31

Автобус снова был полон, и Ленка сидела, так привычно, будто ездила в нем каждый день, и все вокруг знакомо – низкие серые с желтым холмы, редко утыканные столбами, виляющая асфальтовая дорога, громкие женщины с кучей сумок, в которых везли «с города» покупки, и мужички, крепко пахнущие куревом: висят на металлических поручнях, качаясь в такт натужному реву двигателя. Дети, маленькие и побольше, одну девочку Ленка даже подержала на коленях, приняв от большой тетки с тяжелым дыханием из расстегнутой вязаной кофты. А потом с облегчением опустила с колен вертлявую ношу, и тетка, взяв маленькую ручку, потащила к выходу, расталкивая тугую толпу.
Пыльное стекло ловило блики неяркого солнца, которое, то пряталось за низкие облака, то выходило снова. И когда выходило, в стекле отражалась Ленка, и вот она была совершенно ей незнакома – темный глаз, светлая щека и губы, а вокруг – облако кудрявых почти белых волос. Так много – вокруг лица, по плечам и ниже, что приходилось убирать рукой, закидывая за ухо щекотные прядки, а они свешивались снова, и всякий раз Ленка вздрагивала, видя их краем глаза – будто это не ее волосы.

Ночью, вымыв щиплющую голову шампунем, притулившимся в корзинке рядом с обмылком, она толком и не разглядела себя, издалека глянула в черное стекло на белые влажные, свешенные вдоль скул пряди, подумала – надо бы зеркальце вынуть, из сумки, но оно маленькое совсем, а волосы мокрые. И, вообще, совершенно устала от переживаний, мыслей и от увиденного. И от своих поступков и решений. Потому еще раз вытерла голову первой, уже влажной простыней, кинула ее на стенку душа и легла, заворачиваясь в одеяло. Заснула сразу же, без снов. А проснулась от густого пения, и тяжелых уверенных шагов за поворотом стены.
- Не робей, краса младая
- Хоть со мной наедине! – Приближался голос, с усмешкой в нем.

- Стыд ненужный отгоняя
- Подойди, дай руку мне… Ладно, я и сам подойду.
Continue reading →

30

- Да… – сказала Ленка, и крикнула, – да!
Потому что за спиной частил женский голос, срываясь, все пересказывал одно и то же, ой горе ж, горе какое, та автобус, а побежала, ну горе же, и как теперь, ой горе…
- Алло! – она обхватила трубку обеими руками и прижала к уху так, что оно заболело, – да! Валик? Панч? Это ты?
- Ой, горе, а побежала же, и хрусь, так новый же год, и теперя мне что, ой…
- Сейчас рентген, да ничего, вроде, страшного. Вернетесь со снимком. Лангетку положим. Анжела, возьми женщину.
- Ой горе, а еще ж холодец…
- Але, – сказал в трубке мальчишеский хрипловатый голос и повторил, – але! Малая, это ты, да?
- Письмо, – засмеялась Ленка, глядя на себя в черное оконное стекло – полосатый свитер, волосы по плечам копной и в них лицо с темными размытыми глазами, вдоль щеки черная кость телефонной трубки.
- Я тебе, письмо. Валька.
- А я не получил. Привет.
- А я. Ну. Я не послала. Вот.
Они замолчали вместе, и Ленка все смотрела и смотрела на себя, а позади кричали и ходили, что-то сильно звякало и доктор Гена говорил что-то грозное, а после смеялся.
- Я… – сказали вместе. И засмеялись.
Ленка испугалась какому-то в трубке пиканью и закричала туда, в сложенную ладонь:
- Панч, я приехала. Я завтра, к тебе. Да? Ну, если ты хочешь. Если не, ну ты, может быть. Вот черт.
- Мне Вероника сказала. Павловна. Извините, Вероника Павловна. Ага. Я знаю, Лен.
Он замолчал, и Ленка облизала губы. Конечно. Там наверняка у них праздник. Может, мать приехала к нему. На праздник как раз. А теперь он молчит, боится ее обидеть.
- Я могу обратно, – сказала она тихо. Надеясь, что он не услышал.
Но Валик услышал. Удивился скандально:
- Ты с дуба упала, да?
- Это ты упал, – дрожащим голосом ответила Ленка, – с дуба.
- У меня тебе подарок, – сказал Валик.
И сразу все встало на свои места. Ленка влюбленно смотрела на волосы, на красные и желтые полоски. И лицо такое классное у заоконной Ленки Малой, просто улет-девочка.
Continue reading →

