27

- Подожди, – сказала Олеся. Пошарив в сумке, вытащила тюбик помады, встала коленом на диван, вытягиваясь к висящему на стене зеркалу, и внимательно оглядев себя, подновила алые губы, стараясь не вылезать за прорисованный карандашиком контур. Покусала их, снова оглядывая.
Ленка позади примерилась, придерживая ладонью круглую Олесину ягодицу, портновским мелком расчертила место над карманом.
Олеся фыркнула, дернувшись.
- Щекотно! А там что будет?
- У меня лейбочка лежит, кожаная такая, подожди, налеплю счас, если понравится, пришьем.
- Понравится, – заверила Олеся, но готовно отклячила задницу, дожидаясь, когда Ленка прилепит блестящий коричневый прямоугольник. Тряхнув завитыми соломенными кудряшками, выпятила подбородок, оглядывая себя со спины.
- А-атлично! Тебе за нее денег надо?
- Да ну, – Ленка махнула рукой, унося лейбочку к швейной машине, – два года лежит все равно.
Олеся выдралась из почти готовых штанов, влезла в узкую юбку и села, кладя ногу на ногу. Покачивая тапочком на затянутой колготками ступне, благожелательно осматривала комнату. Ленка крутила ручку швейной машинки, и когда поворачивалась, то в стекле книжного шкафа видела отраженное олесино лицо – с маленьким четким подбородком, широкими скулами и копной золотистых кудрей до плеч.
- О, – сказала Олеся, – у нас такой же Пушкин. И Лермонтов. А Маяковского мама не стала, говорит, ну его.
Continue reading →

26

Ноябрь ушел, забирая с собой последние листья, оставив лишь усталые розы на городских клумбах, которые, кажется, просто не поняли, куда себя деть, клоня истрепанные ветрами бледные головы. Одни летом были красными, и вот покрылись кирпично-ржавым налетом, другие – белые или розовые, теперь уже – бывшие белые и когда-то розовые.
А декабрь, еще не добежав к новогодним фонарикам и мишуре, встал, каким он и бывает в каждом уходящем году в южном городе над проливом – серым, бесснежным, полным ветров и странных между ними теплых внезапных дней, что кончались снова ветрами.

Ленка положила телефонную трубку и ушла в комнату, села под настенную лампу, укладывая на коленки почти готовые Олесины джинсы. Нужно было вытаскивать наметку – яркие красные ниточки, которых полно, фигура у Олеси была совсем как у взрослой женщины, с округлостями и тонкостями, и подгонять штанишки пришлось изрядно.
За отодвинутой шторой ветер трепал серые ветки на сером фоне, мотал мягкие лапчатые ветви туек в палисаднике – почти черные на сером.
По коридору ходила мама, что-то напевала, потом спохватываясь, вздыхала громко и страдальчески. Ленка поморщилась ее театральным вздохам.
Обещанный Кочергой педсовет, которого она так боялась, не состоялся, но все равно в ту неделю на бедную Ленкину голову свалилось немало. И все такое, с продолжением, из-за чего сейчас она осталась одна, без Рыбки и без страдалицы Семачки тоже.
Из маминой комнаты замурлыкал телевизор. Дикторша радостно вещала о том, как в городах и весях необъятной родины совершается радостный труд, выполняются социалистические обязательства, увеличиваются показатели…
Continue reading →

25

В разболтанной машине Ленка думала над словами Пашки Санича. Такой искренний Пашка, и этим ее постоянно обезоруживает. И правда, как хорошо, когда двое едут в машине, будут танцевать, друг с другом, и никакой у них нет любви, которая мешает, давит на сердце, ловит чужие взгляды, примеряя каждый – вдруг кто-то вклинится и заберет его, или – ее.
Пашка оглядывался на нее с переднего сиденья, блестел зубами, вертел стриженой головой – наслаждался поездкой.

И в темном прыгающем зале им тоже оказалось совсем неплохо. Пашка никуда не девался, танцевал только с ней, вместе выходили покурить под лестницу, вернее, он курил, рассказывая какие-то пустяки, а Ленка стояла рядом, смеялась этим пустякам и кивала. И ей казалось, что они где-то в другом месте, хотя вокруг то и дело мелькали знакомые лица. Валька Панчуха прошла, вместе с прекрасным Вовой Индейцем, оба покачивались, смеясь, и оглядывались, крича кому-то. Один раз Ленка замолчала и быстро ступила ближе к окну, в темный угол. У подножия широкой лестницы встали, о чем-то переговариваясь, Юра Бока с приятелями – Строган там был, как всегда лощеный, как полированный сервант, и Мерс топтался, стягивая с шеи бесконечный шарф и звеня на пальце ключами от своего жигуленка.
- Правильно, – сказал Пашка, заслоняя ее от света, – с ними не надо, Ленуся. Щас свалят и мы наверх, там Антонова крутят. О, любимая моя песня.
Они бежали по лестнице, Пашка крепко держал ее руку своей и от самого входа обнял, закачал в танце, тыкаясь теплыми губами к уху:
- Гляжусь в тебя как в зеркало… до… голово.. кружения… чего ты ржешь?
- Слова смешные. Чего он там, ну ты в смысле, увидишь, в лице? Он жеж мужик. А смотрит…
- Та. Какая разница. Зато какой медляк, да?
Continue reading →

24

Белая ширма не доходила до потолка, и Ленке он был виден – с расплывчатым кругом от настольной лампы. На вешалке в ногах кушетки висело пальто, уронив длинные рукава, казалось, оно стоит и смотрит, как Ленка пытается заснуть. А сна никак нет, ни в глазах, ни в тяжело стукающем сердце. Вытянув ноющие ноги, она лежала, и шея ныла тоже, потому что забыла повернуть, лечь головой удобнее на жестком валике, укутанном под холодной простынкой полиэтиленом. Вообще, ей хотелось повернуться набок, скрючиться, подтягивая коленки к груди и обнимая их руками. Спрятаться под байковое одеяло, такое же, как осталось в кабинете биологии, и оказаться совершенно не здесь. И не в школьном классе тоже.
Но повернуться Ленка боялась, кушетка тут же начинала шуршать своим полиэтиленом, и ей казалось, шорох на весь маленький кабинетик. А за столом сидит давешний врач, и такая стоит тишина, что слышно его дыхание и скрип шариковой ручки по бумаге. Если начать крутиться, думала Ленка, лежа с неловко свернутой набок головой, он услышит, встанет и еще чего доброго, придет за ширму, начнет спрашивать. И тогда она вдруг заревет, как маленькая. А дальше совсем непонятно, что делать, он станет совать ей салфетку или платок. Придется сморкаться и куда-то после девать это – мокрое, скомканное.
Шорох умолк и Ленка затаила дыхание. Тихий кашель, а потом слышно, как потянулся, сладко, напряженно, с еле услышанным стоном. Встал, тихо шагая, приблизился. Тень проплыла по белой поверхности и из-за ширмы вышла мама, встала, с укоризной качая головой.
Continue reading →