- Семь видов облаков проходят над степью летом, – сказал старый шаман Паттахха, посматривая на пятнистое небо из-под облезлой шапки. Он дергал прут, и казалось, прут обломится от рывка, но тот скользил в узкое пространство плетева, вставал крепко, надстраивая плетеную вершу, будто она родилась в коричневых руках Паттаххи и вот – растет на глазах.
- Облака-горы соравны мечтам и снам вырастающих мальчиков.

Младший, не имеющий имени, опустил глаза, краснея пухлыми щеками. Сцепил задрожавшие пальцы и закусил нижнюю губу, надеясь что боль прогонит память о ночном сне. Паттахха оскалил старые зубы под щеткой грубых редких усов , показывая – видит. И знает.
- Облака-страны, куда мы уйдем все, но кто-то останется в гуще белого молока, блуждать там свою отдельную вечность,а редкие – выйдут с другой стороны…
- К снеговому перевалу, – голос второго безымянного был тихим и в нем рядом с торжеством знания свернулось, насторожась, сомнение.
Паттахха кивнул. Сложенные щепотью пальцы схватили прут за белую шейку и сунули острой мордочкой вдоль основы. Прут покрутился и замер. Шаман отставил корзину, любуясь, глядя, как по ошкуренным прутьям плывет мягкая облачная тень.
- Да, малый, некоторые выйдут к учителю Беслаи, он встретит их у облачной стены, смеясь и поднимая над седой головой натянутый лук. Но то не наша судьба. Нам идти к Беслаи через облака, тяжелые темным дождем. Вода его в дальних краях степи ставит тучу на тонкие ноги и кусает травы черными струями. Они вяжут нижний мир с небом, через нас. И наша смерть не даст нам покоя, мы уходя, несем весточки Беслаи от племени.
… Потому не умирать нельзя. Хоть мы и не воины.

Он закрепил последний прут и поставил вершу на вытоптанную землю у ног. Пошевеливая корзину носком старого сапога, любовался работой. Верша сверкала белизной, круглила бока, зевая откинутой крышкой и хотелось стать рыбой, – сунуть в нее глупую морду, просто так, для удовольствия. Паттаха, как всегда бывает, когда старые руки родили новую вещь, обрадовался и, улыбаясь, оглядел молодых, не имеющих имен. Придавленные словами о неизбежности смерти и тяжких обязанностях после нее, они сидели мрачные, шевелили губами и плавала в узких глазах тоска.
- А еще есть облака, полные женского. Закатные и утренние. Туда уплывают тайные сны. И от того становятся облака нежными, тающими и истекают сладкими шепотами теплых летних дождей. Да ты вчера сам его слышал, – внезапно обратился Паттахха к младшему и тот покраснел еще больше, жалобно оглянулся на старших мальчиков, но те отворачивались, пряча улыбки.
- Слышал шепот. И куда просочился он, что тебе шекотал? – Паттахха упер в острые колени морщинистые руки и наклонился вперед, чтоб мальчик не сорвался с острия его взгляда.
Тот перевел дыхание и попытавшись ответить, пискнул невнятно, закашлялся. И замолчал, подавленный внезапным хохотом старших мальчишек.
Паттахха смеялся тоже, поглаживая ладонями ноющие от ревматизма колени.
- Не стыдись. Ты никогда не ляжешь рядом с женщиной, но ты всегда будешь знать, что у нее в голове и в теле. Это только для нас.
Он поднял голову. Над степью стояли мелкие белые облака, радостные, как месячные щенки под боком теплой матери-суки. Не величественные, не огромные.
- А вот главные, облака жизни. Они…