Сыну

Саша вынырнул из сна, ощутив закрытым глазом теплые Светочкины губы.
Потянулся, подставляя другой глаз.
- Ах, как он во-озится! – одетая Светочка навалилась поверх одеяла, – как у него уютно там и интере-есно! – и закопала руку в теплые складки постели.
- Проснусь щас! – пригрозил Сашка, зевнув.
- Не буду, не буду! Поспи еще, тепленький. Я сбегаю к Люське на часок, а то она ускачет на работу.
- Угу, придешь, сразу – под одеяло, – Саша завернулся с головой – досмотреть сон. Светочка на цыпочках бегала по комнате, собирая все для примерки – сметку, сантиметр, булавки.
- Лежи уж, распаляйся, – хихикнула.
Саша, угнездившись, выпростал часть голой задницы, чтобы вдохновить Светочку на трудовые подвиги. Но в ответ только щелчок замка. Ушла.
Вздохнул, зарыл руки под подушку и начал соскальзывать в сон. Предвкушая, что поспит, а Светочка вернется и прыгнет к нему в кровать. Прохладная. Будет так приятно ощущать себя уютным и теплым. Согревать ее ступни… пока она вертится, прижимаясь…

Ноющее дребезжание дрели возникло за стеной и вошло в сон, распиливая его на части. Смолкло.

Сашка осторожно, чтобы не спугнуть тишину, потащил на голову одеяло. Надеясь, что это – ошибка. Безумный сосед случайно взял в руки инструмент, нажал на кнопочку – просто проверить, работает – не работает. И положил, потому что пора уходить. Все нормальные люди работают в понедельник с утра. Сашка не в счет, он вольный художник. В смысле – музыкант. Вчера вот, приехал со студии ночью, и с компьютером просидел до рассвета, сводя записанный материал.
Он балансировал на грани сна, ощущая хрупкость наступившей тишины. Как ледок осенним утром на лужах – тонкий и ломается от пристального взгляда.
Дрель снова взвыла. Смолкла. И заверещала злобно и надоедливо. Сашка сел в кровати, скомкав одеяло, и пихнул подушку. Та свалилась, задела тумбочку и опрокинула на себя стакан с недопитым компотом.
“Светка еще, со своими компотами!” – озлился и тут же устыдился своей злости. Быстро, пока не прошел запал, натянул трусы, шорты, линялую футболку с растянутым воротом, рванулся в прихожую.
“Гадом буду!” – думал, дергая замок, – “Все выясню. Наплевать, что не знаю номер квартиры. Зато этаж давно вычислили. Возьму этого строителя за шкуру и поинтересуюсь, мягко так, что он там сверлит и днем и ночью? Пять лет?”

