Глава 34

- Мир принадлежен богам… И свод небесный невидимо для глаз человеческих содержит в себе мириады существ, что служат богам и передают людям их волю. Это известно всем просвещенным людям. И даже грубый крестьянин возносит хвалу и несет дары к жертвенникам и алтарям. Но простолюдин не знает, что и боги и невидимые существа, дриады и нимфы, сатиры, небесные воинства – они и в других землях те же, лишь имена им даются другие. Простолюдину нет дела до этого, но он может попасть в плен и его продадут в рабство в далекую чужую страну. И там, поверьте мне, Алкиноя и Теопатр, там возможность вознести молитву бывает важнее куска хлеба. Чужой мир, все чужое. А вы, дочь и сын знатного, потомки высокого рода, вы должны понимать, что любые чуждые боги суть ипостаси богов Олимпа, а значит, никакая молитва не является злом.
- Даже богу с головой крокодила, – недоверчиво спросила девочка, кладя рядом с собой недоплетенный венок и пристально рассматривая лицо учителя черными круглыми глазами.
- Даже ему, Алкиноя.
Continue reading →

Глава 33

Место Даориция было в самой середине временного амфитеатра. В обычные дни тут, вокруг большой арены, мощенной плоскими плитами местного белого камня – гладкого и чуть бархатного, по которому не скользили ноги даже на пролитой крови, лежали двумя полукругами семь рядов каменных уступов, невысоких, чтоб только сесть, не слишком задирая колени. И в трещинах между камней пробивалась трава и солнечные цветы-веночки. Но в дни больших ярмарок, что длились иногда месяц, а сезон урожая и дольше, траву выпалывали, скамьи первых рядов накрывали вытертыми коврами, разбрасывая по ним подушки. У широкого выхода ставили деревянные ворота, забранные расписными кричащими шторами. А с другой стороны, куда входили гости, стояли в два ряда стражники, следя за порядком.
Когда на арене проходили схватки диких зверей, перед скамьями тянулся частокол, переплетенный гибкими прутьями, а вместо шторы ворота перекрывала тяжелая решетка, за которой виднелись вплотную поставленные клетки.
Усаживаясь, Даориций расправил полы шитого стеклярусом халата. Сегодня прямо перед собой на противоположной стороне амфитеатра он видел решетку. Дикие звери. И против них – еще один дикий зверь. Хлопнув в ладоши, он подозвал мальчика-раба и велел принести кувшин с холодным отваром из слив.
Continue reading →

Глава 32

Техути сидел у подножия серого склона. Солнце, увеличиваясь, опускалось к краю степи. Плоское дерево с густой макушкой и выброшенными в стороны длинными ветками стало похожим на грубый рисунок тушью, сочный, тяжелый, а тень от него превратилась в тонкое дерево с длинным стволом, которое постепенно росло, подбираясь к ногам. Травы темнели, наливаясь светом, будто чекан на бронзовой пластине, и каждую травину хотелось потрогать пальцем, чтоб зазвенела.
Он протянул руку в сторону, не глядя, ухватил пушистую метелку, сломил сухой стебель. Сминая в руке, пустил по тонкому ветерку толпу прозрачных столбиков-нитей, – на каждом загорелся нежным закатным светом пушистый хохолок. За спиной, где-то на склоне возилась Хаидэ, становясь на четвереньки, в сотый раз ощупывала все трещины и расселины, пытаясь найти скрытый проход.
Техути вздохнул и встал, стряхивая остатки пушистых семян с ладоней и одежды.
- Хаи! Мы осмотрели все много раз. Там нет входа.
- Они были… были тут!
Continue reading →

Глава 31

Поверх солнечного мира, в котором светлые дни сменяются тихими ночами, утра нежны, а закаты тревожны, где бьется жизнь человеческая и звериная, птицы висят в небе, и в травах ползают земные гады; поверх этого мира, полного радостей, забот, покоя и страхов, накинута сеть темноты. Так сложилось, что она есть всегда, и первые темные узлы сплелись еще тогда, когда пролилась первая кровь убитого для забавы зверя; нити стали толще, когда человек убил человека, и если страшась, думать прямо, кидая мысленный взгляд лишь в одну сторону и сгибая для подсчета пальцы, то кажется – со временем нити и узлы темноты покроют мир целиком, и он, задохнувшись, замрет, утопая в темном болоте.
Continue reading →