29

Иногда Ленка была совершенно уверена, что у нее шизофрения. Не та, о которой орали друг другу пацаны в школе «эй, шизанутый!» или обзывали кого шизиком, не зная, откуда слово пришло, а нормальная такая, с раздвоением личности. Правда, позже Ленка выяснила в справочнике, что и тут неточность, раздвоение личности к шизофрении не имеет никакого отношения, но уже привыкла. А настоящее название было сложным, и она его тут же забыла.
Так вот о раздвоении. Ленка никак не могла разобраться в себе. С одной стороны, чужих людей она страшно боялась. И заговорить с кем-то, спросить, как пройти, или еще что, всегда жуткая проблема. С другой, если барышни гуляли по главной улице – «утюжили Ленту», то именно Ленка вытаскивала их на самую середину пешеходки, полагая, если уж вышли, то чего по кустам под стеночкой красться. И на дискотеке, во второй вечер именно она поменяла место танцулек, бросив Наташкину компанию и утащив подружек к самой эстраде, где ярко сверкали огни и на их фоне силуэты девочек видели все.
Как такое умещается в одной сравнительно небольшой Ленке? – думала она. И снова приходила к выводу, наверное, в ней две личности. Это даже помогало, в некоторые моменты Ленка мысленно вкладывала два пальца в рот и неслышно, но очень громко свистела, вызывая ту – смелую. Которая была, как потрепанный морями и битвами старый пират, жилистый и страшно хитрый. Умный. Без костыля, конечно. Скорее такой капитан Блад, но без благородной напыщенности.
Continue reading →

28

Дома Ленка подумала и стала чистить картошку, мечтая, вот бы она уже пожарилась сама. Сосиски они с Рыбкой поделили, и в холодильнике лежал кулек из грубой крафтовой бумаги, набитый вкуснотой, и парочку Ленка уже съела, заленившись варить, просто так. Съела бы еще, но вздохнув, решила оставить и маме тоже. Вот удивится, что Ленка очередь стояла.
Ленку в любимой маме очень многое не устраивало, она правильно тогда рассказала Валику, про ненависть-любовь, но твердое нежелание Аллы Дмитриевны стоять в очередях она очень поддерживала, сама этого терпеть не могла. А в очередях приходилось стоять буквально за всем, или же питаться дешевой картошкой из овощных магазинов, которая наполовину выбрасывалась в мусорное ведро, но зато стоила 12 копеек за килограмм. …Куры, сосиски, вареная колбаса, да всего не перечислишь. Предновогодние мандарины. Лимоны.
Мысли послушно свернули за словом и потекли в другую сторону.
С тайными знаниями у девочек было туго. Как, впрочем, и у всех.
Continue reading →

27

- Подожди, – сказала Олеся. Пошарив в сумке, вытащила тюбик помады, встала коленом на диван, вытягиваясь к висящему на стене зеркалу, и внимательно оглядев себя, подновила алые губы, стараясь не вылезать за прорисованный карандашиком контур. Покусала их, снова оглядывая.
Ленка позади примерилась, придерживая ладонью круглую Олесину ягодицу, портновским мелком расчертила место над карманом.
Олеся фыркнула, дернувшись.
- Щекотно! А там что будет?
- У меня лейбочка лежит, кожаная такая, подожди, налеплю счас, если понравится, пришьем.
- Понравится, – заверила Олеся, но готовно отклячила задницу, дожидаясь, когда Ленка прилепит блестящий коричневый прямоугольник. Тряхнув завитыми соломенными кудряшками, выпятила подбородок, оглядывая себя со спины.
- А-атлично! Тебе за нее денег надо?
- Да ну, – Ленка махнула рукой, унося лейбочку к швейной машине, – два года лежит все равно.
Олеся выдралась из почти готовых штанов, влезла в узкую юбку и села, кладя ногу на ногу. Покачивая тапочком на затянутой колготками ступне, благожелательно осматривала комнату. Ленка крутила ручку швейной машинки, и когда поворачивалась, то в стекле книжного шкафа видела отраженное олесино лицо – с маленьким четким подбородком, широкими скулами и копной золотистых кудрей до плеч.
- О, – сказала Олеся, – у нас такой же Пушкин. И Лермонтов. А Маяковского мама не стала, говорит, ну его.
Continue reading →

26

Ноябрь ушел, забирая с собой последние листья, оставив лишь усталые розы на городских клумбах, которые, кажется, просто не поняли, куда себя деть, клоня истрепанные ветрами бледные головы. Одни летом были красными, и вот покрылись кирпично-ржавым налетом, другие – белые или розовые, теперь уже – бывшие белые и когда-то розовые.
А декабрь, еще не добежав к новогодним фонарикам и мишуре, встал, каким он и бывает в каждом уходящем году в южном городе над проливом – серым, бесснежным, полным ветров и странных между ними теплых внезапных дней, что кончались снова ветрами.

Ленка положила телефонную трубку и ушла в комнату, села под настенную лампу, укладывая на коленки почти готовые Олесины джинсы. Нужно было вытаскивать наметку – яркие красные ниточки, которых полно, фигура у Олеси была совсем как у взрослой женщины, с округлостями и тонкостями, и подгонять штанишки пришлось изрядно.
За отодвинутой шторой ветер трепал серые ветки на сером фоне, мотал мягкие лапчатые ветви туек в палисаднике – почти черные на сером.
По коридору ходила мама, что-то напевала, потом спохватываясь, вздыхала громко и страдальчески. Ленка поморщилась ее театральным вздохам.
Обещанный Кочергой педсовет, которого она так боялась, не состоялся, но все равно в ту неделю на бедную Ленкину голову свалилось немало. И все такое, с продолжением, из-за чего сейчас она осталась одна, без Рыбки и без страдалицы Семачки тоже.
Из маминой комнаты замурлыкал телевизор. Дикторша радостно вещала о том, как в городах и весях необъятной родины совершается радостный труд, выполняются социалистические обязательства, увеличиваются показатели…
Continue reading →