Глава 30

Они стояли рядом, сведя коней так близко, как это было возможно. И Техути чувствовал, как в такт мерным словам Нара колено княгини, вздрагивая, прижимается к его ноге.
Всадники, что выстроились полукругом перед ними, молчали. И были у них одинаковые, каменные лица. Где же видел он такие? Конечно, на погребениях. Когда воины рыли могилы, чтоб схоронить умерших или убитых. Или складывали погребальный костер. В племени не было единого ритуала ухода за снеговой перевал. Мы воины, сказала как-то Хаидэ, нам важно, что мы успеем сделать, пока живы, а мертвые сами найдут дорогу, мы всегда споем провожальную песнь в своем сердце.
- Значит, воины племени могут остаться лежать на поле битвы, и шакалы растащат кишки? – спросил он тогда, чувствуя неприятный холодок в желудке.
- Да, – ответила княгиня, – если погребение помешает биться или кочевать.
С тех пор ему иногда снились мертвые лица тех, кого он успел узнать. Нар и сын его Асет, коренастый Казым, быстрый молчаливый Хойта, все они лежали под утренним солнцем, вповалку, и издалека, медленно смаргивая свет тенями огромных крыльев, приближались к ним ленивые грифы.

Но это могло быть там, где воины далеки от родных, здесь же, в своей степи, в нахоженных сотнями лет местах кочевок, рыли круглые ямы, куда укладывали согнутое тело, обнявшее колени, клали лук и горит с поименованными стрелами, чтоб мертвый мог защититься от тварей нижнего мира. И, спев провожальную песнь, ждали, когда женщины закидают могилу землей. С такими же лицами, как ждут сейчас.
И у княгини, что слушает приговор – такое же каменное лицо.
- Мы просим тебя, светлая Хаидэ, дочь Торзы, что слыл Непобедимым, а после сам ушел умирать…
Техути крепче сжал в руках поводья, искоса посмотрел на лицо Хаидэ. Они знали? Поняли? И молчали о слабости своего вождя…
- …просим тебя уйти так же, без трусости и горя, но потому что правление твое дальше не возможно. А быть просто женщиной племени тебе не суждено.
Нар замолк. И все молчали, а легкий ветер кидался, трогая теплой лапой волосы, теребя шнурки на рубахах и перебирая гривы коней.
Вдруг противная слабость заставила жреца покачнуться в седле и он выпрямился, злясь и пугаясь. Еще не хватало согнуться с растерянным лицом, показывая степным болванам свои страхи.
Хаидэ тоже села ровнее, подхватывая поводья.
- Надо ли что-то сказать еще, светлая Хаидэ? – лицо Нара и голос его казались вырезанными из камня, и Техути возненавидел советника за то, что ни единая искра не мелькнула в его глазах. Пусть она скажет! Пусть напомнит ему, как много сил отдала, а до того служила им платой за мирные связи и множество крупных наймов. Пусть крикнет в каменное лицо слова упрека о том, что так поступают лишь хитрые купцы – вышвыривая товар, что стал негодящим. Пусть эти слова заставят Нара заморгать и потупиться. Хотя бы так.
- Нет, – ответила Хаидэ и повернула Цаплю, пуская ее в степь.
Техути дернулся, с вызовом глядя на советника, открыл было рот, но воины уже развернулись и поскакали к лагерю, поднимаясь по низкому склону холма.

- Хаи! – двигаясь рядом, он тяжело дышал от накатившего бешенства, – и ты просто, просто так уедешь? Да. Да что за воин ты, если бросаешь их так!
Она молчала, толкая Цаплю коленями, та рысила быстрее, и Техути замолкал, догоняя.
- И они! Бросили тебя, когда нужна помощь! Ты даже не взяла воинов, которых хотела взять!
- Теперь я сама, Теху. Не имею права.
- Как это сама? Как? Ты княгиня! Они все принадлежат тебе! Как же ваша хваленая преданность? Где она?
- Я не ухожу навсегда. Совет дал мне свободу, – терпеливо, но не глядя на возмущенного мужчину, ответила та.
