12.2
Когда в степи стал сходить снег, и полезла зеленая травка, расталкивая прошлогоднюю, жухлую, полегшую под снегом и дождями, Ловкий стал уезжать кататься с Ахаттой. Подумать только, Крючок и Ловкий!
Хаидэ припомнила, как же рассердилась, когда впервые уехали, а она и Пень полдня их искали! День выдался с маленьким солнцем, чуть ли не первым после метелей и снежной сырости. И из лагеря их отпустили, всех троих. Ахатта в лагерь не ездила, разве что изредка, из лука пострелять, показать, как дротики кидает и нож. Ей и в стойбище работы хватало. А вот Хаидэ пришлось вместе с мальчиками становиться воином.
Когда наутро уехали эллины вместе с будущим мужем, отец призвал советника Нара и велел ему сына наказать, как наказывают взрослого воина. За глиняного ежика получил Ловкий двадцать плетей в лагере. А Хаидэ, сидя на шкурах в своей палатке, сжимала подарок в кулаке и, кусая губы, слушала, как распекает Торза Фитию. За то, что позволила дочери вождя явиться в дикарских украшениях, на которых – звери. Сидела и думала, если и ей, Хаидэ – плетей велит, то она оседлает Брата и убежит в степь, будет там сама охотиться и жить, а потом найдет племя амазонок и уйдет к ним. И даже если не ее, а вдруг няньку решит наказать. Она и Фитию заберет с собой, построит ей землянку.
Но Фития не слишком испугалась Торзу непобедимого. Слышала Хаидэ, как она выслушав упреки и ругань, возвысила голос и в свою очередь отчитала вождя. А потом, смягчив голос, объяснила свой гнев.
- Ты, вождь, зря на детей не свирепствуй. Тебе ведь не рабы нужны. Дочь твоя скоро не просто с чужим человеком жизнь свяжет, а еще и чужую жизнь примет. А мальчишка, он же будущий сотник, сам говорил, из ребятишек нет никого ловчее Исмы Ловкого. Ему своя голова нужна на плечах, а где своя голова, там и непослушание. Знаешь ведь.
- Знаю, старая. Но племя смотрит на нас. Мальчишке еще подниматься, а это всегда труд. Пока он должен исполнять то, что нижние исполняют. И получать наказание. Иначе не Зубы Дракона, а беззубая челюсть.
- Труд… Ну, спину-то отец ему уже натрудил, по твоей воле. Вот и хватит слов пустых. А что про дочь твою…
Но дальше Торза слушать не стал. Ввалился в палатку и сел напротив, скрестив ноги. Хаидэ покрепче сжала ежика и выпятила подбородок.
- Угу, чисто лягушка в зазерке, – сказал отец и, помедлив, потянулся, погладил дочь по распущенным волосам. Хаидэ на всякий случай руку спрятала за спину.
- Не заберу. Парень за подарок уже расплатился, значит, игрушка твоя. А теперь слушай, дочь Торзы. С завтрашнего утра ты – воин. Маленький и слабый, неумелый, все ровесники твои уже два года учатся по-настоящему. Тем труднее будет тебе стать лучше всех, поняла?
- Да…
- Жить будешь в лагере.
Хаидэ раскрыла рот и услышала, как ахнула у открытого входа нянька.
- Но через два дня на третий вернешься в стойбище. Учителя тебе дали, отдельную палатку ему поставим. Грамоте выучит, одеваться и говорить. О науках расскажет и о книгах эллинских. Через два дня греческих наук – обратно. И все, что там без тебя успели – сама будешь успевать.
- Чтоб вас степные гады погрызли, – мрачно сказала Фития за пологом и загремела котлом. Но сразу затихла, как только Торза продолжил.
- Не будет тебе отдыха, будешь, как конь кочевника – на ходу спать, из-под копыт еду хватать. Ты молодая, сильная, справишься. А нянька твоя…
И он возвысил голос:
- Ты там, старая?
- … Куда мне, от вас. Вот котел чищу, – отозвалась Фития и для убедительности громыхнула железом.
- Научишь девочку всему о травах, всему, что знаешь. Чем сон вызвать, зверя отвадить, чем голод обмануть, лихорадку прогнать, раны закрыть. Все расскажешь, а что забыла, то иссилься и вспомни.
- Я уже знаю, много, – несмело сказала Хаидэ, поджимая под себя ноги и опираясь руками о землю.
- Ты слышишь? – Торза продолжал обращаться к няньке.
- Да слышу, что ж я перепел весенний, что ли.
- Ну, так иди к костру, хватит греметь котлом, как греческий Зевс.
Фития прошептала что-то и ушла, нарочно погромче топая мягкими чувяками. А Торза, выслушав удаляющиеся шаги, опустил голову и задумался. Хаидэ сидела, не шевелясь, пусть отец посмотрит, она уже почти настоящий охотник, вот так просидеть может всю ночь в засаде и пусть кусают за щиколотки рыжие злые муравьи, не дернется даже… И тогда отец раскается, что говорил с ней, как со слепым лисенком…
- Ты, Хаидэ, что слепой лисенок, – проговорил мягко, и девочка вздрогнула, расширив глаза.
- Понюхала – назвала, лапой тронула – поняла, стукнули – в ответ огрызнулась, а куда, зачем – не видишь. Но это время исправляет. А мало его у нас. Ты не просто женщина, не ездить тебе в женской кибитке, держа у каждой груди по ребенку. Теперь ты и воин, и будущий вождь. Я уйду, тебе править. И ничто из того, что сделано моим отцом и отцом моего отца и мною – не потерять, а только сделать Зубы Дракона крепче, острее и ядовитее. Иначе смерть нам. И не один умрет, а все. Потому что мы связаны намертво, нам по-другому нельзя. Кто уходит из племени – долго не живет. А тебе надо выжить. Потому будет тебе нелегко. Но через два лета ты уйдешь в город совсем не такой, какая сейчас. Ты будешь – охотник. И не просто охотник, а воин, Зуб Дракона.
Под молчание дочери он повернулся и вылез из палатки. Хаидэ слышала, как перекинулся несколькими словами с Фитией, и конский топот разнесся по ночной степи.