Какие-то куски этого текста я писала время от времени и первые ужасно давно, я тогда обреталась на самиздате, выкладывала их, написанные на коленке, в комментариях толклись люди и всем страшно нравилось и требовали, еще-еще, пиши еще. Ясное дело, мне тоже это нравилось и я послушно написала главу и другую и третью, и вдруг стал там ворочаться сюжет, вернее, какие-то вещи стали расти сами, не слушаясь меня, и они оказались, такими, не сильно веселыми, состоящими не из цветных лазеров и ритмичного бумканья, а из черных парковых деревьев, стылой зимы, приходящей туда, где было жарко и лето. В общем, там стало что-то оживать, и это что-то совершенно не понравилось никому, и мне тоже, потому что я стремилась быть в тепле и внимании, как тот кот на батарее, да чтоб еще и гладили сверху…
Оказалось, писать настоящее я была не готова. Потому бросила и ушла. Конечно, правильно сделала, потому что и не готова, и не умела, а мозгов как раз хватило на то, чтобы прислушаться к себе и понять, вот так, как ждут – “ляля, тополя”, я писать не хочу, а так, как получается, не умею еще.
И были там еще заморочки, в частности, главная, наверное, на сегодняшний день такая частность, от которой я избавилась, и только после этого сумела снова взяться за этот роман. Я говорю об автобиографичности текста. Свое прошлое пользуют, всегда. По-разному. Жизненный опыт автора задействован, косвенно или прямо, уточню, мы сейчас говорим о попытке писать, а не о попытках высасывания из пальца “ятожетакмогу, почему я не пелевин-донцова-паланик”, когда автор изо всех сил превращает литературу просто в кубики для игры.
Так вот, буквальное использование собственного опыта позволяет создать атмосферу, эпоху, героев – в определенных текстах. Хорошо назвал свой прекрасный светлый роман о детстве Ганс Фаллада – “У нас дома в далекие времена”… И действительно, читаешь и ты там, у них, в той Германии тех далеких времен. То есть собственный опыт просто пересказан прекраснейшим талантливым автором и лег в основу автобиографической книги. Таких отличных книг можно перечислить немало, наверное, каждый автор пишет свою, а еще, по бытующей поговорке, и каждый человек может написать одну неплохую книгу – книгу своей жизни.
Есть еще авторы, которые, напротив, скрывают свое прошлое, открещиваются от него, боясь, а вдруг кто из читателей узнает в не слишком хороших героях реально существующего человека… Или же (напротив – напротив, так сказать), швыряют читателю в лицо факты или псевдофакты, стараясь уверить читателя в своей маргинальной брутальности.
Все эти формы имеют право быть, да и да. Если написано интересно, талантливо, да все имеет право быть. Но как быть, если автору (это я уже о себе), не пишется ностальгическая книга о детстве и юности? Имеет ли право автор взяв за отправную точку реально существующих в прошлом людей, сказать “эни-бени-раба и мысленно щелкнуть хвостом”, отправляя их в совершенно новую жизнь и закручивая прошлое не так, как оно фактически существовало, а прослеживая один из бессчетных вариантов, возможно, совершаемых в другой реальности? Хороший вопрос, и ответ в нем уже есть.
Наверное, это очередной велосипед. Но в учении кататься важны свои шишки, а не только опыт вычитанный и увиденный. Я бралась за роман так и эдак, я писала веселые фрагменты танцев и музыки, которая вскоре феерически засверкала в проекте “Дискотека 80-х”. Я пыталась написать, как жили мы, девочки, вернее, только-только начинали жить. А еще я мучилась жадностью, когда герои будущего романа вдруг начали появляться в других моих книгах и там прекрасно жили и что-то делали, чего не делали в жизни, но сделали бы обязательно, если бы они были вот такими, измененными на йоту, а я думала, ну вот, а с чем же остается моя ненаписанная “Дискотека…
И наконец, когда “Татуиро” достались куски, почти полностью списанные с реальности, а в “Судовой роли” вполне можно узнать кого-то из моих близких, а в “Ястребиную бухту” переселились сразу несколько человек из моего прошлого там стали жить реальность Ястребинки (вместе с целиком воображенными персонажами), а не нашу реальность… После всего этого появилась “Инга”, роман, в котором я отпустила воображение полностью, подарив героям судьбу. Такую, какой я им хотела, с счастьем. Я волновалась, конечно, а вдруг я поступаю не так, а как же всякий там безжалостный жизненный реализм и прочие горькие пряники. Но на то время самым нужным для меня был свет. И я хотела зажечь, какой получится.
Потом я села править огромный текст “Княжны”, потом, наконец, решила отдохнуть и заняться нормальным хорошим чтением, и по опыту зная, что все приходит в нужные сроки, стала ждать. И мне принесло книгу Миллера о его жизни в Биг-Суре и его же эссе о писательстве. Я сейчас не помню, в какой из них он говорит о писательском воображении, о том блистательном вранье, которое и позволяет размахнуться и взлететь, иногда не поспевая за собственными героями. И по Миллеру это выше и больше, чем скрупулезное ностальгическое повествование о том, как и где жил маленький будущий писатель. Тут я и поняла, что мне мешало на этот раз. Сказала себе “ага”, и кажется, написала первую настоящую главу после пары-тройки фальш-стартов.
(а все это я пишу еще и для того, чтоб никуда с этой галеры не деться, а то будет ведь стыдно, заявить, а после сбежать)