Я сплю днем, когда не высыпаюсь ночью. И уже знаю, что придут яркие сны. Так бывает не просто часто – всегда.
Поэтому могу с чистой совестью пообещать кому угодно – я лягу сегодня и – увижу сон.
Вчера я вышла на шоссе, выгнувшее пыльную спину. По сторонам его – дачки дощатые, скучные. А вдоль обочин – киоски, раззявив рты, ждут летних покупателей.
Доброжелательный голос – за спиной и в ушах:
– Кое-кто хотел, чтобы лавочки были развернуты к домам. Смешно – кому они нужны в домах? Ведь те же люди, что живут, они же и торгуют. Всего-то – три месяца в году. И вдруг – остаться без покупателей.
Шевеля пыль подошвами, киваю. Все правильно говорит, все правильно.
И, выйдя на самый холм, на спину пыльного шоссе, вижу, уже заплывая внутри полуобморочным знанием, мелкую лагуну, замкнутую ладонями холмов.
Похоже, я уже контролирую сновидения. Раньше не было такого. Во всяком случае, я знаю, что это место ходит за мной из одного сна в другой.
Их несколько – таких мест. И я могу расти, взрослеть, набираться реального опыта. Но они не меняются. Вернее, меняются, но остаются сами собой.
Будто и правда где-то, где я никогда не была, существует эта замкнутая среди склонов лагуна.
В жизни ее бывали разные времена. Я помню ее, засиженную по бережкам отдыхающими. Толстые папы и ленивые мамы. Ведерки-совочки..
Помню лед торосами по воде и берегам. Помню воду черную, как тоска, зеленую, как зимняя стужа, прозрачную, как ветер.
Дальше, за ней – скалы.
И попасть к лагуне не всегда легко. Скалы – живые, изо сна в сон они перемещаются, иногда полностью закрывая все входы. Тогда мне приходится, замирая тошнотно, пробираться по осыпям, обдирать руки и босые ступни.
Сегодня вода – в два слоя. Прозрачное – над черной кашицей сбитых волнами водорослей.
“Это не грязь”, уговариваю себя во сне. Чтобы сейчас, записывая, понять, что период полной реальности сновидений уходит.
Это я позволила ему уйти, задумавшись над тем, что – можно ведь все поменять, наверное. Раньше я полагала, что одним дано управлять снами или, хотя бы, отдавать себе отчет в том, что это – не явь. А другие, как я, просто падают в другую реальность и живут ею.
Сейчас не хочу, чтобы это – грязь. Потому что увидеть грязь во сне – ничего хорошего. Проверено. Не раз. Значит, осознаю, что сон?
Но ведь могу и не идти туда – к воде. Но иду, потому что – изо сна в сон я ищу эту воду. И никакие скалы не в силах спрятать ее от меня. Даже в тех снах, где я стою снаружи и, запрокинув голову, пытаюсь разглядеть тропинку – хоть какую-нибудь, с отчаянием, я знаю, что там – за скалами – вода в иззубренных ладонях склонов.
И, стоя на берегу, на узком пляжике, что не хочет меня, я еще верю, что могу и не пойти туда, в эту воду, которой немного боюсь. По-настоящему боюсь, хоть и немного. Но тот, доброжелательно говорящий, вдруг подхватывает меня под спину и, толкая над самой поверхностью – тащит через прозрачную диагональ. Я по колено в воде, но не в водорослях.
Пролетая мимо пляжика вглубь, я вижу утопленный у берега сосуд. Совершенно прозрачное стекло. Узкое горло. Большая пузатая бутыль. Я и не увидела бы ее (всегда зачаровывало меня – опустишь в воду стеклянное и оно – пропадает), но горлышко обломлено неровно и края стекла торчат беспомощными в остроте сколами. Не уберегли себя.
Ежусь, представляя, что я могла бы – об эти стекла… Но, промелькнув, все остается позади.
Я пересекла лагуну. Не одна.
Но тот, кто говорил и подталкивал, исчез, когда я оказалась – не на берегу, а сразу за краем скал, снова на шоссе.
Вместо него появились женщины. И автомобиль. Рядом со мной – две женщины. Впереди, по линии взгляда – машина с открытой дверцей. Ждущая. Не меня. Кого-то из них.
– Удивительное дело, – говорит одна из них слова, что думаются в моей голове, – удивительное дело, – но продолжает фразу уже своим, тем, чего я не знаю, – он думает, что это так легко? Сидеть на пыли, за прилавком, три месяца в году, зная, что год состоит из двенадцати месяцев.
Я смотрю на говорящую. Она смугла, высока и тонка. Взрослая. Не меньше тридцати пяти. Темные круги под черными глазами. Но это не портит ее. Изящна и свободна в движениях, как животное.
Удивительное дело, я всегда искала женщин, красивых и независимых, умных и свободных. От меня в первую очередь. Потому что сама я – независима и свободна. Насколько это возможно. И для независимой и свободной – счастье, если есть кто-то, кто может на секунду прислонить к себе. Защитить. На равных. Просто – поделиться силой.
Я находила таких женщин, или они находили меня. Но среди них никогда не было таких, как эта – высокая, смуглая, грациозная.
Я люблю женщин. Хотя и не лесбиянка (проверено). Но, верно, их мало – вот таких.
Лишь однажды я увидела такую. Внешне такую. На мощеной площади в дворике среди прянично-сахарной архитектуры Дворцового холма Будапешта. Она сидела одна, свободная, с фотоаппаратом, на белой запыленной брусчатке, сложившись так, как умеют лишь балерины и женщины, что едят, не поправляясь. Сделала несколько снимков. А я сфотографировала ее.
И до этого и после, я только примеряла ее внешность на собеседниц, которых не видела. Оказывались они внешне совершенно другими. Но внутри, наверное, именно что – такие?
А потом, дальше, сон перехватывает третья собеседница. Попутчица. Я так и не увидела ее. Но – машина, что на шоссе, принадлежит ее мужу. Он ждет, постукивая подошвой ботинка о колесо. И к нему были обращены слова о торговле три месяца в году.
– Как же так? – говорит она за моим плечом, – я оставила тебе эти деньги. Мы ехали, я высунулась и положила их.
“На воздух над дорогой”, так думаю я, и она согласно кивает. И показывает рукой, как, высунувшись, бросила на прямом участке пути купюру.
И я медленно заключаю, что – есть и такие, к сонному удивлению моему. Что бросают деньги на дорогу, полагая, что они попадут туда, куда предназначены.
Телефонный звонок из реала застает меня во время открытия смешного ридикюля. Таких я в реале не ношу. Открытый ротик его, кокетливый, только что не намазанный помадой, являет неровные голубые уголки тысячерублевки. Завернутые вокруг маленького предмета конфетным фантиком.
Я не успела растеребить и посмотреть, что именно завернули в упавшую в сумочку с пыльного шоссе купюру. Я уже проснулась в суету дня.
Но будут ведь и другие сны.
А еще я каждый раз знаю, что одним своим краем лагуна выплескивается в открытый океан. Всегда.
