- Даньчик! – раздался за его спиной значительный голос Эллочки. Данила не повернулся.
- Даньчик, сюрприииз, – капризно протянул голосок и вдруг цепкие руки обхватили его поперек живота. Данила обернулся в бешенстве. И застыл, с ужасом глядя на полуобнаженную Эллочку, царским жестом сбросившую под ноги испачканный балахон. От пояса лосин до голых плеч креативная дизайнерша была расписана жутковатыми синими разводами и зелеными кляксами, чернели поверх рисунка кривые буквы, уползая под грудь и подмышки. Элла подбоченилась и, делая роковое лицо, пропела, наступая:
- А на обложке буду я, вся в боди-арте. Снимай скорее!

- Уйди, – шепотом попросил Данила, шаря рукой позади себя. Элла, дыша коньяком, который видимо, для творческой смелости приняла со своей новой командой, подступила вплотную.
- Снимай, а то я щас тебя всего вымажу! – и, хихикая, прижалась к Даниле крашеной грудью.
- Изыди, – неожиданно для себя заговорил Данила на церковный манер. Рука его ухватила что-то позади и он дернул предмет на себя. С изумлением посмотрел на белую пластмассовую ногу. И спохватившись, повернулся к окну. Но Элла изыдеть не пожелала, и с хохотом роковой женщины вцепилась Даниле в спину, исполняя угрозу. Отмахиваясь ногой, он зарычал, не отрывая глаз от Даши и ее кавалера. И навалился на стекло, поддаваемый сзади Эллой.
- Ну что, – промурлыкал Олег, грея в руках Дашину руку с надетым колечком, – все позади, заяц? Поехали? – И поднимаясь, привлек Дашу к себе, целясь поцелуем в губы.
- Да я!..
Даша хотела сказать. Нет, крикнуть. Ведь спать не могла, мучалась, было ей тошно и больно. А он, этот! Этот! Нет, не крикнуть, а лучше кинуться на него, с кулаками прям, вот сейчас…
Но она не успела. Со звоном, сверкая осколками, из, будто взорванной, витрины вывалился Данила, размахивая рукой с зажатым в ней белым длинным предметом. Приземлился на снег и рванулся к Олегу, опуская ему на голову – голую пластмассовую ногу от манекена.
- Нога! – заверещала в разбитой витрине Элла, напяливая на себя балахон, – милиция! Нога! Моя!
- Пошел на хуй! – завопил Олег, падая на бок и откатываясь к сетке-рабице. За сеткой радостно и зло залаяли лохматые собаки, гремя жестяными мисками.
- Ты кого послал? – прохрипел Данила, наваливаясь на соперника, – козел…
Два неуклюжих от зимней одежды тела покатились, звеня сеткой и ударяясь о столбики. У будки грозно заорал сторож. А из дверей подъезда, визжа, выскочила консьержка.
Даша, секунду постояв, кинулась вслед за катящимся клубком. И, не разбирая, стала колотить по плечам и спинам кулаком с зажатыми в нем деньгами.
- Ес-ли ты еще раз.. Сю-да, – приговаривал Данила, пиная Олега коленом под ребра, – к ней если хоть раз…
И отвалился, получив удар в нос. Олег вскочил, замахнулся ногой, целя в голову. Даша налетела на него и повисла, цепляясь за плечи.
- Уйди, скотина! Не тронь!
Олег отшвырнул ее и упал сам, когда Данила вцепился ему в ногу и дернул.
- Милиция! – заверещала Элла, выбегая на крыльцо с рукой от манекена, – арестуйте!
Вслед за ней выскочил Саша и понесся к дерущимся, яростно и весело сверкая глазами. Оленька выскочила на крыльцо и разрыдалась, ломая руки. Юбка, наметанная по бокам, сползала на худые коленки.
- Ага! – заорал Саша, врезаясь в пыхтящий клубок, и стал сажать удар за ударом, не слишком разбираясь, кому попадает. Олег завопил и откатился, придерживая ухо. Отползая к кустам, вскочил и, прихрамывая, обежал подальше сопящих бойцов. За ним по снегу тянулась цепочка алых пятен. Оглянувшись на нее, Олег всхлипнул и, нагнувшись, подхватил раскрытую коробочку, зашарил по снегу, разыскивая сережку.