Соседская дрель была их проклятием. Она могла заверещать в два часа ночи. В шесть утра. Иногда завывала целый день. А иногда молчала неделю, и ребята начинали надеяться, что, наконец-то, все. Что сосед уже все привинтил и развесил.
Дом был огромным – двадцать пять этажей и восемнадцать подъездов. Практически никто друг друга не знал. Люди сдавали жилье, квартиранты менялись часто. Усмирять строительного террориста никто особо не рвался. Первые годы сверлили и стучали все. По выходным дом вибрировал, как огромная музыкальная шкатулка.
Постепенно большая часть жильцов успокоилась и начала просто жить. Вот тогда и стало понятно, что владелец дрели успокаиваться не собирается.
Во время очередного дрель-концерта, глядя, как бродят по потолку ночные тени, Светочка, зевая, рассказывала Саше:
- Я, когда на детской площадке общалась с дамочками, поспрашивала. Так вот – под нами три этажа фитнес-центра. На ночь закрываются. На пятом этаже, судя по тому, что Лариска с шестого слышит его внизу, – наш безумец обитает. А на Ларискином шестом – одна квартира съемная – раз, сама Лариска уехала к маме на полгода – два. Еще бабулька одинокая там проживает. Она грозилась спуститься и повоспитывать мерзавца. Но я давно ее не видела. Получается, что, кроме нас с тобой, несчастных, да полуглухой бабки, никому эта мерзость не мешает.
Сашка хлопнул дверью и понесся вверх по ступеням, перемешивая сквознячок голыми икрами. Ключи от квартиры сжимал так, что ныли пальцы.
Пятый этаж встретил Сашу неожиданным полумраком и душным теплом. Окошко на лестничной площадке, покрытое коричневыми разводами, почти не пропускало утренний свет.
Он сморщил нос. “Строитель, блин, квартиру вылизывает, а на площадке будто дерьмом все изгваздано! И запашок”.
Запах, действительно был, слабый, но от этого еще сильнее раздражающий. Как в кухне, когда картофелина закатится в дальний уголок, спрячется и гниет в свое удовольствие. И Сашка вспомнил, как Светочка изводила его целый месяц, – театрально стеная, морщила носик, бродила по углам, принюхиваясь. Пришлось передвинуть всю мебель, чтобы найти черный комочек слизи в дальнем углу за мойкой.
Неглубоко дыша, остановился посреди площадки и завертел головой. Все три двери были одинаковые – темные и простые. Сашка подивился. Судя по любви к перманентному ремонту, уж одна-то дверь должна быть аляповато-вычурная, украшенная нелепыми узорами из миллиона золоченых гвоздиков.
Но тут за правой дверью раздался знакомый вибрирующий вой. Дождавшись, когда верещание смолкнет, Сашка решительно ткнул пальцем в теплую кнопку звонка. Одновременно снова коротко взвыла дрель, накрывая остальные звуки. Он собрался прижать кнопку снова, но из-за двери донеслось слабое шуршание и мягкий щелчок. Дверь приоткрылась. Сашка приготовил возмущенно-вежливое выражение лица и стал лихорадочно придумывать первую фразу. Не бить же с порога морду, в самом деле! Может права Светочка, предполагая, что какой-нибудь токарь-инвалид зарабатывает дома на водку. Камни шлифует, или кладбищенские портреты на гранитных досках делает.
Прошла минута. Никакой инвалид в дверь не выглядывал. Сашке захотелось содрать с лица выражение, скомкать и спрятать в карман до лучших времен. Он снова немножко взъярился, толкнул дверь и вошел в темную прихожую.
Потоптался, привыкая к полумраку.
- Эй, хозяин! – вытянул шею, стараясь не заходить вглубь чужого коридора, и глянул за угол направо.
Взгляд уперся в темное стекло кухонной двери. Сашка терпеть не мог искусственной темноты в квартире. Разве только в спальне во время секса. И то, Светочкой лучше при солнышке любоваться. У них и штор на окнах не было – один прозрачный тюль. А здесь – были. Наверное, черные, двойные, как в школьном киноклассе.
Он выразительно покашлял, обращаясь к полосе зеленого света, падавшего из спальни. Инструмент снова заверещал. Сашка мысленно сплюнул и решительно направился к свету и вою. С отвращением чувствуя, как подошвы липнут к полу.
Приблизился к полуоткрытой двери, держа на весу руку – готовясь постучать. Вой пошел на убыль. Одновременно со светом. Саша стукнул костяшками по липкому рифленому стеклу. Дверь мягко подалась внутрь.
- Послушайте! Я не собираюсь с вами ругаться! Давайте просто поговорим…
И застыл на пороге.
От попыток разглядеть хоть что-то в кисельном полумраке заныли глаза. Еле угадывалось напротив темное окно. За ним, наверняка, вовсю бушевало солнечное утро. А здесь… Рассеянный белесый свет тонкими паутинками ложился на стены. Ближе к двери он слабел настолько, что, казалось, стены размываются в чернилах.
По обе стороны от окна угадывались темные выпуклые предметы. Они буграми лепились к стенам от пола до потолка, не соприкасаясь друг с другом. Казалось странным, что они, большие, как мешки с картошкой, не падают.
Заболела голова. Мозг отчаянно требовал объяснения. Хоть какого-нибудь! Ну, пожалуйста!
Сашка старался, но ничем не мог ему помочь. И за секунду до того, как паника почти накрыла его, пахнуло сладким, овеяв потное лицо. Сашка лихорадочно втянул в себя запах, давая мозгу работу. Отодвигая панику на несколько секунд, чтобы убедиться – понятнее не стало.
И тут, размывая темноту зеленоватым свечением, заныл, рождаясь, звук. Тихо, и, послушно следуя усилению света, все громче. Вошел в уши, вибрируя, заполнил мозг. Сашка прижал ладони к ушам, с ужасом глядя, как нижняя часть одного из предметов наливается тошнотворным светом. Мутную зелень пересекали черные полосы. Они то расходились, то сближались. Звук, колом проткнув голову, удерживал на месте.
Светящаяся округлость приподнялась, отстав от стены. Из-под нее сбоку показался черный узкий предмет, угловато изломанный в двух местах, и заскреб по стене. С другой стороны – такой же.
Звук и свет пошли на убыль. Сашка зажмурил глаза. Но остаточное изображение на сетчатке глаза, торжествуя над попытками забыть и не видеть, показало невнятно – огромного жука с растопыренными лапами и светящимся сегментированным брюшком.
“Уйти”. Слово прыгнуло в голову на место вибрирующего воя. Уйти немедленно. Потом, возможно, будет другое слово. “Забыть”… Но до этого далеко. Долгий-долгий путь мысленного приказа ватным ногам. Пятясь, чтобы не поворачиваться спиной к этим тварям. А еще – коридор длиной в несколько веков. И лестница вниз.
Мысленно тысячу раз преодолев коридор и лестницу, Сашка продолжал стоять с закрытыми глазами. В темноте и тишине. Обреченно чувствуя – страх сейчас отключит все мысли и движения.
По коридору что-то стремительно прошуршало. Повеяло сладким, и Сашка понял – сейчас все повторится. Развернулся, выскочил в коридор и помчался к входной двери. Постанывая, как от зубной боли, и тряся перед собой правой рукой, которой схватился за стену. Рука была в липком, к пальцам пристали студенистые комки.
Кто-то маленький и невидимый в темноте шоркнул легонько по ноге и понесся к дверям. Сашка прибавил скорость, понимая, что должен обогнать это, пока дверь еще открыта. Что-то задел, на что-то наступил. Под ногой хрустнуло, зачавкало, тапок слетел. Позади разрастался звук, но Сашка, прилипая рукой к двери, уже распахнул ее, и выскочил на площадку.
Скатился по лестнице, обжигая босую ступню о холодный бетон. К мусоропроводу. Всхлипывая и промахиваясь мимо себя руками, содрал футболку, шорты, скинул оставшийся тапок – и отправил все в помойку. Уставился на ключи в измазанной красно-зеленой слизью руке. Совсем забыл о них. Унял желание выбросить скользкую связку и, в перекошенных трусах с веселыми цветочками, пошел к своей двери, держа двумя пальцами нужный ключ.

