18

Ахатта заснула. Только что ее лицо с закрытыми глазами было совсем живым и горькое выражение на нем менялось от услышанных слов, что говорили вполголоса над постелью, а сейчас оно – мертвое и неподвижное, как далекая луна.
Если бы Хаидэ была одна, если бы не сидел обок ложа невысокий худой мужчина, с резким взглядом серых глаз, она сказала бы Фитии, не стесняясь рабынь, – мне страшно, нянька. Страшно услышать о том, что случилось дальше. И от того было хорошо, что Ахатта ушла в сон, такой далекий, что он унес всю жизнь с ее побелевшего лица. Но и плохо, ведь сердце ныло, не желая верить в предчувствие, и лучше бы то, что пугало его, было уже сказано, чтоб упасть, расшибаясь, а после снова встать. Жить дальше.
Но этот… Техути, напомнила она себе, Техути – находящийся в равновесии, он не просто смотрит, он видит. Нельзя при нем.
- Тебе страшно, княгиня?
Continue reading →

17

Что случается, когда вчерашняя девчонка, худая и верткая, как незимовавший уж, вдруг, обернувшись, глянет и губы ее разойдутся в легкой улыбке, будто это первый красный тюльпан среди короткой еще травы раскрывает длинные лепестки, так медленно, что надо лежать рядом, сбросив шапку, смотреть, не отводя глаз, чтоб через время удивиться, – вот он, показал себя.
Исма лежал так не раз. Полстепи проскакав на карем коне, который по утрам горел, будто он и есть солнце. И звали его поэтому – Солнце. Бросив поводья, спрыгивал Ловкий на землю, что под травой гудела, когда ударял ее ногами. И сразу падал ничком, вытягивая перед собой руки, смягчая удар. Чтоб лицо было прямо перед цветком, на расстоянии короткого вдоха. Теперь надо смотреть, не моргая, чтобы не пропустить. Раздувая ноздри и медленно, без рывка втягивая пьяный весенний воздух, в который постепенно, по мере того, как шире становится трещина меж лепестков, вплетается тонкая струйка пыльного и сладкого запаха. Глаза смотрели, как раскрывается цветок, нос чуял, и только уши слышали большой шум – идущий поверх лощин весенний ветер трепал траву на макушках курганов.
Continue reading →