В которой Даша пожинает последствия разгульного вечера, Патрисий становится участником почти научного исследования, а Данила случайно ли, намеренно, сыплет в Дашину душу правильный изюм

Даша не любила спиртного. Еще в школе, когда с девчонками бегали на дискотеку, покупали бутылку сухого вина, на троих. Прятали в старый почтовый ящик, который принадлежал уехавшей соседке, и, принаряженные к вечеру, ныряли в подвал. Там, за сараюшками с деревянными щелястыми дверями, выпивали бутылку из горлышка, шепотом подшучивая друг над другом. Замирали, когда в подъезде слышались шаги и, хихикая, тыкали початую бутылку за кучу старых ведер в углу.

Однажды Аллочка ее уронила, неловко переступая каблуками: залила туфли, была сдавленным шепотом обругана. …Девчонки из параллельного, как рассказывала Валюшка, покупали сразу водку, делали по три-четыре глотка, этого хватало, чтоб танцевать весело и, не стесняясь, перемигиваться с кавалерами. Однажды, когда душевные подружки на дискотеку не пошли, Даша увязалась за чужой компанией, послушно выпила свои несколько глотков водки, но никакого удовольствия от горечи в горле не испытала, только утром сильно болела голова.
Позже, после школы, научилась и водку пить. Заодно узнала кое-что о себе – после нескольких рюмок крепкого становилось ей море по колено и тянуло на всякие приключения. Так что, пылкий танец в «Собаке» для нее неожиданностью не был.
Могла и еще чего учудить, уныло думала поутру, ползая среди разбросанных драпировок на подиуме новой витрины. Хорошо, вовремя на слезу пробило, и попросилась домой…
- Тут поставим блондинку. – Галка выпрямилась и, убирая с носа длинную челку, ткнула пальцем в угол, – надо прикинуть, как подсветку развернем, …жаль у нас все три – бабы. Не было мужиков на распродаже. Поломанный один продавался, да зачем нам поломанный.
- Ну их, вообще, – отозвалась Даша, подавая хвост драпировки Мише, который, порхая с молотком, приколачивал края ткани к фанерной облицовке.
- Но-но, – оскорбился тот, – ты свои комплексы на дизайн не переноси!
- Не люблю я пластмассовых, дурацкие они. Щеки гладкие, как у девочек. И глаза тупые. А ты, Миша, живой, ты лучше, – наспех придумала комплимент и поморщилась, прикладывая ко лбу холодную ткань.
- Чаю попей, – велела Галка, отступая и щурясь на эффектно изогнутую пластиковую фигуру.
- Не поможет. …Ну почему я такая несчастная?
Миша фыркнул. Состроил невинное лицо в ответ на Галкин суровый взгляд. Та сказала наставительно:
- Похмелье потому что. Чувство вины и подавленность. Пройдет.
- Пивка тресни! – посоветовал Миша.
- Еще чего! – возмутилась Галка, отбирая у него молоток, – пиво с утра – путь в алкоголизм.
Даша представила себе высокий стакан, запотевший, в котором вьются роями с донышка мелкие пузырьки, а на поверхности прозрачного янтаря стоит шапка пены. Сунула драпировку Мише и, спотыкаясь о разбросанный хлам, ссыпалась с подоконника по временной лесенке в мастерскую. Цепляясь за столы, устремилась к туалету, захлопнула за собой дверь.
Алена переглянулась с Настей, хихикнув. Но быстренько побежала в чайный угол греть плитку. Протянула кружку вышедшей из туалета бледной Даше:
- Бульон, домашний. Мой Соник только им и спасается, когда вдруг.
Даша села на табурет и привалилась к стене. Осторожно глотнула. Горячий бульон, цепляя горло, прокатился внутрь и лег в желудке, спокойно, не пытаясь никуда убежать.
- Спасибо…
Пришла Галка и села напротив. Налила себе чаю, с аппетитом отгрызла кусок подтаявших козинаков, приклеиваясь пальцами к блестящему брусочку.
- Не хандри, Даш. Я вчера тоже отличилась. Прикинь, к Миленке в клуб не пустили. Фейс-контроль. Я со своим масоном приехала, а уже на ногах не стояли. Пальто бросила в машине, пошла в платье, ну в том, что узкое совсем. А этот черт за меня уцепился и уронил, прям в снег, растоптанный. Перед входом. Пока поднял, пока почистил, пока я его обругала… Мальчики смотрели-смотрели, и, хоба – руки поперек входа. Не пройдете, значит.
- И что? – Даша пила мелкими глоточками, представляя события.
- Я позвонила, Милена выскочила, обложила охрану и нас провела.
Галка, вытирая липкие руки, рассмеялась:
- Самое смешное было, на телефоне кнопки нажимать. Он заблокирован, а я тыкаю и тыкаю. А масон мой топчется рядом и время от времени поет. Женские причем песни. Типо, напилася я пьяна. Она напилася. Не он. Я значит. А сам меня уронил.