- Свободу! – выкрикнул Техути издевательски и зло рассмеялся, повторяя с недоумением, – свободу…
Хаидэ поддала пятками, и Цапля понеслась вперед, прошуршав высокой жесткой травой. По согнутой спине женщины билась растрепанная толстая коса, скакала на плечах сброшенная шапка.
Техути застонал и плюнул ей вслед. Дернув поводья, спрыгнул наземь и крикнул на косящего глазом Крылатку:
- Что глядишь, бревно?
Тот опустил голову и отошел, шевеля мордой траву.
А египтянин сел на корточки, бил кулаком по траве и ругался сквозь зубы, глядя перед собой и ничего не видя. Потом будто в насмешку пришла память, лениво развертывая перед глазами картины, виденные им прежде в воображении – царский шатер, княгиня в военном доспехе, черная туча несметного войска, звон мечей и приветственные клики. Постель, украшенная драгоценными тканями, обнаженные рабыни, ждущие мановения его руки, сосуды и вина, фрукты и ласковый свет. Корабли, с командами на борту, поедающие глазами его – царственного всадника, что махнет рукой, отправляя их за сокровищами.
Все это лишь сны? Насмешка, издевательская насмешка над тем, куда вела его судьба. Вырвав из мирной и спокойной жизни на берегу великой реки, у входа в маленький храм, после единожды приснившегося сна, в котором амазонка с волосами цвета солнца манила, обещая все блага мира, если он решится…
Решился. И что?
- Онторо! – крикнул он в сверкающую пустоту неба, – Онторо! Что мне теперь? Скажи?
Небо звенело трелями жаворонков. Техути затаил дыхание, прислушиваясь. Вдруг подруга прошепчет, ведь она помогала ему и указывала дорогу. И улыбалась так сладко, кивая и обещая, что все у него будет. А теперь у него – усталая женщина, разбитая горем, потерявшая все! И только он тащится за ней, как верный пес, чья судьба – зализывать ее раны. А кто утешит его? Ведь он тоже остался ни с чем. Да хоть бы это был его сын, его племя, его горести. Но все – чужое.
Посреди птичьих песен ему послышался тихий смешок. Озлясь, он встал, поняв, что и Онторо бросила его, насмехается где-то там, нежась в сладком саду, полном цветов и удовольствий.
Кликнув Крылатку, вскочил в седло и двинулся вслед за княгиней, мрачно обдумывая, что же делать дальше.
Но с теплым ветерком в ушах зашелестели еле слышные слова.
- Будь терпеливым, мой друг, мое удовольствие. Все движется в нужную сторону.
Он напряженно слушал. Послышалось? А может это его сердце пытается утешиться само? Все стихло, только медленный мерный топот сыпался по травам. Направляя коня, он усмехнулся.
- Где же эта нужная сторона… Пока что путь ведет в болото отчаяния, а не в сады удовольствий.
- Следуй за изгнанницей, – шелестнула трава, рассыпаясь под копытами, – она не ведает судьбы, но твоя судьба уже приготовила тебе дар. А я приду. Пусть только настанет ночь.
Жаворонки затрещали сильнее, издалека слышались крики уток и над головой, мерно кликая, пролетел лебединый клин. Степь говорила сама с собой, и в ее многоголосье больше не вплетался шепот черной Онторо.
«Ну, что ж. Я еще не стар, красив и быстр. Подруга одарила меня мужским очарованием, и я не пропаду нигде, пока есть в мире женщины»
Он смотрел на фигурку всадницы, что становилась больше. Чужая женщина, которую роскошные одежды, драгоценности, богатый муж и преданное племя, оказывается, делали много более привлекательной. И сейчас он не боится признаться себе в этом. Спасибо черной Онторо, что научила смотреть в лицо своему я. Он это он, его достоинства и недостатки, его таланты и его пороки. И все это он принимает. Ведь кто ему ближе себя?

Но пришла ночь, и он, забыв все свои размышления, лежал, держа у груди плачущую Хаидэ, усталую от долгого пути и бешеного приступа страсти, и сердце заходилось от счастья. Все что угодно, пусть бедность, пусть степное отшельничество, лишь бы – с ней! С ней!
Заснули вместе, дыша в унисон, будто он делал вдох, а она выдох, а после менялись. И счастье влюбленных было полным, таким полным, какое, быть может, не испытать во времена довольства и роскоши.
