Мимо шли бесконечные люди, стремясь к морю, они уже загорали утром, потом вернулись на обед и отдых, и теперь снова шли – остаться на галечном пляже до самого заката. А подруги развлекались, сонными от сытости глазами осматривая прохожих – выискивали для Шанельки самцов.
- Вот, – Крис еле заметно поворачивала голову, указывая взглядом, – за теткой в синих шортах. Самэц?
- Этот, с шерстяными ногами? Нет, – отказывалась Шанелька.
- Если шерстяные, как раз самец, – убеждала Крис, кидая в рот кусочек салатного листика.
- Мы же фигурально! Не самэц, потому что самэц. А потому что не женщина. И весь из достоинств. А шерсть на ногах разве достоинство?
- Зимой.., – начала Крис.
- Не мерзнет, – закончила Шанелька, – понимаю. Сэкономим на штанах, если вдруг семья. А ходить с ним на каток, я в шубе, а он в шерстяных ногах? Не. Другого хочу.
- Вот! – Крис крутанула кистью руки, вроде демонстрировала собственное творение, – там, у куста, где тетки с бидончиками. Ну?
- В жилетке на голое тело?
- Зато какое тело! Высокое. Стройное.
- Длинношеее, – подсказала Шанелька, – тонкорукое. Худощавое. А кстати, “ща” это у него где?
- Какое еще “ща”?
- Если худо-щавое, значит, у него худая ща.
- Щи, – догадалась Крис. – Худые у него щи.
- А если здоровущие щи, тогда как? Толстощавый?
- Не отвлекайся! К нам уже кофий идет.
- Нет, – решила Шанелька, – какой-то он совсем не мужественный.
- Щами, – подсказала Крис, подвигая к себе белую чашку с ложечкой наискосок.

Она повернулась, поглядеть в заднее стекло, и тормознула, прижимая машину к пыльной обочине.
- Та-а-к. И что это у нас?
- Не что, а кто, – поправила Шанелька.
Крис перевела взгляд с заднего сиденья на смущенное и одновременно решительное лицо подруги.
- Ну… орел, – ответила та, поворачиваясь и поправляя кинутое поверх растопыренных крыльев прозрачное парео. Ткань сползла с головы шалью, делая орла похожим на чучело старой цыганки с горбатым носом.
- А что, – продолжила на молчание, – его на мусорку хотели, а он виноват, что ли. Что чучело.
- Нелька… мне иногда кажется, ты младше не только меня, а даже своего Тимофея. Неудивительно, что Костик на тебя повелся, учить и воспитывать.
- Фиг меня воспитаешь, – гордо защитилась Шанелька.
Крис кивнула. Орел торчал под прозрачной тканью, простирая черные потрепанные крылья – от дверцы до дверцы.
- Именно! Орел как раз это доказывает.
- Криси. А поехали скорее, а? А то вдруг наш Петя, просто Петя, вдруг он увидит. Я там двери в кладовку не закрыла. И стулья пороняла, когда несла. Немножко стульев. А еще вазу с петуниями. Они оказались настоящие, прикинь. Так что, на ковре лужа.
- О Господи.
Крис резко дернула машину, встраиваясь в поток. Шанелька перегнулась, хватая орла под клюв:
- Тише ты. Он упадет. Крыло сломает.
- Шанелька – похититель орлов. Звучит, как название фильма. Нет, все же мультика.

- Как бы я хотела!
Она бросила шанелькин локоть, чтоб молитвенно сложить худые руки, и уставила черные очки на крону ближайшей камышовой пальмы.
- Хотела бы жить в культуре! Театры. Концерты! Музеи! Завидую вам белой, слышите, бе-лой, но ужасно большой завистью. Скинуть бы двадцать лет, вот уехала бы. И Колю с собой. Нет, пусть остается. О! Ах!
Последние возгласы относились уже к розовым стенам в холле, пластмассовым орхидеям на стенах и чучелам птиц на перилах лестницы.
- Божественно! – повторяла Ирина, спотыкаясь перед обтерханной цаплей и переводя взгляд на побитого молью голубя, намертво приклеенного к перилам.
Крис придержала Шанельку за руку и под удаляющиеся вверх ахи, прошептала сдавленно:
- От орла она точно забьется в оргазме. А я тогда точно уссуся.
- Тсс. С порога сразу беги на горшок, поняла?

- Ах, – продолжила в номере неутомимая Ирина, – о! Восхитительно! А с каким вкусом подобрано белье постельное, вы заметили? Тут птицы. И тут – птицы! Ну Маша, ну умничка. Не зря столько денег отвалила дизайнеру. А вы, может, знаете, он же как раз из Москвы! Эдик зовут, Эдуард Решетилов, студия ‘Крыло лебедя’. Боже!
Последнее она выкрикнула так, что Крис и Шанелька испуганно вбежали в кухоньку следом.
- Какая прелесть, – обращалась Ирина к орлу, мрачно сидящему в углу под окном, – вы подумайте, ну какая прелесть! Он будто в засаде! Парит, простирая крыла. Ну, Эдик, ну молодец и ведь как оригинально осмыслил, не где-нибудь на шкафу, а на пол, под самое окно. У меня просто мурашки!
- Я ее сейчас задушу, – мрачно шепнула Крис в ухо Шанельке, и громко сказала, улыбаясь во весь рот, – именно, Ирина, э-э-э, не помню вашего отчества. Присядьте тут, вы сейчас… а мы… фотокамеру…

(Крис и Шанелька)

- Журналисты! – возглас упал сверху и девочки уже привычно подняли головы, щурясь, чтоб разглядеть очередного визитера.
Дядечка в полосатеньких плавках, обтянувших костистые бедра, уперся руками в колени, закивал, чертя воздух жидкой бородкой.
- Журналисты. Семилуцкий моя фамилия. Через ‘е’, через ‘и’, через ‘цэ’! Надо снять! Экология к шутам. Видите вон, на краю, там постройки? Это перерабатывающий комбинат! И еще емкости! Аммиак! Если вдруг взрыв. От города камня на камне! Я обращался в приемную президента. И еще президента. А между прочим, геркулесовы столпы, они прямо тут. И Сцилла с Харибдой, не что иное как. Я писал. Если вы поднимете в архиве подшивки, полистаете. За тыща девятьсот девяностый. Там в колонке ‘Сигналы с мест’. Семилуцкий Яков Полидорович. Краевед. Знаток местных легенд и обычаев. Оно ведь…
- Полотенца возьми, – безмятежно сказала Крис, складывая шорты и маечки в пакет, – обязательно, гражданин краевед. Читайте в журнале “Эсквайр”, в зимних номерах. Аммиак на Геркулесовых столпах. Между Сциллой и Харибдой. Двинули, Шанелька.
- Вход в ад, – вещал позади сознательный Яков Полидорович, – простите, гражданочка… Да! По греческим мифам о гиперборее, врата в ад открывались именно тут, а еще! Во время парада планет!.. И предсказания о конце света. Извините. Я с краешку. Я не наступаю. Мальчик, не сыпь песок. Товарищи журналисты. Вы обязаны снять. Чтоб в газету!
Впереди играла бравурная музыка и надсаживался в микрофоне женский голос, сзывая команды на старт шорт-квеста. Позади голосил краевед.