Сердце сбилось за секунду до того, как заныл звук гонга… Внутренние часы, мерно отбивая куски жизни, отламывая их и выбрасывая в темноту под ногами, как в ночную воду сколотый лед, досчитали до неизменного. А больше им нечего было считать.
Как всегда, она заплакала, уже привычно, не замечая, как намокают щеки и лишь чувствуя капли, когда упадут – на сгиб локтя, на колено. И плача, так же привычно поднялась и пошла в темноте, наизусть ставя босые ноги. Слева на третьем маленьком шаге – выбоина в полу. Обойти… А когда-то, еще трогая стены и раскрывая глаза до боли, она становилась на колени и жадно ощупывала маленькую выемку в надежде. Вдруг – хоть что-то. Но просто ямка.
Шла медленно, точно ставя ноги и на пятом шаге пальцы коснулись первой ступени, а сверху и отовсюду упал тяжкий удар гонга – первый. Бам-м-м… И шесть – по числу невидимых ступеней. На верхней площадке встала прямо и слушая кожей затихающий ной, вытянулась, подняла руки. Чуть согнула колено. И, повторяя раз и навсегда сделанную ошибку, въевшуюся теперь в последовательность действий, как пыль со стен в кожу ладоней, спохватилась заученно, сунула палец в рот и быстро, по кругу, смочила между ног слюной…
Он не слишком различал ее запахи. И это спасало от наказания.
Continue reading →

- Лерка! – закричала бабушка из летней кухни.
Лера заерзала шортами по круглому стволу старого абрикоса, обернулась. Уперлась ладошками в лощеную древесину около голых бедер. Жаркий ветерок пузырил занавеску на распахнутой двери. Иногда хлопал ею беленую стенку. Изнутри гремели кастрюли. Что-то шипело и пахло горячей едой. Мясом. Жарко, невкусно.
- Иди есть! Иди, борща налила уже.
- Я не хочу борща. Компоту налей, ба.
- Компот не еда, иди ешь.
Бабушка возникла в дверях и тут же получила занавеской по распаренному лбу. Чертыхнулась. Задрала голову и посмотрела на абрикос. Огромное дерево наклонилось и почти легло кроной на шиферную крышу сарая. Верхняя полоса ствола давно потеряла кору, – по дереву, как по лесенке, лазили на крышу несколько поколений детей.
Лерка сидела высоко над крышей, свесив загорелые ноги. Бабушке были видны растоптанные шлепки, висящие почти отдельно от пыльных ступней внучки.
Continue reading →

– А сейчас – новости этого часа, – улыбаясь голосом и лицом, объявила дикторша. И пошла заставка – шестеренки и штыри, ползущие по экрану в разные стороны – под скрежет и барабаны. Белка равнодушно смотрела на экран. Потом вспомнила, что ее уже не тошнит, и заплакала. Ее от этой заставки все время тошнило. Даже – звук выключая – как увидит эти мельтешащие стержни, болты какие-то, круги – и с кровати – в туалет. А если не в первый раз за вечер, то – в ванную. Все равно ничего в желудке, кроме желчи, можно и над раковиной постоять. И не надо наклоняться, как над унитазом, а значит, – меньше тошнит.
Continue reading →