В самое глухое время, в далекий от рассвета час волка, Техути проснулся, открывая в темноту ясные глаза, будто не спал вовсе. И голова была ясна, прокручивала быстрые мысли, гоняла их, как зары по расписной доске тахтэ-нард, щелкала костяшками – отдавая каждой свое поле.
Он сел, бережно укрывая плащом спящую Хаидэ, и потянулся, с ощущением счастья напрягая каждую мышцу. Встал и пошел в ночную степь, испятнанную серебряным светом луны и черными тенями облаков, полную тихих песен ночных насекомых, шуршания мелких зверей и мягкого посвиста крыльев птиц-охотников. Странно, какое счастье плещется внутри, странно, что быть ему не с чего, а оно – есть.
А еще радость – Онторо не бросила его, обещала прийти.
Он шел, оглядываясь и подыскивая место, где можно сесть, чтоб вдруг проснувшись, Хаидэ не стала его врасплох, за тихой беседой. Или за…
- Сюда…
Ласковый голос вел к тонкой рощице, насквозь прозрачной, с кронами, держащими высоко над изогнутыми стволами плоскости мелких листьев. И подойдя, Техути сел, опираясь лопатками на теплый стволик, вытянул ноги со вздохом, как хорошо поработавший и сладко уставший человек. Улыбнулся, почуяв пряный запах чужеземных благовоний и протягивая руку, сплел пальцы с теплыми пальцами Онторо, что сидела за тонким стволом спиной к нему.
- Как же я рад тебе, ночная сестра.
- Ты рад не мне, любящий брат. Ты радуешься всем миру сейчас.
- Да.
- А знаешь, почему?
Он тихо засмеялся, вспоминая, как нежно и бездонно отдавалась ему Хаидэ, и как после, проговорив сотни ласковых слов, заснула в его руках, прижимаясь, как девочка, ищущая защиты.
- Знаю. Потому что я люблю и любим. Потому что я могу защитить ее, и она отдает мне себя.
- Бедный, бедный мой брат, разум твой темен, но это неудивительно, ведь ты столкнулся с такой силой.
- Что? О чем ты?
Он выдернул руку из ее ладони, а черная тень уже мелькнула, изгибаясь, протек лунный свет по тонким одеждам, на белую роспись лица легли мелкие тени от перистых листьев. Сидя напротив, она качала головой, сострадая.
- Выслушай меня, Техути. Слушай внимательно и ничего не пропусти. Я помогала тебе и ты добился, чего хотел. Ты обещал мне верить.
- Я… верю.
- По-настоящему. Потому просто выслушай, без возражений и подумай над услышанным.
Она сидела, скрестив ноги, голые колени блестели, как полированное дерево и так же блестели ровные зубы, когда начала говорить, тихо, втолковывая, как любимому ребенку мать толкует нехитрые, но верные истины, о том, что огонь обжигает, что в снегу можно заснув умереть, и что нельзя вкладывать руку в пасть бешеной собаке.
- Ты счастлив, потому что тебе кинули подачку. Она одна и нет никого рядом, лишь ты. Как может удержать женщина мужчину, который ей нужен? Страстью: смотри же, мой сильный жеребец, как ты прекрасен, как я люблю твой торжествующий корень, как на лице моем писано – ты самый и никого не было сильнее тебя. Нехитрые уловки охотницы. Они работают. Потому что мужчины, и вправду, прекраснее женщин, сильнее их, но и – простодушнее. Ты веришь, потому что сказанное – правда. И жалеешь ее, ведь без твоей любви она сгинет. Так подумал?
- Да.
- Не-ет! Ты отвернешься, а она, встряхнувшись, найдет себе другую жертву. И он будет ей самым прекрасным и сильным.
- Откуда ты знаешь? – голос его стал глухим и неприятным.
- Я пересказывала тебе, как она учила девочек? Слышал, какое удовольствие ей – толковать о ловушках для простаков? Молчишь?..
- Я не простак!
- Конечно. Но ведь и она не простая змея. Царица кобр! На твоих глазах она покорила мужа, и верно, ночуя в доме Теренция, с окнами, настежь открытыми в жару, ты слышал ее крики и стоны. Слышал?
