В которой приключения трансформируются, но не прекращаются, а Даша, получив правильного мужчину, получает и неожиданный бонус, перейдя в состояние творческого горения, для которого спичкой теперь – все, что вокруг…
Выплывая из сна, спокойного и легкого, как морская вода летним вечером, Даша увидела над собой лицо Данилы. Светлые глаза смотрели серьезно, а, поймав ее взгляд, он улыбнулся. По бокам широкого, искривленного по горбинке носа появились мелкие морщинки, раздались губы, показывая просвет между зубов. Даша вдохнула и улыбнулась в ответ. Вот так глядишь издалека на парней, примеряешь их к себе, а, оказывается, нужно найти по запаху, чтоб, как сейчас – можно было человеком дышать.
– Я только и делаю, что утаскиваю тебя в эту кровать. Привязать тебя к ней, что ли.
– Ой! – спохватилась Даша, – мне же на работу. Привяжешь потом. Сколько времени?
– Через полчаса будильник запищит.
Он приблизил лицо и скосил глаза, чтоб продолжать смотреть. Даша скосила свои. Рассмеялась.
– Ты – киклоп. Тимка, когда узнал, что это правильнее, очень веселился. Не циклоп, а киклоп. У тебя глаз один, на лбу.
– У тебя тоже один. Ты – киклопица.
– Ужасное слово!
– Отличное слово! Оно будет наше.
Он переполз под одеяло и облапил Дашу, уткнул лицо ей в шею.
– Щекотно!
Вскочив, она взяла со стула скомканное платье и, расправляя, прижала его к животу. Оглядела, расстраиваясь. Надорванный подол понизу был выпачкан.
– Охо-хо-хо, бедное мое Платье Счастья… Ну, добегу, а там переоденусь.
– Даш, придумал! У меня барышни пакет оставили, там одежа. Толстушкины тряпки тебе не подойдут, а вот другое – вполне. Ты не думай, это из шоу-рума вещи, новые. Ирена приносила на фотосессию.
– И что, забыла унести?
Даша стояла у кровати, закрывшись мятым платьем, требовательно смотрела, ожидая ответа. Солнце, выбелив русые длинные пряди, блестело на голых плечах. Данила покраснел и прищурил один глаз.
– Угу. Они в ресторан отсюда, ну и…
– Врешь ты всё. Вон глаз щуришь. Она еще придет, да? Потому и оставила. Так?
И, задавая вопрос, Даша смешалась, услышав скандальные нотки в своем голосе. Да какое право имеет она спрашивать и требовать ответа? Никакого. Сама прибежала к нему ночью на тахту.
Прижимая к себе платье, подошла и села на постель:
– Если не хочешь, не говори. Это твое дело.
– Ну да, – неохотно признался Данила, – Ирка обещала снова прийти. Мы ведь с тобой почти незнакомы были.
– Да мы и сейчас почти незнакомы. Нормально.
– Даша! Да не суй туда голову, когда разговариваем!
– Буду совать, – изнутри платья отозвалась Даша похоронным голосом. И не выдержав, рассмеялась. Ей было грустно и весело одновременно. Уйдя от Олега, собиралась залечивать одиночеством сердечные раны. Никаких мужчин – год. Ну, полгода. Да хотя бы месяца три! И вдруг этот Саша. Завоеватель, елки-палки, годы практики у него. И снова обожглась. Но вместо того, чтоб сидеть в уголке, дуть на ожоги, она, хлоп, и оказывается в постели с третьим мужчиной. И ей теперь требовать ответа насчет его предполагаемых женщин?
“Дура ты, Даша” сказала себе и прислушалась, поумнела ли. Устроить Даниле сцену все равно хотелось. Не поумнела, вздохнув, поняла и выдралась из недр платья, отцепляя волосы от застежки. Встала, оглаживая бока, устроила платье на фигуре. Данила лежал на животе, положив подбородок на кулаки, наблюдал исподлобья. Даша смотрела на себя в зеркало, отвлекаясь, разглядывала его отражение. Надо же, какой. Ладно скроили мальчика, большой только вырос, в одежде выглядит неповоротливым, почти толстяком. И вещи носит дурацкие. Одна дубленка с шапкой чего стоят.
– Даша! Ты меня слышишь?
– Конечно! – механически согласилась она, не услышав ни слова. Закинула руку за голову, пытаясь достать замочек молнии.
– И что? Что скажешь?
– Ну-у. Ну да, в общем, – дернув, уставилась на металлическую штучку в пальцах. Платье лениво разваливалось, падая с плеч, и Даша, бросив отломанный замочек, сердито прижала ткань к бокам.
– Все само и решилось! – Данила перекатился к краю кровати, наматывая на себя простыню, и отправился в студию. – А то вдруг кто уже придет, – пояснил, шествуя мимо Даши с видом римского патриция.
В оставленном пакете нашлись три платья, в каждом из которых поместились бы Даша с Данилой вместе. И комбинезон из черной кожи, весь в ремешках, пряжках и шнуровках.
