Ежевичный Куст и Фанерная Веранда

Фуджи сегодня забыла дома, потому снимала только Олимпусом, запакованным в дикапак, гуляя по мелководью и суя руки в теплую воду поближе к травке и ракушкам.
Все было на местах – солнце, поспевающий лох, теплый песок, прозрачная вода. И, когда уходила с песка, услышала диалог:

- Данька! Ты там живой? – веселым басом прокричал Ежевичный Куст и заворочался, кашляя и треща проволочной оградой.
- Купаться пошли! – сумрачным баритоном отозвался из недалека Фанерная Веранда с разнокалиберными окошками, затененными смородиной.
Я вытянула шею, разглядывая. Хороший такой Куст, длинный, на сетке-рабице, густой, помидоры защищать. И Веранда ничего так себе, с белыми стенками, распахнутой дверкой и тазиком на кривом крылечке.
- Не положено сегодня! День не тот, – пошутил Ежевичный Куст, не снижая голоса, и строго спросил, – а котов кормил?
Вопрос разнесся над тихой водой до недвижных спин рыбаков на длинном волноломе.
- Кормил! – проскакал вдогонку ответ.
(я шла и шла вдоль огородов и дачек, думая, ну вот какой строгий Куст, проверяет, как Веранда к своим котам-то, бережет ли, холит ли…)
- А черный приходил? – не унимался колючий, с ягодами.
Веранда что-то забормотал, но Куст вдруг прибавил громкости:
- КИСЮНЯА-А-А!

- КИ-СЮ-НЯАААА!!!, и пояснил, для непонятливых, – это я его зову так!
- КИ-СЮЮЮ-НЯААА!!!
Разбитая грунтовка свернула в заросли лоха с поникшими ветками, увешанными серебряными рыбками листьев и матовыми бусинами ягод. А там уже тропка вверх, на обрыв, к кокетливой беленькой балюстраде с шарами на перилах – чисто курорт, чисто смотровая на море и корабли площадка.
И уходя, поднимаясь по выбитым и после сглаженным ногами пляжников глиняным ступенькам, я услышала:

- ПРИ-ШЕ-О-О-О-Л!!! (с интонацией “да ты ж мой хороший ну иди на вот тебе”)

Необходимое примечание: ягоды лоха, видом слегка от дерева к дереву различаясь (где покрытые легким загаром, а которые – форму имеют чуть более вытянутую), разнятся и вкусом. И ни одного дерева нет в точности схожего ягодами с другим. И если сладкие, чуть вяжущие язык, с мучнистой припыленной мякотью под серебристой шкуркой – не понравились, значит, дерево не то еще. А то – оно чуть подальше растет. Пробовать надо. С каждого.

А еще говорят люди

что некая монахиня, по прозвищу Ры-жи-тса, та, что уже десять весен и сто осеней приносит к ступеням Храма Темнеющих Сосен полосатые молитвы на кончике шелкового хвоста, в совершенстве овладела Искусством Мягкой Лапы.
Бывало поднимет лапу и ка-а-а-ак…


Continue reading

Татуиро (homo). Глава тридцатая

море, маяк

30

В детстве, и позже, Витьку часто занимал вопрос, как это – увидеть в глазах? Злость или боль, разочарование, любовь… В книгах писано так. Но глаза, одни глаза без выражения лица, без складки на лбу, движения губ, поворота головы? Он раскладывал на коленках большой альбом с репродукциями портретов, пальцами прикрывал нарисованные лица, вглядывался в нарисованные взгляды. Был неуверен, пожимал плечами и вздыхал. Внимательно смотрел, как бабушка, гремя кастрюлей, хмурится после телефонного разговора с мамой, поджимает губы, смотрел на брови домиком, морщинку возле рта, когда подкладывала ему на тарелку еще кусочек тушеного мяса, отрезав от своей порции, и садилась напротив, глядела, как сначала отказываясь, ест. Пытался видеть только глаза… Став постарше, решил, что все это художественные преувеличения, махнул рукой, постановив стать проще и не заморачиваться.
Continue reading

Татуиро (homo). Глава двадцать девятая

http://os1.i.ua/3/1/4048273_d7e1c384.jpg

Солнце висело над линиями крыш мерзлым кружочком лимона. Несвежий снег пытался блестеть, посверкивал незатоптанными участками. От ларечка с шаурмой доносились осколки запахов. Казалось, мороз разбивал горячие ароматы жареного мяса и лука на длинные куски, как ломаное камнем стекло. Большая собака с комками ватной шерсти на спине и боках стояла у киоска, держала жаркую булку влажного дыхания в раскрытой пасти.
Витька ждал, машинально притопывая ногой – пока не мерз. Под брюками и свитером мягкое тепло опоясывало тело. До косточек над правым бедром.
Continue reading

Тихие летние утра с котами

вот тут, как в пьесе, надо бы перечислить действующих лиц.
Кстати саму пьесу неплохо было бы исделать, но ленюсь.

Витек – кот дворовой, рыжий, глаза круглые испуганные и написана на морде кроткая решимость “лазал к вам воровать еду, лазаю и буду лазать”. Витек кот крупный, летом этого не видно, жара все с него сшибла, кроме шкуры поверх мужского сильного костяка. И мирный. Он ходит к нам через кухонное окно, довольно высокое, взлетает по стене дома, скребя когтями и проникает через отогнутый уголок антикомариной сетки. Проникнув же, кидается к кошачьему сервизу. Им ведает мама, очень творчески. Время от времени на полу появляется еще одна мисочка, еще одна плошечка, поилочка, тарелочка. И понаступав на них, я рассказываю маме, что двух кошек не-о-бя-за-тель-но кормить десять раз в день тремя переменами блюд!
Так что, Витьку хватает.
Ест он быстро, не отвлекаясь, очень профессионально. Но все же лопатки торчат и хвост вздрагивает, выдавая эмоции, потому его жалко.

