Через негустые аплодисменты рявкнула, рассыпаясь заключительным аккордом чужая музыка, и смолкла
– Творческая группа филиала дома моды Талашовой… – пророкотал сдобный голос диктора, – «Табити-Апи»! С дебютной мини-коллекцией «Охота на единорога»!
Приглашая, поплыла навстречу музыка, родная, выученная до последней ноты: шаг-шаг-шаг, еще шаг… Теплый женский голос, переплетаясь с саксофоном, будто смотрел на них, испуганных девочек посреди жужжащей толпы. Смотрел. Темными глазами на свежем лице, горящим теплым и смуглым румянцем.

И, удобнее взяв Танины пальцы, Даша вдохнула поглубже, выходя из-за растянутого полотна на яркий свет.
О том, как шли, узнала позже, из рассказов, и видеозаписей. А там, ступая босыми ногами по шершавому языку, только слушала музыку, да Мишины слова в голове (шаг-шаг-шаг, еще шаг, встать. И поворот…). Внимательно следила, чтоб Таня, послушно идущая рядом, вовремя останавливалась. И, доведя до самого края подиума, потянула за руку, бережно поворачивая, не заботясь о том, как они выглядят со стороны, повела обратно. У занавеса отпустила девочку, приняла в свои пальцы другую дрожащую руку.
Одна лишь Алина, весело фыркнув, выскочила на подиум сама. Огляделась, приветственно помахала рукой, и, подхватывая широчайший многослойный подол, пошла вперед – маленькая и хрупкая, ровно ступая полупрозрачными туфельками, лукаво смеясь во все стороны и одобрительно кивая общему смеху в зале.
– Чудовище! – простонала Галка, глядя, как болтаются на затянутой в коричневую кожу маленькой груди черные ботинки, которые Алина перед выходом повесила себе на шею, – чу-до-ви-ще!
И, прислушиваясь к смеху в зале, закончила:
– Но гений. Стерва такая.
– Яяаху! – заорала Алина, врываясь за кулисы. Швырнула ботинки Ярику и закружилась, наступая на подол, – кайф-кайф-кайф! Буду актрисой. Нет, певицей!
– Снимай, быстро! – Галка, держа наготове кринолинчик из белоснежной до синевы органзы, пыталась поймать в него Алину, – скорее, тебе еще раз идти. Да заберите у нее чертовы боты!
Снова Даша шла по шершавому полу, а рядом с ней, уже чуть успокоившись, шли девочки, одна за другой. В бронзовом платье с клиньями цвета меда. В винно-красном платье с короткими шортиками. В медном платье с тяжелой синей отделкой. В солнечной органзе, похожей на пузырьки шампанского в стеклянном бокале. И, отпустив последнюю маленькую руку, прислоняясь к стене, выдохнула, наконец, следя за тем, как бежит в перекрестьях лучей Алина, подбивая коленками жесткий белый подол, который, казалось, сейчас посыплется на пол осколками хрустальных пластин.
– Два слова об этой необычной коллекции скажет нам спонсор мастерской, директор музыкального театра «Излучина» Александр Сумароков, – радушно сообщил голос над головами и все подняли лица, прислушиваясь.
Саша солидно откашлялся в микрофон. Алина, кланяясь, посылала в зал воздушные поцелуи.
– Девочки, которых вы сейчас увидели – не модели. Это воспитанницы детского дома «Вертушинка», из Подмосковья. Мастера ателье «Табити-апи» решили подарить им праздник. И посчитали это более важным, чем просто показ своих дебютных мини-коллекций. Аплодисменты «Табити-Апи» и мастерам! Галина Иванчина – «Летний мед»! Дарья Лесина – «Охота на единорога»!
Галка, кивнув Даше, уверенно вышла вперед. Встала посередине залитого светом языка, маленькая и крепкая, в черном узком платьице, с растрепавшимися каштановыми кудрями на крупной голове, подняла в стороны руки, поворачиваясь навстречу аплодисментам. Даша стояла, не двигаясь, и смотрела на нее. И вдруг обе руки снова оказались в плену горячих пальцев. Девочки, улыбаясь, тянули ее. Под гул толпы Даша вышла опять, смущенно смеясь в окружившую подиум темноту, откуда сверкали вспышки камер. И вдруг ближе всех, среди передвигающихся темных силуэтов мелькнула светлая голова и знакомая улыбка. Поднялась рука с фотокамерой, и вторая – замахав Даше изо всех сил.
– Данила? Дани! – она сделала шаг вперед, выпуская пальцы девочек. Стоящая позади Дарина Васильевна мягко подтолкнула ее в спину.
