самая сытная и не сохнет до длинных дождей, не зря же он говорильщик, много за то ему милостей от Гоиро.
Помянув птицу, она скрестила пальцы и покрутила рукой перед большой грудью, затянутой пестрой кангой.
- Он просил, чтоб я помог ему пасти коров. Если ты отпустишь меня. А я возьму овец, он позволит. Но я буду приходить, помогать тебе в доме, пока не вернется папа Покока.
Continue reading →

45

Купы деревьев посреди выгорающей на солнце степи стояли зелеными облаками в желтом небе. Казалось, подует ветер – и они покатятся, поплывут, меняя очертания. Вырастут, густея и хмурясь, а то – растекутся тонким зеленоватым дымом, впитываясь в бледное золото пшеницы и трав. Ранняя горячая и влажная весна обернулась летом за несколько дней, вернее, ночей: каждое утро солнце делалось больше и горячее, палило, кидая свет плашмя, чтоб захватить всю степь целиком. И только в лощинах и садах солнечные ладони не хлопали оземь, а лишь касались макушек, отягощенных зелеными плодами. Везде, где тронули горячие пальцы Гелиоса пушистые персики, тугие абрикосы и глянцевые яблоки, загорались яркие пятнышки – розовые, оранжевые и красные. Кидали на темные листья, уже чуть уставшие от зноя, легкие цветные блики. И Аполлон, смеясь, рассыпал из узкой ладони крошечные радуги, подсвечивая густую прохладную тень.
Continue reading →

детишки вчера поехали автобусом в Москву, это долго и сидеть там в салоне почти 30 часов, я бы не вынесла такого над спиной издевательства, так что я переживала и потому села править и сделала аж шесть глав Княжны. Осталось мне 5 глав, и наступит первой правке конец и я ура-ура, поповешаю первую книжку читать, а думала, уже никогда этот день не наступит.
А детишки тем временем благополучно доехали, асилив паромную переправу, дорожные сортиры, и прочие радости, и я выдохнула с облегчением и можно дальше жить и волноваться за всех уже в штатном режиме.

37

Ночь стояла над степью и городом, окунала в темное море мягкие руки, водя ими по теплым рыбам и сонным водорослям. Ожерелье огней на городских стенах под наплывом темноты становилось сочным, будто огонь светил внутрь себя, ничего не освещая вокруг. Да и не надо было. Стражники дремали, вытянув ноги, опираясь подбородками на древки длинных копий, и спали все голоса и движения. Изредка кто-то поднимал голову, оглядывая спящую темноту, вслушиваясь в нее. И снова склонялся, оставляя неяркому свету лишь взлохмаченный затылок или темя съехавшей кожаной шапки.
На заднем дворе большого дома, под старой смоковницей, что крепко держалась за кусок земли, охваченный плитами, сидели и полулежали рабы, сквозь дремоту глядя на огонек над жаровней. Черный раб, сверкнув красными от живого огня белками, шевельнулся, и сидящая рядом Мератос ойкнула, дернула голой ногой. Нагнулась, охлопывая каменный пол вокруг себя.
- Я рассыпала изюм! Лой, убери свои ручищи.
Continue reading →