- Придурки. Идиоты. Да пошла ты со своими… Дура!
Выкрикнув, стал запихивать в карман фамильные драгоценности. Данила, отцепившись от повисшего на нем Саши, в два прыжка настиг его и повалил наземь.
- Дура?
Вопрос сопроводил еще один удар, и Олег свалился на снег, прикрывая голову руками. Коробочка упала рядом. Данила выпрямился, хрипло дыша и, поворачиваясь, оглядывая поле боя налитыми кровью глазами, проревел что-то нечленораздельное.
- Щас бить себя кулаком. В грудь. – взволновалась Алена у окна, – я в телевизоре видела. Бибиси, про горилл.
- Я! Я тоже, пока ментов нету, – закричал Миша, отлипая от стекла и торопясь к выходу, – приедет ведь щас…
Но вместо милиции к драке подоспела Эллочка, держа наперевес пластмассовую руку.
- Негодяи! Вы мне заплатите! Моя витрина!
Она стукнула Данилу по спине и, пискнув, свалилась, когда он, размахнувшись и не глядя, попал ей по щеке разбитой в кровь ладонью. Саша, зарычав, кинулся на помощь даме. И Данила упал рядом с Эллой, вырубленный, наконец, мощным ударом в челюсть.
Даша подбежала к нему, упала на коленки, подхватывая голову.
- Дани? Даничка! – запричитала, заглядывая в лицо с обморочно закрытыми глазами.
- Так ему и надо, – сидя поодаль, отозвался Олег. Даша немедленно выпрямилась, смерив его взглядом, и он на всякий случай отполз подальше, сжимая коробку.
- Заткнись, ты, сопля, – велел Саша, рядом с которым суетилась Оленька, всхлипывала и вытирала платочком окровавленное лицо мужа. Юбка сползала, и Оленька одной рукой поддергивала ее, чтоб не потерять.
От крыльца торопились выскочившие из ателье ребята. Причитая, бежал впереди Миша, неся в руках аптечку, в которой мирно доживали свой век таблетки анальгина и зеленка.
Данила захрипел и откашлялся, приходя в себя.
- Я тебя… – начал было снова, ворочая заплывшим глазом в поисках врага. Но Даша, убедившись, что жив, приказала:
- Все уже. Сиди. Я сейчас.
- Вы мне заплатите, – пообещала Элла, опираясь на Мишину руку, – за все заплатите, за витрину. И ногу.
Даша подбежала к Олегу. Нагнувшись, выдернула из его руки злополучную коробку.
- Эй! Это мое! – закричал Олег ей вслед.
- Перебьешься, – ответила, не оборачиваясь. И, подойдя к Элле, отстранила Мишу, сунула ей футляр, сорвала с пальца колечко.
- Это за витрину. И вот еще, – разжала руку с комком бумажек, – на. Хватит?
- Ты уволена, – прошипела Эллочка.
- А вот фиг, – Даша снова вернулась к Даниле и помогла ему встать. С другой стороны его поддерживала Галка. Настя уже открывала пузырек с зеленкой и трясла его над комком ваты.
- Вы все уволены! – Элла взмахнула пластмассовой рукой, на которой поубавилось целых пальцев и, поддерживаемая сострадательным Мишей, побрела к подъезду, на крыльце которого подпрыгивала счастливая консьержка.
- После недели моды – хоть сто раз, – хмуро сказала вдогонку Галка, – без нас ты никуда, людоедка гламурная.
Данила постоял, покачиваясь. Потер скулу и тряхнул головой. Освободился от Дашиных и Галкиных рук.
- Я сам.
И пошел к Саше, стоящему рядом с крыльцом. Тот, улыбаясь разбитым лицом, с удовольствием подставлял его Оленьке, которая, роняя слезы, бережно стирала со щек кровь кружевным платочком. Увидев Данилу, Оленька заступила мужа, вытягивая перед собой руки, выкрикнула дрожащим голоском:
- Не смей!