Техути вспомнил, как он сидел под стеной супружеской спальни, снедаемый ревностью и – слушал. Да, он слышал. И не только. Когда все смолкло, и наступила тишина, он медленно поднял голову и увидел ее над собой. …Груди и шею, облако длинных волос – все залито полной луной, и ее глаза, темные в ночи, смотрели на него. Обнаженная, еще не успев остыть от супружеской постели, стояла над ним. Издеваясь, манила недоступностью и принадлежностью другому. Мучаясь, он прикипел тогда к ней, давая себе клятву – умрет, но возьмет ее, так же, как берет там наверху в спальне, законный муж.
- Ну. Ну же. Прошлое позади, мой бедный. И ты добился ее.
- Да…
- Когда она была богата, знатна и владела племенем, жалкие крохи любви получал ты, и те она отпускала тебе, таясь. Ты говорил ей об этом, просил. Но на все получал – нет. Мужчины, договора, девчонки, даже табуны, с которыми справятся пастухи, все было ей важнее твоей любви. А теперь что есть у нее? Ничего. Остался лишь ты. И потому получаешь подачки, сладость и преданный взгляд. Но стоит ей вернуть себе власть и она отвернется. Все станет как прежде.
Уже знакомым движением женщина нагнулась, засматривая в хмурое лицо снизу, сама как тонкая черная змея.
- Ты сам знаешь, что это так.
- Что же мне делать? Как охранить себя? И не потерять ее?
- Делай, что начал. И поверь, тебя ждут новые удовольствия. Ты уже думал о них, но не испытал всерьез. Управляй ее силой, ослабляя и делая беззащитной. Но не давай сорваться с крючка. Води, как вываживает рыбак сильную рыбу и тонкая жилка с крючком побеждает силу. Упрекай, требуй внимания, выказывай недовольство и холод. Но не забывай в нужное мгновение – согреть, приблизить к себе и снова дать веру. Чтоб после выбрать всю ее силу и сделать ее своей силой.
- Я стану сильнее?
- Конечно! Как сейчас царица кобр питается твоей любовью, так ты станешь питаться ею. Это стоит потерянных богатств и власти. А после приведет тебя к ним. И она будет покорно идти следом. Исполняя твои повеления, готовая на все, лишь бы ты не отпустил поводок. Запомни, женщины любят тех, кто мучает их, даже та, что считает себя свободной и сильной, с радостью будет ползать у ног и целовать твои пальцы. Но еще до этого…
Голос Онторо давно превратился в сладкий змеиный шип, но Техути не замечал этого, зачарованный нарисованными ею картинами.
- Еще до этого ты узнаешь, какое это удовольствие – причинять боль и царственно дарить миг без боли. Снова опускать жертву в глубины страдания, чтоб подарить милость избавления от них. Это то, что делают с нами боги, жрец. Хочешь стать богом для сильной женщины, которая сама – свет? Хочешь получить всю ее силу?
Техути протянул руки, и ему увиделось, что кисти, тяжелея, закрыли всю степь. Взял гигантскими пальцами плечи женщины, притягивая ее к себе. Проговорил голосом гулким, как огромная труба, голосом темного бога:
- Иди ко мне. И-ди…
- Хо-очешь, – шептала Онторо, скользя по его коленям и устраиваясь на груди, обхватывая поясницу горячими сильными ногами, откидываясь, чтоб ему было удобнее, – ты хочешь…

Когда перистые листья затрепетали под сонными порывами утреннего ветерка, Техути проснулся рядом с княгиней, все еще спавшей, откинул плащ и холодно разглядывая усталое лицо, темные круги под глазами и скорбные складки в уголках опущенных губ, взял ее, как берут рабыню, не слушая возражений, так что она проснулась и молча ждала, закусив губу и не успев загореться сама. А когда ее взгляд потеплел, и дыхание сбилось, кожа на скулах порозовела, он откинулся, отодвигаясь, и небрежно поцеловав спутанные волосы, ушел к роднику умыться. Плеская в горящее лицо воду, прислушался к себе – где там обещанное Онторо удовольствие. И уже хотел пожать плечами с досадой. Но вдруг вспомнил, как недоуменно раскрылись ему вслед карие глаза. Задрожали губы. Но ничего не сказала – горда. И, поднимаясь, улыбнулся во весь рот, как мальчишка, получивший подарок.