Даша видела только его – шел у самого помоста, подняв к ней лицо, почти бежал, приближаясь. И она побежала навстречу, твердо ударяя босыми пятками по шершавому покрытию. Гудел зал, белея множеством лиц, что поворачивались, глядя на летящую по возвышению девушку в голубых джинсах и серой футболке с нарисованным желтым кругом, на бегу откидывающую с плеча длинные русые волосы. И на широкоплечего мужчину, со спутанными от жары влажными волосами, с прядью, прилипшей ко лбу. И, умиленно улыбаясь и переговариваясь, зрители одобрительно захлопали, когда он, встав у края подиума, протянул руки, и Даша, оттолкнувшись босой ногой, прыгнула. Как в неглубокую воду. Смеясь, Данила поймал ее, прижал к себе одной рукой, держа другую с камерой на отлете. И вдвоем, провожаемые любопытными взглядами, они пошли, кивая тем, кто сидел в первом ряду: ухоженным женщинам в вечерних сияющих платьях и солидным мужчинам в крахмальных рубашках под темными смокингами.
– Я тебя люблю, – сказала Даша, глядя снизу вверх, – люблю. Только ногу не отдави мне.
Данила, прижимая ее крепче, ответил:
– Это я тебя люблю, Табити-Апи. Хочешь остаться? Думаю, нас не прогонят с банкета.
Даша посмотрела на девочек в цветных платьях, на Галку и Дарину. На Алину, подпрыгивающую в белоснежном платьице перед телекамерой (а рядом несли вахту оба ее поклонника, и каждый держал в руке черный ботинок). И помотала головой:
– Только, если ты хочешь. Я бы лучше – домой.
– Домой?
– К Патрисию. Спать. – И уточнила, – с тобой спать.

От занавеса им махали руками. Данила с сожалением сказал:
– Нам еще всех отвезти. В машину к Сашке не поместятся.
Даша покивала. И, спохватываясь, спросила:
– А Эллочка что, не вернулась?
На подиуме плавно двигались модели следующего дизайнера. И Галка, нагружая Петру и Ярика пакетами и вешалками, тоже посмотрела с вопросом. Данила хмыкнул.
– Пошли за пальто. Там расскажу.
Подошла завуч Дарина, с пылающими щеками и блеском в узких глазах, радостно-нервно поправляя воротничок блузки.
– Я вызвала наш автобус. Приедет через два часа. Пусть девочки немножко тут побудут. Спасибо вам, за праздник.
– Это вам спасибо. Тогда переодеваться и вперед. И не забудьте, по первому звонку – примерка, – засмеялась Галка. Схватила Дашу за руку и потащила на лесенку в коридор, – давай бегом, Алена скучает. Я тоже потом поеду, с Сашкой. И Настю с Аленой он заберет. Мишка только потерялся.
Данила, топая по лестнице, незаметно погладил Дашу по обтянутой джинсами попе. Сказал:
– Про Мишку не волнуйся. Любаня ему не даст пропасть.

В темном коридоре, перекрывая светлую щель, прыгала Алена. Прижимая к груди руки, запищала взволнованно:
– Где вы ходите! Славой упиваетесь, а между тем, Миша! Миша бедный, смотрите какой!
Ввалившись внутрь, все заахали, и только Ярик, собирая свои куртки, заржал одобрительно.
– Во класс! Супер!
Миша сидел у зеркала, бережно прижимая в щеке мокрый платочек, и рассматривал багровеющий кровоподтек. Ответил скандальным голосом:
– Никакого класса не вижу. Черт, я вообще ничего не вижу, влево…
Галка встала рядом, разглядывая ранение.
– Ого. Это тебя Тэк, что ли приложил? Смотри-ка, тощий, как глист, а туда же.
– Но-но, – возмутился Миша, – я тоже вот стройный, ты не обзывайся! – И вздохнул, – это не он. Любочка. Я когда козла этого отвел в сторонку, говорю, хочу от Иванчиной свалить, а нет ли у тебя местечка теплого. И посмотрел на него. Со значением…
– Миша, ты был прекрасен, – искренне сказала Даша, вспоминая Мишин бенефис.
– Я знаю, – скромно ответил Миша, поморщился, промакивая скулу, – а Тэк, между прочим, всех нас переманить от Элки хотел. Так и сказал, на хрен ее, говорит, и айда ко мне. Нас, между прочим, ценят!
– А есть за что, между прочим, – отозвалась Галка. Она в углу паковала снятые девочками платья, вжикала молниями на пакетах.
– Да… Но Любочка… Она тоже увидела. Как я с ним. Стоял. Ну что вы ржете? Для вас старался! Одна радость, Тэку больше досталось. Уши, наверное, к косметологу пойдет восстанавливать.