– Это что? – нехорошим голосом спросила Даша, растягивая на руках черный лоскут, звенящий и брякающий, – рукава вижу, воротник вижу, даже вон, спина имеется. А где штанины?
– Вот же! – Данила бодро ткнул пальцем в краешек изделия, – только короткие. Это комбез такой.
– Дани. Я знаю, что такое комбез. Хорошо, пальто у меня длинное, ладно. Добегу.
И, подхватив кожаное изделие, недвусмысленно выдержанное в стиле доминатрикс, забрала у Данилы простыню и отправилась в ванную.
– Даша! – крикнул вслед он, поспешно накрываясь пледом, – я думал, мы с тобой еще, ну полежим хотя бы. Можно комбез не снимать…
– Некогда. Мало ли что там…
В кухоньке Данила наугад тыкал вилкой в разогретую картошку, не сводя глаз с Даши в черном комбинезоне, – короткие шортики полностью открывали ноги в чудом уцелевших колготках. Она хмурилась с досадой, усаживаясь поскромнее, но столько чистой радости было в мужском взгляде, что, в конце-концов рассмеялась.
Уходя, чмокнула сонного Патрисия в черное темечко (он открыл один глаз и муркнул), прижалась к уже одетому в джинсы и тишотку Даниле.
– Я через пару часов зайду к вам. Горшок для кота заберу, – Данила облапил ее плечи.
– Ты лучше его самого принеси.
– Как это? – отстранился, посмотрел в лицо, не отпуская, – ты же придешь сегодня! Придешь? Мы договорились!
– Не договорились. Дани… Мы же спали, вместе. Как я теперь приду?
– Тем более приходи!
На широком лице его была написана уверенность, и Даша вздохнула. Ну, как объяснить. Если бы не кинулись друг на друга, то и пришла бы. Как к другу. А теперь, получается, как и говорила ночью – вроде она собой расплатилась за ночлег. И, накидывая капюшон, начала:
– Понимаешь, Дани. У нас был секс, и теперь получается, что я…
И замолчала, испугавшись его заледеневшего лица.
– Знаешь. Ты иди на работу. А то наговорим ерунды, потом будем жалеть, – он отпустил ее плечи, и Даше сразу стало холодно, будто в студии распахнули окна.
– Я не ерунду говорю!
– Сказал – молчи, – накинул меховой капюшон Даше на голову, натянул поглубже, как тянут козырек кепки, и, чмокнув в щеку, вытолкал из студии.
– А, – сказала она в захлопнувшуюся дверь. И, вздохнув, нажала кнопку лифта.
Металлическая коробка, гудя, везла ее, и студия с Данилой, широкой тахтой и маленькой спальней возносилась, отрываясь от Даши, покидая голову. А на место прошедшей ночи бежали, торопясь, мысли о Галке, о ночном грабеже; работе, которая ждет, потому что обязательно кто-то из клиенток придет и, рассказывая о весело проведенных праздниках, сядет пить чай и ждать своей тряпошной игрушки.
Солнце сверкало так, что из глаз потекли слезы, и это было здорово. Даша, смахивая капли с холодных щек, радовалась, что бежать недалеко. В теплой мастерской она, презрев Мишины смешки, снимет скрипучий тесный комбинезон, наденет уютные старые джинсы и маечку с желтым смайликом. Сядет за машинку и, отгородившись механическим стрекотом от суеты, отдохнет. От праздника, от поездок в метро, и от множества людей, с которыми ей пришлось общаться, вступать в разговор, лепить на лицо улыбку.
Подбегая к подъезду, спросила себя – а тахту тоже хочется забыть? И обнаружила – уже соскучилась по Даниле.
– Так не бывает, – сказала себе убедительно, – не бывает, не так уж он мне и нравится. Ну, было-побыло разок.
Ждала шепота соглядатая, который, конечно же, подтвердит, так не бывает, чтобы до секса совсем ничего, а после вдруг сразу радость с ревностью вперемешку, и будто вместе росли, и на одном языке разговаривают… Не бывает ведь? Но соглядатай молчал.
Берясь за ручку приоткрытой двери (в дом заходила дама с орущим ребенком, и Даша помогла ей внести по ступеням коляску), оглянулась на окошки студии. Вот там, в самом торце – спальня. Две прозрачных стены смотрят на парк, жаль, не успела утром постоять, упираясь в холодное стекло руками. А за этим окошком, нет, за тем – стоит посреди студии тахта… Та самая.
В окне показалась маленькая фигура, еле заметная в солнечных бликах. Замахала рукой. И Даша, держась за покусывающий пальцы металл, замахала в ответ. Смеясь, проскочила мимо сердитой консьержки и влетела в длинный холл мастерской, на ходу расстегивая пальто.
– Эй, кто живой, погорельцы! Обокранцы! Приватный танец заказывали?
Распахнула пальто и пошла походкой стриптизерши, зазывно покачивая бедрами, обтянутыми черной кожей.
Продолжение следует…