ГЛАВА 11

Перевозчик бежал по черному песку, легко вскидывая ноги, и колени блестели в свете неровной луны. Он старался не смотреть на блики, что появлялись и исчезали при каждом шаге на согнутых коленях – белая луна пугала его. А она торчала над головой – никуда не денешься. Хорошо читать обычные костры, что загораются яркими пятнышками – побольше и поменьше, светят, мигая, или ровно вытягивают к звездам тонкую огненную нить. Прочитав послание огня и, дождавшись, когда костер начнет повторять его, перевозчик брал маленький барабан-бонго, и, прижимая его к животу, выстукивал указания. Тогда приходили рабы. Несли кожаный мешок с раковинами в уплату за овец и коз. Или на кольце из толстой витой проволоки младшие жрецы приносили квадратики серебра и, становясь рядом с ним на плоту, говорили с теми, кто пришел торговаться.
Или два молчаливых воина отправлялись с ним, чтоб забрать человека.
Continue reading →

ГЛАВА 10

Небо над глазами было черным, совсем черным. И усыпанным по черноте множеством ярких звезд. Звезды покачивались. Мальчик вздохнул полусонно, то прищуривая глаза, то открывая их шире, но веки сами собой опускались, и он позволил им. На закрытых веках отпечаталось странное небо наоборот, как бывает то днем, если при ярком солнце закроешь глаза – красное огромное поле. И по нему – черные пухлые точки. Точек днем не бывало, медленно подумал Маур. И вспомнил рассказ папы Карумы о свете и темноте. Тени, которые заползают в углы, хоронятся и смотрят оттуда на яркий свет, всегда стерегут его. А ночью, сказал тогда ему Карума – ночью нет светов, которые сами смотрели бы на темноту.
Continue reading →

ГЛАВА 9

Солнце, заглядывая в выплетенные из ветвей окошки по сторонам открытого входа, цеплялось за кончики веток и тени от них чертили земляной пол. Нуба прищурил глаз, повернул голову, чтоб наколоть на раздвоенную ветку слепящий кружок. Потом прищурил другой – солнце перескочило на птичий шаг, укалываясь о другую ветку.
Он никогда не лежал в своей хижине днем, уходил поутру, когда мягкий туман покрывал землю до пояса, и свет в хижине был рассеянным и теней не давал. А заходя за вещами, нужными в дневных делах, не смотрел на то, как и куда светит солнце. Брал миску или топорик, ставил в угол копье, вытаскивал из мешка моток прочной веревки из пальмового волокна. И уходил снова. Возвращаясь лишь после заката, когда приходилось нащупывать ногой пол и наизусть брать лежащую на лавке коробку с огнем, чтобы разжечь очаг. И то не всегда, – что делать в хижине при огне ночью? Зайти и улечься спать, завертываясь в плащ. Или, поставив удочки, отправиться к озеру, ступить в лунную дорожку, чтоб омыться серебряной водой, и уйти в чащу готовить отвар.
Continue reading →

ГЛАВА 8

Маленькая ива клонилась, будто разглядывая что-то в быстрой воде, и ветки длинно шевелились в переменчивых струях. Листья-рыбки стояли против течения зеленой стайкой. А рядом на воде дрожали тени этих же веток, с такими же листьями-рыбками.
Он смотрел на спину девочки, обтянутую старой рубахой – на одном рукаве красовалась прореха и в ней согнутый локоть, испачканный засохшей глиной. Внимательно глядя на пространство между листьями и их тенями, она подавалась к воде, рубаха на спине натягивалась все сильнее, очерчивая лопатки. А под ногами, обутыми в мягкие кожаные сапожки, уже поехала мокрая глина, оставляя блестящий след.
- Сейчас, – вполголоса сказала Хаидэ, не поворачиваясь, медленно протянула руку, локоть мигнул светлым и скрылся в прорехе. А девочка добавила в ответ на его напряженно сведенные брови и только начинающийся жест больших рук с растопыренными пальцами:
- Я не упаду. Ты не бойся.
Нагнулась еще ниже, держа раскрытую ладонь над самой водой и поворачивая ее ребром. Сильнее блеснула глина, показываясь из-под сапожек.
Continue reading →

ГЛАВА 7

Боль, пришедшая из памяти, окатила бедра мужчины кипятком, и он дернулся, оцарапывая спину, прижатую к стволу. Обряд. Он прошел его раньше, чем прочие мальчики племени, и разве не об этом толковал старый Карума со своим годоей? Маур не придет. Сейчас, отданный знахарям, он готовится к обряду или уже принял его. А потом его заберут. Что толку сидеть тут, под деревом, ожидая. Тропа мальчика вильнула и побежала по саванне, между торчащих серых скал и лавовых камней, между корявых кустарников, полных мелкого зверья и насекомых; выскочила на берег огромного озера-моря, с водой такой соленой, что она выедает глаза, и свернулась змейкой на пропитанных мокрой солью бальсовых бревнах. Дальше тропу повезет паромщик, скинет с плота на скалистый берег, разворачивая ее под ноги мальчика, которого никто не увидит больше ни в той деревне, ни на берегах озера.
Нуба остался, чтобы помочь ему. Из-за этого пренебрег просьбой любимой вернуться. Так что же он сидит неподвижно? Надо разорвать ремни. Старый глупец Карума затягивал их, пыхтя, но разве его сил хватит, чтоб удержать пленника… Тихо пойти через ночь к загону старика, и там, у костра, задать свои вопросы.
Нуба усмехнулся. Вопросы годои своему говорильщику. То-то старик удивится, умирая. А может, и нет, ведь он умен и не зря спрашивал позволения убить сосуд своего годои.
Continue reading →