- Оля, – Саша, отодвинув жену, шагнул навстречу Даниле. Несколько секунд они стояли, рассматривая друг друга. У Данилы стремительно вспухала щека, глаз совсем закрылся, а ссадина около уха кровоточила, пачкая плечо. У Саши багровел рубец на лбу, одно ухо было изрядно больше другого. Подняв руку, он посмотрел на разбитые костяшки. На Данилу. Снова на руку. И, рассмеявшись, но, продолжая глядеть настороженно, протянул руку.
- Ну, чё?
- Ну… – Данила оглянулся на Дашу. Та разглядывала его ссадины, страдальчески сведя темные брови, и, кажется, не очень понимала, о чем они говорят.
Данила протянул свою руку недавнему сопернику. Тот подал свою, и оба заржали, как два жеребца, свободно и громко, откидывая головы.
- Пошли, что ли? – оглянулся Данила и прижал Дашу к себе. Тесной небольшой толпой они двинулись к подъезду, оставив Олега сидеть на грязном, запятнанном кровью снегу.
Только Миша, отведя Эллочку, вернулся, и, возвышаясь над поверженным врагом, уставил на него палец и произнес:
- И дорогу забудь! Понял, ты? Олень… комолый!
Когда ввалились в мастерскую, Эллочка уже схватила ключи от машины, стеная, сунула руки в рукава модной шубки и простучала каблуками к выходу, ни на кого не глядя. За ней следом заторопились растерянная Софа и витающий в облаках богемный художник, оставшийся не представленным.

- Чай? – спросила Галка, звякая крышкой старого электрического чайника, – Даша, а ты умойся, и примерку-то, закончи.
Даша молча потянула Данилу за рукав к умывальнику. Настя с Аленой ползали у окна, щелкая задвижками – из разбитой витрины тянуло холодом.
Нагнувшись над раковиной, Данила послушно поворачивал голову, пока Даша бережно, набирая в горсть теплой воды, смывала с распухшего лица кровь и грязь. Отплевываясь, спросил:
- Даш, ты этой крокодилице деньги отдала? Много?
- Да все. Какие были. Плевать. Только на продукты теперь не будет, и Патрисию опилок надо купить.
- Я как увидел, что он перед тобой, на колено. Ну и…
- И что?
- Я подумал. Кольцо, то се… А вдруг ты сейчас – к нему. Там квартира все же. И была ведь любовь.
- Дани, я сейчас тебе добавлю. К синякам.
Ее вдруг затрясло и, прислоняясь к холодному кафелю, Даша заплакала навзрыд. Вытирала лицо мокрыми руками, оставляя на щеках грязные разводы.
- Ты чего? Ну, глупая. Что такое?
- Что? Ты думаешь, приятно? Смотреть как вы, ты. Как вы там, на снегу…
Данила, морщась, вытер лицо полотенцем.
- Жалеешь его, да?
Даша, прерывисто вздыхая, посмотрела на него с упреком.
- Жалею, конечно. Жалею, что все так – нелепо. Что он оказался козел. А ты подумал, я прям убегу с ним, а тебя брошу?
- Ну, мало ли…
Она забрала испачканное полотенце и вытерла слезы. Все еще всхлипывая, уточнила:
- В стекло кинулся, дурак. Ведь порезаться мог!
- Не. Я перед собой ногу держал.
- Господи, Дани…
Он пригладил торчащие волосы и согласился скромно:
- Да. Я умный.
Когда выходили из умывальной, снова спросил:
- Все свои деньги отдала? Из-за меня?

Потом пили чай. Оленька не сводила с мужа встревоженных глаз и время от времени вытирала слезы. Саша, упоенный недавней битвой, пустился в долгий рассказ о том, как в Саратове они ходили драться на соседнюю улицу, какие железные правила соблюдали и какими приемами пользовались. А Данила поглядывал на смеющуюся Дашу и, удивленно вскидывая распухшую бровь, что-то свое соображал, опаздывая смеяться вместе со всеми.

Продолжение следует…