Посмеявшись вместе со всеми, Миша пригорюнился снова. Прижимая платочек к синяку, сказал печально:
– Теперь я одинок. А она – на балу.
– Кружится в вальсе, – предположил Данила, забирая у Галки пакеты.
– Кокетливо смеется, – поддержала его Даша.
– Хлопает веером по руке ухажера и говорит «ах проказник», – пропищала Алена.
– И… – вдохновилась Галка, но не успела договорить.
Двери распахнулись, являя Любочку в празднично-вечернем великолепии. Тесное шелковое платье облегало мощные стати, открывая купольные плечи. Серебряная цепочка, унизанная коваными цветами, убегала в бездонную глубину декольте. Окинув всех внимательным взглядом, Люба, подбоченясь, выставила грандиозную ногу, обтянутую черной сеткой с бриллиантовыми искрами.
– О ком речь?
Голос ее был грозен, и все притихли, следя за Мишей. А он, вскочив, нервно затеребил мокрый платочек.
– Любочка! Мы это… мы шутя. А ты, тут?
Она оглядела Мишино перекошенное лицо и удовлетворенно кивнула.
– Пока тут. А то меня пригласили на телевидение. Снова. Но я ушла. Режиссер там остался. Руки мне целовал!
Голос ее громыхнул, как близкий гром. Все замерли. Но Миша вдруг бесстрашно улыбнулся. Что-то он расслышал в интонациях возлюбленной и сказал, страдальчески и с упреком:
– Я тебя поздравляю, конечно. Но куда теперь мне? Посмотри, что наделала!
Шурша шелками, Люба подошла, а все вокруг поспешно отступали, чтоб не оказаться на ее пути. Отобрав платок, сама приложила его к Мишиной скуле.
– Бедный! Но я испугалась! Уж больно ласкался с этим Тэком, будто сам такой!
– Любочка! – дальше Миша, прикрытый от всех могучей шелковой спиной, что-то говорил, Любочка перебивала, и все на цыпочках, кивая и подмигивая друг другу, потянулись к выходу, подхватывая одежки и пакеты с вещами.
– Ты обещал рассказать, – пробираясь темным коридором, шепнула Даша, – а все уже разбежались…
– В машине и расскажу, – Данила вел ее вниз, по узкой лестнице, за стенками шумел большой праздник, и Даша, чувствуя, как слабеют от пережитого напряжения колени, порадовалась, что уходят.

А потом они ехали, не торопясь, по желтым от фонарей широким проспектам, сворачивали в узкие переулки, где полосатые столбики ограждения плыли рядом с машиной, а за белыми и черными кружевами заборов теснились старые дома и небольшие церковки. Город лежал, накрытый светом, а поверх него – небом, ночным, не спящим небом столицы, вобравшим в себя ее свет. И казалось, высотные дома держат это мутное беззвездное небо, как некие роботы-атланты на угловатых плечах.
Здесь есть место всему, думала Даша, полулежа на откинутом сиденье, а за темным стеклом проплывали шары фонарей и квадраты окон, – магазинам, людям, офисам, театрам, выставкам, деревьям и цветам, машинам и детям. Нет места лишь звездам. Большим, ярким, висящим над ночным морем. Можно ли жить в месте, где нет звезд? И нужно ли?
– Слышишь? – Данила погладил ее по плечу, и Даша повернулась. Прижимаясь ухом к креслу, смотрела на его черный профиль. И радовалась, вспоминая, как смотрела на профиль Александра. Тоже в машине, тоже в полутьме. Но разве сравнить…
– Саша не просто Эллочку увел. Мелким бесом рассыпался, мол, Элл-валентинна, невдалеке томится от страсти ваш тайный поклонник. В мечах у него – ваше творчество спонсировать, в парижи миланы возить, и весь мир моды к вашим ногам пошвырять. Через пять минут спеклась наша Эллочка. Бросила девиц, побежала следом. А там вместо тайного воздыхателя – вполне официальный муж. Изрядно свирепый от того, что творческая жена снова вбухала в свои амбиции кучу денег из семейного бюджета. Сашка их свел и испарился. А Элле Валентиновне пришлось подождать, пока у мужа ласковые слова кончатся. Вот вы и проскочили.
– А кто у нас муж?
– Муж у нас владелец крупной фирмы логистики. Грузы перемещает. Почти на своем горбу, если прикинуть по трудовым затратам. Пахарь он, богатый пахарь. А Элка из него денежки сосет без перерыва – на каждое новое призвание. Кажется, на нынешнем призвании терпение супруга лопнуло.