Мылся под душем, пока не кончился кусок Светочкиного любимого мыла – кокетливый, в виде сердечка. Трусы скомкал, минут пять стоял в кухне, без мыслей, держа в руке сладковато пахнущую мякоть. Открыл форточку и выкинул скомканные трусы. Секунду, вспотев, смотрел, как стукнулись глухо об алюминий подоконника. Но, помедлив, упали, канули вниз, с глаз. И снова мылся – хозяйственным мылом. Ключи лежали в раковине под струей кипятка.
Улегшись в кровать, подоткнул одеяло со всех сторон, намотал край пододеяльника на холодные кулаки, прижатые к подбородку и, внимательно глядя блестящими глазами на старый ковер, стал пересчитывать завитушки. Ковер принадлежал когда-то Светочкиной бабке. Саша вспомнил старушку-соседку. Грозилась разобраться с нарушителем, но куда-то пропала… – судорожно вздохнул, и стал считать быстрее.
Светочка прибежала, когда он пересчитывал завитушки в пятнадцатый раз.
Тихонько подкралась к кровати, увидела, что муж спит, и стала неслышно сновать по комнате. Ровно дыша, Саша слышал, как она сбегала в ванну. Потом сидела перед зеркалом, расчесывала волосы, чуть слышно напевала. Звякала флакончиками. Шепотом ойкнула, уронив на пол щетку.
И, наконец, раскопав край одеяла, пролезла в тепло, хихикая и утыкаясь ему в поясницу пушистой головой. Обхватила ледяными ладошками и, покусывая Сашкину спину, постепенно подобралась к шее.
- Соня, просыпайся! Сколько можно дрыхнуть? – говорила сначала шепотом, потом погромче, – чего это ты такой холодный? Замерз? Бессовестный! А кто меня согреет? Щас за это спою прямо в ушко!
Сашка вздохнул, отвернулся от завитушек и крепко обнял Светочку руками и ногами.
Сверху раздалось ноющее верещание.
- Ну вот! – Светочка тепло задышала ему в грудь, – снова завелся, инвалид-стахановец! Точно, сегодня поднимусь на пятый и разборки устрою! Он тебе спать не мешал, пока меня не было?
- Нет, кутенок, не мешал. Ну его, не ходи. Хочешь, на выставку поедем сегодня? А потом – в кафешке посидим?
- Не-ет! – Светочка вывернулась, потянулась и прижалась спиной к его животу. – Не хочу никуда! Дома лучше! Давай целый день валяться, идет?
- Идет! – Сашка старательно улыбнулся Светочкиному затылку. Представил себе хмурого небритого дядьку с дрелью. Его беспрерывно пилит толстая жена в грязном фартуке. Снова и снова заставляя – сверлить, строгать, приколачивать…
Пока представлялось плохо.

3-5 декабря 2005г.