Когда мужчина сыт, а тарелки блестят, ему нужно что-то для души.
Потому Витек идет дружить с Рыжицей.

Они сидят на полу в маминой комнате, напротив друг друга, Витек делает вид, что он просто вот, мимо шел, щас дальше…
Рыжица, заострив наточенным карандашиком прекрасное лицо гейши, смотрит на пацана, не отрываясь, в безмолвном возмущении. Иногда низким басом, не открывая рта, говорит:
- У-ы-ы-ы-ы
после чего рот открывается и из розовой глотки несется:
- Х-х-Ш-ш-ш-ш
(звук на самом деле другой, но буквы не придумали для него)

Когда близорукая мама видит двух рыжих котов на полу, она понимает, что утром ходила с одиннадцатой мисочкой – не за Рыжицей, уговаривая покушать! А за подлым хитрым рыжим уличным котом!
А я кричу из другой комнаты
- Матрица перезагрузка!

Через десяток минут счастливый Витек уходит, провинчивается под сетку, вздрагивая тощим рыжим хвостом над. И потом возлежит в пятнистой тени крыжовенного куста, в аккурат по центру человечьего маршрута с дороги в подъезд. Его обходят, он лежит, ветерок шевелит тощую рыжую шерсть на боку. А Рыжица сидит на подоконнике, глядя на него сверху вниз.

Мурка тут персонаж второстепенный. Была. Жила себе тихо, спала на маминой кровати, ела из маминой чашки, ломала мамины стульчики… Приходила и уходила.

Но теперь у Мурки есть маленький кот!

Зеваюшки

И теперь по утрам мы слышим, когда именно Витек идет дружить с Рыжицей. Весь дом слышит. Вся улица…

Примечание:
дырка в сетке – это специально, чтоб их высочество Принцесса Рыжица могли морду совать и двором любоваться. На каждом окне, в каждой сетке так же уголки отогнуты. Ну и что, что комары тоже морды суют.
Зато – Рыжица.

Сказки старого дивана

или
Вот как жили люди в Спиво (с)

9386432_29bb9ee2.jpg (900×672)

На песке у моря так солнечно и уютно, что мебель вышла на пенсию прямо сюда

9386435_c8ff3871.jpg (900×660)

Рыба тут ловится так неторопливо, что поджидая ее, лучше всего приготовить кресло помягче…
Continue reading

Легенда, ведомая только одной (Княгиня и Нуба, черновики)

Девушки в деревнях Каменных Гор были так красивы, что мужчины съезжались к подножиям острых пиков круглый год. Благо, тут всегда стояла весна. Красавцы и хитрые, силачи и торговцы, воины и победители игр – оставляли у согнутых старух своих лошадей, волов, яков, мулов и, причесав усы, завив молодые бороды, уложив пряди волос, покупали свитки, каждый – по десять полновесных золотых монет. Чтоб в узких ущельях, ведущих к сердцу Каменных Гор, стража пропустила их, не убивая. Так шло испокон веков, потому что самым ценным товаром в стране были красавицы девушки. Смирные, светлоглазые, высокие и тонкие, с прямыми плечами и маленькой ножкой. Любую прихоть мужчин умели исполнить они, еще только прочитав ее в глазах новоиспеченного мужа. Даже ту, о которой ищущий семьи и не подозревал. Молодые мужчины влеклись по узким ущельям, в укромную внутреннюю долину, и скалы повторяли залихватские песни, бросая их обратно. А мужчина пели, не подозревая, что вскоре узнают о себе всё. И изменятся безвозвратно.
Continue reading

Облачные дороги

- Семь видов облаков проходят над степью летом, – сказал старый шаман Паттахха, посматривая на пятнистое небо из-под облезлой шапки. Он дергал прут, и казалось, прут обломится от рывка, но тот скользил в узкое пространство плетева, вставал крепко, надстраивая плетеную вершу, будто она родилась в коричневых руках Паттаххи и вот – растет на глазах.
- Облака-горы соравны мечтам и снам вырастающих мальчиков.
Continue reading

Татуиро (homo). Глава двадцать восьмая

Тростник на закате. (Вспышка) / тест, фуджи

28

Лифт уехал, увозя двоих, и Витька опять слушал, как в коридоре стихают женские восклицания и мужские невнятные речи. Почти как с Сеницким, но совсем по-другому.
Поморщился. Сеницкий… Будто ходят по коже жесткие пальцы, добираются до забытого синяка, и – больно. И нет настроения, улетело, сдуло сквознячком беспокойства.
Кухонная фотосъемка успокоила немного. Крепок, брат, жить буду, подумал о себе Витька, поняв, что острое возмущение ушло, он может думать о другом и лишь, натыкаясь снова и снова, – Сеницкий – морщится. Растерялся, конечно. Как на качелях огромных, что сначала, со свистом в ушах, мощно – вверх, до головокружения и радости близкого неба, а вслед за этим – вниз, так же мощно и безжалостно, с дрожью деревянной доски под ногами, – тащит, а куда сбросит?.. На качелях знал, куда, но и то всякий раз боялся. А здесь…
Continue reading