ГЛАВА 6

Мальчик не приходил. Жаркий день кончился и в звездном небе поплавком ныряла среди туч луна, а Нуба сидел, по-прежнему привалясь к стволу, обнимая колени связанными ремнем руками. Мальчик не было уже две ночи, после того, как исчез, пообещав узнать у Карумы, за что гневается птица Гоиро. Мысленный разговор с княжной помог пленнику освободиться, руки и ноги слушались его, но если он остается, как сказал он о том Хаидэ, то кто снова свяжет ему запястья, чтоб Карума не заметил своеволия годои? Прошлой ночью старик опять приводил мужчин и, погружаясь в свою внутреннюю темноту, Нуба уступал место в мозгу годое, а после, очнувшись, почти не помнил их вопросов и своих ответов. Но знал – будь они нужными, память была бы ясной. Сейчас, слушая вечерних цикад и дальние крики пастухов-олиндо, собирающих скот в загоны, Нуба одновременно прислушивался к себе – что скажет ему другой, личный годоя, который лишь для него?
Continue reading →

ГЛАВА 5

Маур не пришел к ночи, как обещал годое. Да и выведать у Карумы, что случилось с пленником, ему не удалось. Хороший старик изменился. Не стал плохим, так же улыбался мальчику, взмахивая худой рукой в направлении стада, и суя ему калебас с напитком из смеси воды, меда и ягодного сока. Но, послушно отправляясь на дальние поляны, Маур подумал, а может пусть бы стал плохим, чтоб это было видно сразу. А так – только чуть-чуть холоднее глаза и отрывистее речь. Сидя в прозрачной тени акациевого зонтика, Маур вздохнул, нашарил рядом жухлый ворсистый лист, оторвал и стал полировать древко копья, подставляя солнцу, чтоб блестело. По равнине, с там и сям натыканными такие же зонтиками деревьев и вытянутыми пальцами черных скал, медленно передвигались коровы; нагибали шеи, тычась мордами в клочки травы, и деревянные колокольцы глухо позвякивали. Это был скот самого папы Карумы, а не та большая часть стада, которую ему пригоняли за плату другие жители деревни. И смотреть надо было хорошо – вдруг какая телушка скроется за скалой, пойдет дальше, ищи ее потом. Или придет лев, осматривая свои владения. Задерет теленка, который от малого ума все норовит отбежать подальше.
- Гок-гок! Нока-нока! – строго крикнул Маур, не прекращая тереть древко. Теленок, взбрыкнув, отбежал от расщелины в скале. Зазвенели ботала, коровы под крик лениво переместились на новые места. А мальчик стал думать о будущем.
Continue reading →

ГЛАВА 4

Большой черный мужчина сидел, прислонясь спиной к стволу. И под шепот старого пастуха прислушивался к своему телу. Спина читала письмена коры, будто она – рука слепца с чуткими пальцами. И письмена говорили громко, почти кричали, больно продавливая кожу на спине. Ноздри при каждом выдохе нагревали внутренность кожаного мешка, а при выдохе холодили нос и щеки. Он – дышал. Чтоб сердце, прижатое к согнутым коленям, билось, и чтоб кровь бежала по жилам – в руки, через связанные запястья, к сплетенным пальцам. Омывала ребра, толкалась в животе, стремилась к поднятым коленям, поднимаясь в них, как поднимается в гору путник, и после стекала к щиколоткам, тоже схваченным витками сыромятного ремня.
Он пошевелил пальцами ног, упирая пятки в пересохшую землю. Это его живое тело, которое нынче – сосуд, вместилище годои. А еще – голова, наполненная воспоминаниями, тоской, сожалениями, свирепым отчаянием. Не наступит утро, а тело уже умрет. Нож старика поработает над ним, отделяя мясо от костей, и солнце будет светить на пищу для черной птицы Гоиро, окунать лучи в плошку, полную питья для ее горла.
Continue reading →

ГЛАВА 3

- И чем сильнее захочется к свету, тем быстрее заберет тебя птица Гоиро, – договорил мальчик и опустил голову, думая. Но тут же поднял и поторопил собеседника, – ты ешь-ешь, мясо горячее еще, я пек его в листьях.
Годоя кивнул, отрывая белыми зубами еще кусок, устроился удобнее у камня, сосредоточенно жуя. Маур сидел напротив, положив копье на колени, и хмурясь, шевелил губами. Потом ответил сам себе, продолжая мысленный спор:
- Не должно быть так. Те кто выше, они если родители, должны любить своих детей. И ждать их.
- Они и любят, – отозвался Годоя, проглотив мясо и протягивая длинную руку, нащупал у колен мальчика фляжку.
- А что от той любви? Если между нами и светлыми – стоит ночь. И наказания.
Маур вздохнул. Спохватившись, скрестил пальцы, свел их с ладонью другой руки и прошептал слова благодарности птице Гоиро, за то, что день прошел без ее кары. И по-своему истолковав молчание годои, сказал еще:
- Я поклоняюсь ночной птице, и вот смотри, я опускаю лицо и говорю слова, чтоб она знала – сила ее велика и всегда будет велика. Гоиро не унесет меня за мелкие слова, я мальчик, я еще не проходил обряд, мне говорить можно, все что угодно, в моих словах силы нет. А потом уже не смогу. Когда отдам себя в руки бэйунов, я стану виден ночной птице. Как все мужчины.
Continue reading →