Глава 30

Они стояли рядом, сведя коней так близко, как это было возможно. И Техути чувствовал, как в такт мерным словам Нара колено княгини, вздрагивая, прижимается к его ноге.
Всадники, что выстроились полукругом перед ними, молчали. И были у них одинаковые, каменные лица. Где же видел он такие? Конечно, на погребениях. Когда воины рыли могилы, чтоб схоронить умерших или убитых. Или складывали погребальный костер. В племени не было единого ритуала ухода за снеговой перевал. Мы воины, сказала как-то Хаидэ, нам важно, что мы успеем сделать, пока живы, а мертвые сами найдут дорогу, мы всегда споем провожальную песнь в своем сердце.
- Значит, воины племени могут остаться лежать на поле битвы, и шакалы растащат кишки? – спросил он тогда, чувствуя неприятный холодок в желудке.
- Да, – ответила княгиня, – если погребение помешает биться или кочевать.
С тех пор ему иногда снились мертвые лица тех, кого он успел узнать. Нар и сын его Асет, коренастый Казым, быстрый молчаливый Хойта, все они лежали под утренним солнцем, вповалку, и издалека, медленно смаргивая свет тенями огромных крыльев, приближались к ним ленивые грифы.
Continue reading →

Глава 29

Перед самым утром, в размытой темноте, что становилась все тоньше, в кроне корявого дерева, протянувшего над землей пласты мощных ветвей, проснулись странные птицы. Захрипели, икая, и задремавшая было Ахатта оглянулась, прижимая к груди ребенка. Плоская крона четко виднелась на фоне бледной темноты и Ахатта, не разглядывая шевеления в листьях, снова уставилась вперед, до рези в глазах пытаясь рассмотреть серые скалы и кривые вершины. Они должны прийти! Должны увидеть костер! А вдруг уже поздно? Вдруг они ждали и ждали, но время прошло, и жрецы отозвали дозорных и снова вернулись к своим черным делам. И одно из их дел – судьба ее мальчика.
Continue reading →

Глава 28

В просторной пещере, залитой дымчатым мягким светом, в самом центре ее, где из широкого отверстия в каменном потолке падал вниз световой столб, заворочался мужчина, откинул голову и сонно прищурился на медленный танец пылинок. Повел глазами за тяжело летящей пчелой и моргнул, когда быстрая острокрылая тень мелькнула, раскрывая клюв, и пчела исчезла. Постепенно просыпаясь, мужчина повернул голову, осматривая купы темных широких листьев, расцвеченных белыми гранеными колокольцами цветов. По ним ползали пчелы, снимались, гудя, улетали к следующему цветку. Садясь, вытряхивали из цветка нежный поток светящейся пыльцы. Он сглотнул, проводя шершавым языком по губам, – даже на вид пыльца была сухой и сладкой.
Continue reading →

Глава 27

Дождь лил и лил, накрывая степь волнами прозрачной стремительной кисеи, и когда волна проходила, вдруг в разрывах черных туч проглядывало синее небо и солнце бросало на травы и деревья горячие сверкающие блики.
Цапля шла ровно, потряхивая головой и мерно водя сытыми боками – у стойбища Патаххи травы были сочные, вкусные. Отдохнувший Крылатка поглядывал на нее черным глазом, опушенным щеткой ресниц, коротко ржал, заигрывая, а потом замолкал и улетал вперед, подчиняясь хлопку мужской ладони по горячей шее. Оглядываясь, Техути видел счастливое, похудевшее от череды бессонных ночей лицо княгини, нежные голубые тени под глазами цвета старого меда. И его сердце наполнялось мужской гордостью.
«Я брал ее. Брал так же, как до того – черную гибкую Онторо, что привыкла к темной страсти и не мыслит другой любви. И то было хорошо, но это, со светлой женщиной, которую надо вести в темноту шаг за шагом, делая ее мучения сладкими, приучая к ним и насыщая ее разум знанием о том, что никто не возьмет ее так, никто и никогда. – Вот где истинное наслаждение».
Это пьянило. Возвышало и наполняло восторгом.
Continue reading →

Глава 26

Ахатта проснулась от детского плача и, подхватившись, нагнулась над завернутым в плащ ребенком. Бормоча ласковые слова, распахнула мятое и изрядно выпачканное платье, давая мальчику грудь. И уселась удобнее, чтоб маленький Торза не сползал с ее острых коленей. Слушала как жадно, толчками, он выбирает из груди молоко, трогала пальцем маленький кулачок. А потом подняла голову в прозрачную темноту. Тихими шагами подошел Убог, присел рядом, кладя на траву связку из трех птичьих тушек, топырящих жесткие крылья.
- Ты уже поспала, люба моя, жена? Хочешь есть? Вот птицы, я их словил, силками.
- Да, люб мой. Поедим и поедем.
Continue reading →