- Я же говорю, все они хороши, – снова сказала Даша, на этот раз имея в виду не только пластмассовых мужчин.
- Но-но! – закричал с подоконника недремлющий Миша. И замурлыкал фальшиво, возвращаясь в нутро витрины. За ним тянулся хвост подкладочного шелка цвета электрик.
Галка, сочувственно разглядывая бледное Дашино лицо, успокоила:
- Зато выглядишь на все сто. Глазищи скорбные, кожа – чистый фарфор. Хоть в витрину тебя ставь.
И ушла вслед за Мишей, тут же за ворохами ткани деловито на него накричав.
Патрисий волновался. Понимал, волноваться ему не по чину и не по размеру, но – распахнутое окно, собранная из табуреток лесенка, новые полы, пластмассовые руки и ноги, картонные кубы и шары… И Патрисий в десятый раз обходил по периметру мастерскую, держа над спиной хвост, загнутый крюком. Голову нес гордо, выражения морды не менял, но белые усы вздрагивали, и уходить в любимый угол спать он не собирался. Дважды пытался сунуться на новую территорию, был изгнан грозным окриком и, обидевшись, в третий раз не пошел. Но контролировал, изо всех кошачьих сил.
Даша снова полезла в стеклянный аквариум витрины.
- Тут – блондинка, – задирая голову, указывала ей Галка, – слева – та, что на коленках стоит. А впереди сбоку – эта, с руками.
Галка привезла кроме обычной высокой неживой девицы – двух нестандартных. Одна действительно стояла на коленках, как стоят дети, опираясь на руки, вытягивая шею к цветку на поляне, и лицо у нее было такое же – удивленное и заинтересованное. А другая, чуть подавшись вперед, прикладывала руки к лицу, будто пытаясь рассмотреть что-то снаружи, за стеклом. Даша была в восхищении.
- Галя, а давай, когда менять будем, сделаем в углу занавес бархатный, будто примерочная, и девочку поставим внутрь, а снаружи пусть только рука голая и ножка, чтоб казалось: она зашла и еще драпировка не расправилась даже.
- О! – ответила Галка, кивая.
- Зачем манекен, – подхватил экономный Миша, – можно только руку приколотить и ногу пониже, я со склада у Талашовой принесу.
- Угу, – возразила Галка, – а потом вдруг нога отвалится, и будет валяться посреди витрины. Дарья, тащи шубейку, наденем на куклу.
Даша спустилась, вытащила из дальнего угла тщательно увязанный пакет, в котором ждала своего звездного часа облезлая парижская шуба Милены. Прижимая к животу, стала дергать одной рукой тесемку.
- Ууу-ооо-ыыы! – раздался под сводами ателье голос Патрисия. Боевой клич. Бешеный вопль.
Даша уронила пакет. С готовностью завизжала Алена и, собираясь взлететь на стол, прыгнула на табурет.
- Что? – растрепанная Галка высунулась из драпировок кукольным петрушкой.
Налетев на пакет, Патрисий терзал его когтями. Кошачья спина выгнулась калачом, хвост стоял саблей, в глазах сверкала смерть.
Но Даша, измученная переживаниями, похмельем и крушением идеалов, рассвирепела мгновенно. Под неутихающий вой, схватив кота за шкирку, оторвала тяжелую тушу от пакета и, стиснув зубы, швырнула в проход между столами. В стороны полетели клочья полиэтилена. Она снова прижала к животу пакет, из которого щедро вылезал потревоженный Патрисием разноцветный мех. И отступила, с испугом глядя в проход.
Сверкая круглыми глазами, пружиня хвост и подняв вдоль спины черный драконий гребень, Патрисий мчался на нее, неудержимый, как тропическое цунами. Даша пискнула и, не отпуская пакета, побежала вокруг стола прочь.
- Дверь! – крикнула выглядывающей из своего кабинетика Насте, и та, подскочив, услужливо распахнула туалет. Даша юркнула внутрь и щелкнула засовом.
- Вторая часть марлизонского балета! – завопил Миша, стараясь перекричать кошачий вой.
- Мерлезонского! – дрожащим голосом отозвалась Даша, – кота лучше заберите! Чего это он?
- Чего это ты, Цезарь чортов? – потребовала ответа Галка, тоже пытаясь перекричать кота. И через секунду, что-то сообразив, застучала в дверь туалета:
- Дашка, открой быстренько, я в щелку просуну. Да заткнись, дурень!
- Муыффф-ыыыы! – заливался Патрисий, отпинываемый ногами, и рвался к Дашиной крепости.
Даша приоткрыла дверь и потянула внутрь пакет для мусора, по размеру годный для средней величины покойника. Посмотрела на него непонимающе, но тут же кивнув, сунула шубу в недра пакета, и залепила сверток скочем, лежащим на полочке.
- Побрызгай! Возьми там чего-то вонючего, дезодорант Мишкин! – кричала Галка.
- Но-но, – обиделся Миша.