Ночная сестра не лгала! Он ест ее, по кусочку ест ее силу. Ничего, в ней много сил, и теперь вся она будет принадлежать ему, – не тупым наемникам, сыну купца, да бестолковым бабам во главе с припадочной Ахаттой. А роскошь и богатство, ну что ж, если о переходе силы Онторо не солгала, значит, и дальше поведет его верно. Все будет.
Он вернулся, смеясь и раскидывая руки, закричал, подбадривая княгиню:
- Смотри, какое утро, Хаи! Поедим и в путь. Еще день и Паучьи Горы будут совсем близко.

Над Островом Невозвращения тяжелая туча, сворачиваясь горой, открывала полнеба, залитого белым солнечным светом. И рядом с тучей свет этот резал глаза, выжимая слезы. Зной ложился на плечи твердыми ладонями, которые не стряхнуть.
Жрец Удовольствий стоял на деревянной платформе, которая на высоких столбах нависала над песками, и уходила дальним краем за полосу прибоя, что сверху казался белым кружевом с мелким рисунком.
- Пойдем, – подал Онторо узкую руку, сжимая ее черную ладонь шелковистыми пальцами, умащенными драгоценными мазями.
Дерево звенело и поскрипывало под ногами. Море внизу мерно ярилось, бухая в песок и рассыпаясь белоснежными пенами. Идя рядом, черная жрица недовольно повела плечами – солнце давило на них, и от внешнего злого света, лезущего в глаза, она успела отвыкнуть.
Подведя ее к самому краю платформы, жрец указал на длинное сиденье с коваными подлокотниками, поманил, усаживаясь. И она осторожно села рядом, поглядывая сбоку на безмятежное красивое лицо, скрытое тенью широких полей вычурной шляпы.
- Возьмись тут, перед грудью, крепче. И не отпускай.
Подлокотники в виде вставших змей изгибались под руками. Жрец что-то сделал рукой, плавно опустил рычаг, и Онторо ахнула, когда скамья подалась вперед и вдруг стала медленно падать, летя вперед. Воздух зашипел в ушах, снизу кинулись звуки воды, скрежет камней в скалах, где бился прибой. Не успела она негодующе вскрикнуть, как скамья, плавно замедлившись, понеслась вверх, а за их спинами сокращались сложные плетения прочных кожаных лет, свитых цепями.
- Тебе нравится? – жрец смеялся, как смеются дети на деревенской ярмарке, крутясь на грубых каруселях, наклонялся вперед, жадно глядя на близкую воду, и откидывался назад, подставляя солнцу белое лицо.
- Да! – плавные размахи становились сильнее, горячий ветер трепал волосы, возя их по скулам и залепляя глаза. Казалось, ленты остались на платформе, а они вместе просто летят, описывая в жарком воздухе круги и овалы, спускаясь спиралями и взлетая, как летят птицы на струях перемешанных ветров.
- Ты сейчас, как человек, – она тоже нагибалась, с обморочным восторгом глядя, как несется к лицу синяя вода, показывая в толще силуэты огромных рыб и монстров, столпившихся в ожидании.
- Я был человеком. Давно. И тебя ждет перерождение, куи-куи. Если ты этого заслужишь.
- А-а-аххх… я заслужу!
- Знаю! Ты изменила его, слабого друга княгини, так быстро. Так бесповоротно.
Мимо глаз полетело небо, мелькнул завернутый край черной тучи. Онторо крепче сжала кованое железо, налегая грудью на завиток, охраняющий от падения вперед.
- Я немногое сделала сама, мой жрец мой учитель. Его душа черна. Просто она спала. И у светлых трав его сердца – слабые корни.
Скамья неслась вниз и сверкание воды расступалось. Черная туша, блестя круглыми боками, вырвалась из волны с шумом и грохотом, раскрылась бездонная пасть, и закрылась чуть ниже мелькнувших над ней ног.
- Хватит, – крикнула испуганная жрица, хватая рукав собеседника и сразу отпуская его, чтоб вцепиться в поручень.
