В мастерской было шумно и Даше на секунду показалось, – ничего не изменилось, в чайном углу сидят Тина с Таней, поедают принесенные пирожные и машут руками, описывая вожделенные обновки. Но, проходя мимо, Настя выразительно закатила глаза, дернув подбородком в угол. Там, оккупировав столик, звенели чашками три девицы, такие же тонкие и донельзя гламурные, как Элла.

– Элинька, а мне на послезавтра! И чтоб сбоку, обязательно разрезик, и кругом пуговички.
– Миша! – закричала Элла, – подойди!
– Вот тут, – показала на круглую грудь одна из девиц, – видите, Миша? Разрезик. И по нему – пуговочки. Я такую кофту видела в Милане на показе. Ах, девочки, Готье все же гений.
– Гений, гений, – наперебой согласились девочки, прижимая к силиконовым грудям разноцветные ногти.
– Миша, понятно? – величественно давала указания Элла, наслаждаясь ролью хозяйки, – к послезавтра. Э-э-э, Настя! Настя, да? Мерки снимешь. А эта, маленькая, пусть идет за пуговицами. Зося, так что Рустем?
– Русте-ем… ты же знаешь Рустема! Он… – Зося нагнулась, прошептала, и выпрямилась, торжествующе оглядывая собеседниц. Те хором расхохотались.
Даша поставила на уголок стола пакет с покупками и повернулась уходить.
– Забери чайник, воды налей.
Даша замерла вполоборота, сама закипая, как чайник. Решать нужно быстро. Нет, быстро-быстро. Эта стерва может выкинуть ее, уволить. Вот здорово, явиться в студию к Даниле, с баулами, котом и без работы: я к вам пришла навеки поселиться. Значит, по неумолимой логике – бежать прислуживать? Всего лишь чайник набрать, ведь не туфли ей мыть…
Она улыбнулась. За последние пару дней – просила милостыню, сшибала деньги на Курском, подралась, попала в ментовку, синяк во всю скулу. И теперь – пугаться гламурных квочек?
– У меня работа, – сказала. И ушла к своей машинке.
За спиной воцарилась тишина. Какая-то из девиц неуверенно хихикнула. Даша села за машинку и изо всех сил нажала педаль. Машина взревела, будто готовясь взлететь. И Даша, сунув под лапку ткань, отключилась от всего, что происходило в мастерской.
Руки привычно прижимали, поддерживали, переворачивали. Нога нажимала педаль, то сильнее, то слабее, регулируя ход. А в голову, откуда Даша насильно выгнала все беспокойные мысли, пришла картинка – Данила, голый, черт, лежит на животе, подперев кулаком подбородок, и, улыбаясь, следит, как она натягивает смешной черный комбинезончик. А как же он, оказывается, хорош… широкие плечи с буграми мускулов, крылья на боках, сходящие к талии на нет. Широковат в талии, но он вообще – большой. Всю жизнь Даше нравились стройные гибкие мальчики, смуглые, с горячим темным румянцем и глубокими глазами. Темноволосые. А тут… Чисто помор, Михайло Ломоносыч. Глаза светлые, от солнца зеленые. …А кожа его, везде-везде под руками такая, как надо – пахнет морским песком. Будто он не в зимней Москве, а только что выкупался и обсох, валяясь на любимом Дашином пляжике. Когда он голый (педаль нечаянно вдавилась в пол и ткань дернулась, выскакивая из рук), то и лицо его не кажется таким… простоватым. Это в дубленке он похож на ваню. А голый («уырр» снова сказала машинка), он – викинг. Точно, викинг. Широкое лицо с резкими чертами, светлые брови. Нос видно сломан был, кривой. И это классно.
– Может ты, наконец, перестанешь золушку изображать?
Элла встала за машинкой, заслоняя свет из окна.
– Я работаю. Мне нужно закончить, чтоб массовку.
– К тебе заказчик пришел.
Даша, рыкая мотором, поставила закрепку, прогнав ткань туда-сюда. И не глядя на Эллу, направилась в холл. Там в кресле томился Ефросиний Петрович, заулыбался, вставая навстречу. Протянул увязанный в круглую коробку тортик.
– Дашенька, это от нас с Машей. С новым, значит, годом!
– Спасибо! Я с вами растолстею!
– Что вы, деточка. Это ничего, что я вас так? Вы, Даша, на мою дочку немного похожи. Уехала в университет в Америку. Вот мы с Машей и шалим чуть-чуть, пока на свободе.
Он топтался, перебирая пальцами пуговицы пальто, и тревожно засматривал Даше в лицо.
– Что-то вы грустная? А?
Кинул взгляд на запудренный синяк и деликатно отвел глаза. Даша засмеялась, трогая желтую припухлость пальцем.
– Видите, праздновала, даже в глаз получила. Пустяки. Пойдемте в примерочную, – взяла блокнот, и, кидая на локоть сантиметровую ленту, шепнула:
– Там и пожалуюсь.
В ателье по-прежнему было шумно, девы галдели, наливая в кофе коньячок, шипел утюг, и рядом с Мишиным столом урчало, заикаясь возгласами диджея, радио. Ефросиний Петрович, послушно вскидывая длинные руки, крутился, подставляя Даше живот, затянутый ремешком отутюженных брюк и, морща длинное лицо, слушал, как она шепотом, подшучивая над событиями, рассказывает ему о новогоднем грабеже, о Галке, и новой хозяйке.
– Она меня перекинет на другую работу, сказала. Ужасно обидно. Если бы я в ателье ночевала, я бы вам отшила, после работы. Но сегодня переезжаю.
Сказала о переезде и вдруг обрадовалась, так сильно, что слезы выступили на глазах.
– Уйй, – прошипел Ефросиний. Даша отдернула руку с булавкой, которую на радостях воткнула в бумажную выкройку слишком глубоко. Шурша, освободила живот клиента от вырезанных кусков кальки.
– Извините!
– Ничего, Дашенька. Некоторым такое даже нравится, – он хихикнул. И, поправляя рубашку, сделался серьезным.
– Говорите, пришлось, значит уступить долю. Гм-гм. Подробностей вы, конечно, не знаете.
– Не знаю… Это у Гали надо.
– Я вас попрошу, деточка. Когда Галя появится, пусть позвонит мне. Идет?
– Конечно.
Она забрала выкройки, коробку с булавками и повесила на шею сантиметр. Ефросиний ободряюще улыбнулся, надевая пальто. Уходя в зал, Даша услышала, как Элла, усаживаясь за стол, снисходительно рассказывает любителю семейных шалостей о новых порядках.
А Даша снова села за машинку. И снова стала перебирать в голове все подробности ночи в студии. Викинг, конечно – викинг… Это он, крадучись, пробирается меж возносящихся в небо сосновых стволов, чтоб, раздвинув ветви кустарника, увидеть на поляне девушку в белом прозрачном платье, затянутом по талии и бедрам корсажем из рыжей кожи – такой живой и гладкой на вид, что рука сама тянется – провести, потрогать, намотать на палец конец кожаного шнура, стягивающего складки полотна на груди. Он заберет ее оттуда. Украдет. – У сосен и темной травы, у красных ягод на концах тонких веток. У маленьких лесных цветов. И, приведя в свой варварский дворец, кинет к ее ногам завоеванные сокровища. Все. Сокровища… Граненые камни в грубых или изысканных золотых оправах. Гладкие камни с искрой в глубине. Витые цепи из золота и серебра. Потому что с этого дня, она для него – главное сокровище.
“Какая вульгарная сказочка” неуверенно сказал вдруг проснувшийся соглятадай. И ойкнул, получив мысленную затрещину.
“Помолчи. Сейчас – не мешай”…