– Удивительно, – задумчиво сказала Даша. Свет плыл по ее лицу, очерчивал горбинку носа, сменялся тенями, и изредка вспыхивал в глазах, когда проезжали мимо заполненных фонарями весенних луж. – Ну ладно, общие знакомые нашлись у мужа с Сашей, встреча состоялась. Но кто знал, что она убежит и девчонок бросит? И Тэк тоже…
– Ага, на ходу придумывали. И потом – вроде ты в мастерской видела, как она работает.
Даша фыркнула, услышав слово «работает».
– Вот-вот! – согласился Данила, улыбаясь, – ты своих овечек на подиум повела – босиком. А для этих вся жизнь – игрушки. И вы для них игрушки, и коллекция с гламурными рыбками. Для Элки – забава. Для Тэка – возможность пролезть повыше, стать покруче. Потому он Мишке сразу предложил уйти, а не только потому что Миша ему глазки состроил. И Элку поэтому кинул под танки, в пять минут. Ты еще, Дарья, не понимаешь, насколько вы важны. Ведь за всей этой мишурой, за тусовками и вечеринками, премиями, кто-то должен работать. И не просто работать, а – летать. А эти собираются летать на вашей спине. На твоей, Галкиной, на спине Насти, которая один из лучших закройщиков, на Мишке, который уже пятнадцать лет мастер-портной с золотыми руками и опытом. А Алена? Ты знаешь, что она не только меховщик прекрасный, она – вышивальщица. В монастыре работала, воздуха вышивала, монашек обучала.
– Наша Аленка?
– Вы уникальная команда. И это чудо, как вы друг друга находите в огромной Москве , будто вас кто за руку сводит. Подожди, тебя еще будут переманивать, чаще и чаще.
Даша вздохнула и выпрямилась. Ответила мрачно:
– Откуда переманивать-то. Меня уволили. А ребят, опять же… Элка, думаешь, простит?
Данила рассмеялся, поворачивая на подъездную дорогу к Орхидее:
– Сонная ты уже и бестолковая. Я тебе рассказываю, какие вы нужные, а ты трепещешь.
– Ничего не бестолковая. Это ты общих слов наговорил. А конкретно? Что со мной будет? Мне еще денег надо заработать! – Даша расстроилась, – ну, вышли на подиум. Не самый важный показ, во-первых. А во-вторых, на нас там, будто на цирк какой, смотрели и смеялись.
– Все будет. – Данила заглушил двигатель, хлопнул крышкой бардачка, доставая ключи, – пойдем, соня.
Вылезая из микроавтобуса, Даша вдруг заинтересовалась:
– А чья машина-то? Студийная? Тебя не заругают, что катаешься по личным делам?
Она топталась, запахивая куртку, дышала ночным воздухом из темного парка, в котором уже явственно слышались запахи земли и первой зелени. Нависая серой громадой с яркими квадратами окон, смотрел на них высокий дом. Данила крякнул и пробормотал что-то невнятное.
– Что ты шепчешь? Я не слышу!
– Не заругают, говорю!
Сгреб ее в охапку и потащил к стеклянным дверям, прижимая к себе и задыхаясь.
– Хватит, хватит о работе, Табити-Апи. Поехали скорее наверх!

Они целовались в зеркальной коробке лифта и, доехав, не сразу сумели выйти. Тяжело дыша, Данила выпутал руки из Дашиных рассыпанных волос, спотыкаясь, вывалился на площадку, и одной рукой тыкая в замочную скважину, другую не отрывал от Дашиной талии под курткой. И она, уже совсем проснувшись, загоралась, будто его дыхание и губы чиркали спичкой по коробку.
– Патрисий, – сказала, бережно отпихивая ногой кота, когда, не отлипая друг от друга, ввалились в темный гулкий зал студии, – извини, Патрисий, вот, я дома, я, мы…
Патрисий отошел и, вспрыгнув на резное кресло, то самое, в котором заказчицы делали «портрет с котом», сел, выпрямившись. Устроил хвост кольцом вокруг толстых лап и стал терпеливо ждать, слушая шепот и вздохи, что доносились с тахты.
Он поел и поспал. Его Даша пришла домой. И – назвала по имени. А если им надо сейчас лежать там вдвоем, поворачиваясь и вскрикивая, ну что же, Патрисий подождет, он знает, она по-прежнему любит своего кота. Пусть даже теперь она любит и этого – огромного, со светлой головой, большими руками и спокойным медленным голосом. Патрисий поставлен, чтоб его Даше было хорошо. А сейчас (он приоткрыл желтые глаза, взглянул и отвернулся, задремывая, но чутко сторожа ухом) она счастлива. Пусть так и будет. Ну, пусть еще будет миска с едой, вкусности на столе, прогулки по маленькой террасе на крыше.
И никаких лам с их кошмарным вонючим мехом!

Продолжение следует…