Карты мира снов, работа над…
Написала одиннадцать авторских листов, дело идет и идет к концу, само, так что, я уж не нервничаю, пусть пишется.
Просто так кусочек из ночью написанного, без правок:
- Санаты. Я позову их. Сверху. Вдруг получится?
Мисерис Аннунца насмешливо хмыкнула, но промолчала. Даэд покраснел, понимая, что слова похожи на хвастовство, но упрямо продолжил:
- Они понимают меня. Когда летим. А еще я позвал их в роще. Сам! Я только не знаю, как их зовут, наверное, там не одна упряжка?
- Санаты и зовут, – удивилась Аннунца, – они же не делятся. Головы, хвосты, крылья. Просто санаты.
- Она говорит, что если зовешь одного, то зовешь всех. Прилетит та упряжка, которая сможет, – объяснила Неллет.
- Не моя? – уточнил Даэд, – с которой я познакомился?
- Твоя. Теперь любая из двух десятков – твоя. Чего ты спрашиваешь о пустом?
Она вскочила, быстро огибая стол, подошла к окну, смотрящему через весь город на склон холма, где яркой гроздью светился дворец.
- Позови! Вряд ли ночью кто-то летает по делам. Они все там заняты. Своим ослепительным счастьем. Давай!
Под тонкой башней толпились крыши и деревья, купола и круглые башенки. В нескольких местах пылали ночные пожары, на полускрытой площади волнами металась толпа, гудя и вскрикивая, хорошо – далеко, подумал Даэд, не лезет в уши.
Вместе они подались вперед, высовываясь из каменного проема. Ветер погладил горячие лица, метнул волосы Неллет, щекоча Даэду глаза. А он растерялся. Как звать? Мысленно? Или орать? И с чего решил, что получится…
- Хэццо! – завопил отчаянно, стараясь перекричать собственные сомнения и страхи, – хэццо, парни! Ко мне, ребята! Натен угостит вас пирогами!
- Великая Неллет! – неожиданно именно так, как удивляются в Башне, воскликнула за спиной Аннунца, смеясь, – эдак мальчишка вытащит солнце раньше, чем кончится ночь. Натен, не спи, а то королевские твари прилетят раньше. И попросятся на колени, как моя Гарисса.
- Хэццо! – сердито вопил красный от стыда Даэд, – сюда! Мои хорошие. Кузнечики лупоглазые! А ну!
И заорал сильнее, когда от яркой грозди дворца отделилась блестящая точка, понеслась, смигивая и всякий раз загораясь намного ближе. Через несколько рывков окно заслонили прозрачные крылья, толстые хвосты с чешуей, блестящей в лунном свете, мотались из стороны в сторону, царапнула кирпич членистая лапа, покрытая иззубренными шипами. И поплыла перед глазами изящная внутренность колесницы: ряды сафьяновых сидений цвета темной травы, резные подлокотники, навес из драгоценной парчи, сложенный тяжелыми складками.