1.2

Она так и сидела, не открывая глаз. На шее дыхание поднимало и опускало кровавый камень, забранный в золотые решетки. И такие же камни, низанные на толстую змейку браслета, чуть шевелились, когда пальцы сжимали и разжимали край подлокотника.
- Гайя! А вы идите. Я позову. Анатея, принесешь мне подвески, мои, старые. Спросишь их у Фитии. Те, что с глиняными зверями.
- Да, моя госпожа.

Девушки поклонились и медленно отступили к проему, забранному тяжелой темной тканью. Колыхнув ее, вышли и стало слышно, как зашлепали по каменной лестнице босые ноги, смех полетел вниз, легким прозрачным шарфом. И стих, потерявшись в ленивых звуках полуденного зноя во дворе огромного дома.
Смуглая тонкая Гайя, с жесткими волосами, туго стянутыми в низкий узел, подошла и заняла место Анатеи, за креслом. Звякнули на вытянутых руках узкие браслеты, зазвенели нашитые на кожаный широкий пояс бубенчики.
- Что ты хочешь увидеть, моя госпожа?
Темные руки легли на виски Хаидэ.
- Сколько времени сну ты даешь, моя госпожа?
Женщина в кресле медлила, думая о девочках, что убежали на конюшню, смотреть как рожает кобылица. Рабыни. Выросли здесь, в доме, на женской половине, ходя лишь на рынок вместе с рабом-носильщиком, следом за Теренцием. А сколько раз сама Хаидэ видела, как рожали в степи кобылицы. По весне вся степь полнилась запахом трав и крови, криками детенышей и тревожным ржанием матерей. Была младше Мератос…
- Пусть сон до солнца в этом углу окна, – открыв глаза, показала рукой. Устроила голову поудобнее.
- Колени, моя госпожа. Руки.
- Да, – она уронила кисти рук на растянутую меж колен полупрозрачную ткань. В просторной светлой комнате гулял ветер, мешая запах моря с тяжелым сладким ароматом благовоний из стеклянных флаконов. Снизу доносились далекие голоса, ленивые крики, постукивание молотка по камню.
- Пусть будет… степь, Гайя. И – Нуба.
Темные руки прошлись по ее лбу, тронули прикрытые веки, коснулись щек и, вернувшись к вискам, легли плотно, надавливая. Гладко причесанная голова склонилась, черные волосы легли вплотную к светлому затылку.
- Да, моя госпожа. Степь. Над морем.
Резкие губы Гайи сомкнулись, из закрытого рта возник и заполнил уши низкий жужжащий звук. Жесткие руки прижимались к вискам и ослабляли нажим.
Сладкий запах, будто толкаемый звуком, отходил, волочась по воздуху, и на его место шел из ниоткуда, верно из полусонной уже головы, пряный аромат чабреца и чуть злой, острый запах цветущей полыни. Перемешивался с морским.