Выскочив из-за машинки, Даша пошла к выходу, суя руки в рукава своей куртки. Алена, увидев решительное лицо, сунула ей сигарету.
– Курить идешь, поняла?
Даша кивнула, не понимая. Но, проходя мимо стола, за которым сидела Элла, распроводив своих трескучих подружек, подняла руку, показывая сигарету, будто пропуск на волю.
– Галя! – закричала Даша в трубку, стоя в подъезде, – Галя, ты тут?
– Ага. От вас разве куда денешься, уже Алена звонила и Наська.
– Галя! Слушай! Берем органзу, всех цветов. И черный бархат. Из органзы делаем платья-оригами. Чтоб на прозрачных гранях свет бликовал. Синее – сапфир. Зеленое – изумруд. Белоснежное – …
– Поняла, бриллиант. Свадебное, да? Лямочки из цепочек, или по плечам завитки из бронзовой парчи. Получается – кулоны, кольца…
– Да. А сверху – бархатные вечерние пальтишки. Подкладка – из красного шелка.
– Черт. Футляры да? Коробки, для камней. Дашка, это супер!
– Выходят все, запахнув пальто. И потом распахивают, по очереди. И получается – на красной шелковой подкладке – драгоценности.
Стоя на замызганном каменном полу, Даша кричала, глядя в немытое стекло. И вместо припорошенных снегом машин, скучающих под наползающими серыми тучами, видела блеск и сверкание, вспышки и всполохи. – Квадратное, длинное, круглое, изгибы, повороты, углы… мерные легкие шаги, взгляды, улыбки, покачивание косо срезанных ярких волос…
- Ну, молодец, чо, – подытожила Галка, когда, выдохшись, Даша замолчала. И засмеялась, – а ты мне массовка-массовка! Ненормальная!
Даша молча кивнула и, швырнув в урну незажженную сигарету, маршевым шагом торжественно направилась обратно.

Продолжение следует…