она машинально делала что-то, такое знакомое всем женщинам, хранительницам очага, то, что будто бы происходит само собой, пока женщина хранит очаг, и только если она замирает, опуская руки – болезнь, срочные дела, отъезд – тогда и видно, сколько всего делали они, мимоходом, такого вроде бы незаметного.
Уходя из комнаты, поправила штору, кинула на полку тишотки Ильи, что валялись на диване, две забрала в стирку, бросив по пути в корзину, там же протерла краешек ванной, вечно затоптанный Лиссой-Клариссой (та приходила проверять, не течет ли из крана вода), расправила на сушилке влажное полотенце, в кухне проверила хлеб, выкидывая залежалую горбушку, а черствый батон порезала на сухарики для гренок, высыпала в плоскую сковороду, ставя на маленький огонек. И наконец, дойдя в машинальном своем путешествии до плиты, налила воды в ковшик и его поставила тоже – сварить кофе. Села на табурет, но тут же встала, погруженная в мысли, взяла мокрую тряпочку и протерла дверцы буфета. Села снова, отодвигая столпившиеся на столе сахарницу, вазочку с леденцами, солонку, плошку с ложечками и вилками, – смахнуть из-под них крошки.
А тут и вода закипела, значит, нужно вытащить жестянку с кофе, сыпануть порошка в кипяток, ах да, вскрыть новую пачку и бережно высыпать кофе в жестянку. Выбросить ненужный пустой пакетик. Вот и ведро, привет-привет, мусор.
Кира вытащила полный пакет из ведерка, завязала уголки и унесла в прихожую, вручить Илье, когда появится, или вынести самой, после кофе. Вытащила из ящика новый пакет, устроила в ведре, закрыла шкафчик под мойкой. Успела погасить газ под вскипающим кофе, сполоснула руки, налила в чашку, добавила ложечку сахара, сходила в холодильник за молоком, и потом отнесла его обратно, прихватывая с плиты кастрюлю с утренней кашей. В холодильнике прихватила пакетик кошачьей еды и обрадовала своих КК. Выбросила пустой пакетик в ведро и снова вымыла руки. Выключила газ под сухариками, пусть доходят. И махнув рукой на еще тысячу мимолетных дел, села, наконец, локтями на прохладный стол, ставя перед собой чашку с кофе.

Белый широкий лист ждал, обещая волшебство, и Ленка ждала, касаясь пальцем цветных новеньких карандашей с золотыми надписями. Альбрехт Дюрер, гласила каждая иностранными буквами и Кира вспомнила портрет в энциклопедии. Красивый мужчина с золотыми вьющимися волосами, такие, наверное, будут у Мичи, если он перестанет их стричь. Очень хотелось попросить Ленку нарисовать его, Мичи. Или себя с парой драконов на витых цепях с каменьями. Но это все из тайны Киры. Лучше не рисковать.
Continue reading →

Итак, роман о Кире, которая догулялась до иного восприятия реальности и вынуждена теперь столкнуться с уничтоженным ей самой куском прошлого, будет самым неспешным на сегодняшний день моим романом. Сюжет никуда не торопится, автор не волнуется о том, чтоб сделать читателю приятно, Кира внутри романа занимается исключительно своими делами, а не принимает прекрасные (или вызывающие) позы (или говорит слова) призванные заинтересовать и увлечь. Как-то Кире не до читателя, ей бы справиться с нехорошим, которое, оказывается, никуда не ушло, помирать не померло и вполне себе ядовито.
С 20 апреля по 20 июня я написала 12 авторских листов, позволив себе писать именно так, как текст хочет написаться сам. Следуя не за героями, которые, эх, отмочат то одно, то другое, нет. А за самим романом в целом. Пусть он будет таким, каким хочет.