Тот рассмеялся, колдуя над кованым рычагом. Основание скамьи глухо стукнуло о дерево, платформа ударила Онторо по пяткам. Вставая, жрец сдвинул поручни и протянул ей руку. А она сидела, боясь подняться – колени мелко дрожали.
- Ты не солгала, моя ученица. Не стала похваляться своими победами. Но все равно достойна награды, ведь ты сумела искусно использовать гниль, которую вынула из спящей души.
Говоря, заботливо поднял ее со скамьи, и, поддерживая, повел обратно, к пролому в стене, откуда на них глазели стражники.
- Если он, слушая тебя, сумеет сделать княгиню слабой, и она предаст свою душу матери тьме, ты сможешь выбирать место для будущего гнезда. Там, где сейчас путешествуют твои подопечные, мой брат, Видящий невидимое, следит за душой ее сестры Ахатты. Возможно, он сделает ей сына. Или самой Хаидэ. И мальчик станет одним из твоих жрецов. Когда вырастет. Первый жрец твоего собственного горма.
Они прошли мимо стражников и ступили на узкую легкую лесенку. Ступени нежно звенели под ногами.
- Так долго ждать? – Онторо хмурилась, скрывая радость.
- Привыкай к новому течению времени, сестра. Если все совершится верно, ты станешь одной из нас, долгоживущей.
Лесенка крутилась, опускаясь все ниже, пронося мимо глаз жилые галереи, где черные люди вели обыденную жизнь.
- Другие же дети будут воспитаны, как Маур, послушными рабами гнезда, будущими ставленниками в человеческих племенах. Ты говоришь, их уже трое в том гнезде?
- Да мой жрец. Теперь там и сын княгини.
- Жаль, что он человек. Ну ничего, она сможет родить еще и еще. Она не молода, но полтора десятка земных лет может носить одного за другим будущих жрецов.
Мужчина, подталкивая Онторо, ступил в светлый просторный коридор, уходящий в глубину горного склона. Она шла, любуясь цветущими лианами, яркими птицами, топырящими крылья на посаженных вдоль стен пальмах. И снова ахнула, когда коридор распахнулся, открывая огромный бассейн, полный жемчужной воды.
Подходя, жрец скидывал на пол одежды, бросил широкополую шляпу и, оставив на камне сандалии, повернулся к Онторо, встав на краю бассейна. Она смотрела на мраморное тело, безупречное в каждом изгибе, и снова обморочный холодок подступал к груди, поднимаясь из живота. Как он прекрасен и холоден, как бела кожа, как сверкают синие с зеленью глубокие глаза…
- Иди в воду, куи-куи, освежись после внешнего зноя.
Два тела – черное и белое стояли в текучих переливах перламутровой влаги. Жрец держал за руки женщину и говорил.
- Сновидцы держат связь и это очень важно. Но и они видят не все и не всегда, ты сама знаешь это. Ты потеряла великана, но была права и теперь твоя нить – любовник княгини. Держи его крепко, веди, пусть делает все, как положено. Не потеряй!
- Я не потеряю, мой жрец, мой…
- Ты знаешь, для чего игрушка, которой мы забавлялись снаружи? – прервал ее жрец, – это новая снасть жреца Рыбака, средство для кормления ночных тварей.
- Я поняла это, мой жрец, – она стояла неподвижно, а жрец Удовольствий, выпустив ее руки, косо нырнул, уходя вытянутым телом в шелковистую толщу воды.
…Как хорошо, что он уже не человек. Не понимает того, что видит она: связь египтянина и княгини – на волоске. Гниль в его душе вопит и шевелится, требуя отвернуться от все потерявшей женщины. Та самая гниль, что так легко позволила Онторо взять его целиком.
И теперь, научая слабого мужчину, как вываживать и изматывать свою рыбу, она сама вываживает и приманивает его, не давая сорваться с крючка, соблазняя. А если из нее рыбак плохой и египтянин решит бросить ненужную возлюбленную, променяв ее на одну из богатых горожанок… Тогда сама Онторо станет наживкой, падая в узорчатом кресле, с грудью, стиснутой коваными завитками – в воду, кишащую темными тварями.