Клены желтеют на публику. Изысканно и нервно. От малейшего ветерка заходясь в красивом обмороке, листья падают, запрокидываясь и вращаясь – медленно, чтоб глядящие успели полюбоваться – новым цветом, формой листа… Падают, будто зная – красивы.
Косое утреннее солнце и дворник вдалеке, загребающий в ржавый совок остатки маленького отчаянного пламени, будто костер, оставшийся с ночи. Подошла ближе – просто листья. Красные, на просвет…

Октябрь 2007

Заглядывая в тексты, обращала внимание, что в женской прозе чаще сквозят свежие эмоции. Это очень мешает. Обида на мужиков-сво, на жизнь, злость или упоение чем-нить, восторженность…
Способ придать тексту прозрачность, очистить от примесей – довольно прост. А не хрен писать, находясь внутри эмоции. Пиши о том, что прошло, устоялось и что воспринимаешь спокойно. Насколько это возможно. Если можешь отойти в сторону и дать отстраненную оценку своему или чужому опыту – проза будет лучше. Уйдет крикливость и истеричность. И текст станет жестче, сильнее. Он сам будет наносить раны – резать или бить плашмя так, что у читателя загудит в голове. Или – войдет в кровь…
Один из самых сильных рассказов, читанных мной (у Хэма, кажется, я его уже сто лет не читала), – дико прост. До ужаса. О том, как парень назначил свидание девушке на реке. Молча ее встретил, молча отымел в кустах и она, одернув юбку, ушла. И я его помню, помню и помню. Написан сухо и коротко, без эмоций и моралей. Действует мощно и длительно.
Мне авторы довольно часто возражают. Как правило, упиваясь при этом своей трепетностию. Я им в ответ не возражаю. Тем паче – проза разная. Можно на подъеме написать эссе или че-нить певуче лирическое, но это уже как бы стихи в прозе. А стихи – совсем другой коленкор. Можно на подъеме и внутри эмоции написать и хорошую прозу, не спорю. Но мстится мне, что у такого автора проза, написанная снаружи – будет еще лучше…
Мужчины, видимо, не так прислушиваются именно к эмоциям, не ставят их на первое место. Одна из причин, по которой мужская проза много лучше женской.

Октябрь 2007

Планируя будущее, мы как бы тянем в него руки, как можно дальше. И напряженно, закусив губу, удерживая самыми кончиками пальцев кубики разноцветной постройки – перекладываем на свой лад, на свое отчаянное хотение – так сделать, не иначе!
А другие варианты будущего оставляем без пищи внимания своего, втайне ожидая, что захиреют и, размываясь, сойдут на нет.  Отказываем будущему.
Continue reading →

Луна в плену

Вчера перед сумерками мелькнула луна в просвете улицы. В светлом небе, глядя из-за деревьев на заходящее солнце.
А я – с камерой и не тороплюсь, вроде бы (хоть и бегу по привычке на самолетной скорости).
Взяла я фотик в руки и стала перебегать с улицы на улицу, выискивая ее – большую, светлую, низко висящую.
И – не нашла. Полчаса бегала.
Вернулась домой – она ждет меня на балконе. Выбрав самую лучшую точку съемки.
Извинилась. Порадовалась. Сняла…

Портрет

Время Луны

Уморин:

Дверь, висящая в пустоте…
Сильный предмет, верней, повод к осмыслению.
Что было прежде за нею? И куда уходили из-за неё те, кто аккуратно затворял за собой, чтобы не скрипеть? Или – в сердцах, небрежении оставляли нараспашку?
И что жило, плакало и танцевало там, внутри ограды – прежде, когда…
Так ли важно, когда?
- Всегда. С момента, как первые выстроили стенку здесь, а сверху накрыли корой. С момента, как впервые выгнулась под мужчиной женщина здесь, на этом склоне, за стенкой, что накрыта корой.
Как пламя светило из очага, как пахла печёная на углях и сухая оттого рыба, как лаял соседский пёс – за стенкой, накрытой корой, с этого момента всё-всё важное, Леночка.
До последней капельки крови и стона…
- Хватало… Чего-чего, а крови и стонов у людей всегда хватало.

… А? – Чего только не подумается, когда рассматриваешь отдельно висящую дверь?
Чего только не вспомнится…
))
Continue reading →