Даша, задерживая дыхание, щедро залила пакет, пшикая на него “изысканным ароматом папайи и малазийской сосны с мужественными нотками мадагаскарского табака”.
- Меня сейчас стошнит…
- Нормальный дезик!
- Ыыы-ууауууу!
Миша ворчал, и голос его становился слышнее, – Патрисий орал все тише и тише. И, наконец, покрутившись у закрытой двери, дергая белыми, как рыбацкая леска, усами, изогнул хвост новой фигурой и мягко ступая, ушел на подоконник, где сел спиной ко всем. Задрал заднюю ногу и стал вылизывать окорочок, длинно ведя розовым языком.
Галка поскребла по фанерной двери.
- Вылезай, партизанка. Шубу там брось пока, за унитазом.
Даша осторожно вышла и присоединилась к народу, который полукругом собрался у окна, напряженно глядя на кота. Миша поигрывал молотком, и Даша, будто невзначай, инструмент у него отобрала.
- И что с ним такое? – Галка спрашивала у всех, но Даша, чувствуя свою ответственность за негодяйские выходки, виновато пожала плечами:
- Ума не приложу. Ведь такой спокойный кот. Такой хороший. И красивый такой. Мышей ловит и даже крысу, помните?
- Ты мне его не сватай, замуж не пойду. И, кстати, о крысе. Он тогда тоже на шубу накинулся. На эту же.
- Она пахнет, – авторитетно сказала Настя, – у нас хомяк балдеет от мандаринов, прям, умирает. За шкурку готов отдаться всем подряд.
- Лучше бы этот толстяк за шкурки отдавался, – мрачно ответила Галка, – у нас тогда мехов было бы – вагон. А он, сволочь, дерется с шубой! Ну и что делать? Я уже все рассчитала! Стоячая дылда будет в наброшенной шубке и в той юбочке под крокодила, у которой задницу Любаня прожгла утюгом. Майку из тонкой замши, которая с браком на спине, – задрапируем и заколем прям на сиськах. Она ж впереди всех стоит, лицо витрины. И как теперь без шубы?
… Патрисий закончил с ногой и обратился к белоснежному животу. Миша, оскорбленный тем, что Галка вспомнила один из грехов Любани, ушел в витрину и там чем-то громко двигал. Алена, услышав про утюг, ойкнула и убежала к гладильному прессу. Настя слегка раздраженно спросила:
- Мы что, каждый день витрину будем обновлять?
- Нет. Я думала, раз в месяц где-то.
- Ну, заклеите окна и все. Делов-то. Не унюхает.
- Верно, – Галка принюхалась к Даше, – а шубу зальем Мишкиной отравой, погуще.
- Только ты заливай, а то меня снова… – Даша вспомнила каморку туалета, заполненную парами мужественных ноток малазийского табака, и содрогнулась.
- Наш хомяк, он даже сбежал как-то из клетки и забрался на кухонную полку. Там джем стоял, мандариновый, так он унюхал, – рассказала Настя, уходя к себе.
- Вот как?.. – Галка подумала. Быстрыми шагами ушла в дальний угол к комоду. Оттуда распорядилась:
- Даш, отойди от своего Аврелия. На всякий случай.
Зашуршал полиэтилен. Патрисий бросил недолизанный живот и поднял большую голову. Даша смотрела, как расширяются и темнеют кошачьи глаза, дергаются усы вокруг треугольной пуговицы носа.
- Ууу-ыыыы-ааау? – утробным басом вопросил кот и вскочил, выгнув спину.
- Галь…
- Мыыыаврррр!..
- Все, уже все! – Галка захлопнула дверцу комода и вернулась к окну:
- У меня там кусочки лежат, в самом углу, завернутые, от Колиной куртки. Я ему ламу ставила на подстежку и капюшон. Вот маленький хвостик достала. И видишь, чего!
- Галя! А как он орал, тогда, в прихожей! – напомнила Даша, – Коля еще подумал, что это я реву. Утешал из-за двери. А Патрисий – нюхает и воет пуще.
Они, стоя рядышком, смотрели, как на круглой кошачьей спине опускается шерсть, и Патрисий, снова вспомнив о гигиене, мелькает розовым языком. Какую тайну знал о ламах большой черно-белый кот, которого Даша подобрала у мусорного контейнера, где он сидел прямо и глядел перед собой, тощий, облезлый, сотрясаемый крупной дрожью? И где он с ламами познакомился? Может быть, он прилетел самолетом, из самых Анд, зайцем? Кот – зайцем… А там, в прозрачных суровых горах его хозяин пас стадо горбоносых скотинок с влажными коровьими глазами и заставлял кота их охранять? Или какая-то лама, мерно жуя, наступила на маленького котенка, он чудом спасся, подобранный дочкой туристов, и она провезла его в сумке…
… Или он родился в Москве, но жил в квартире у старухи, где все было завешано шкурами лам, все-все – даже холодильник и телевизор…
- Дарья, хватит мечтать. Скоро заказчица придет, я думала, ты рукава втачаешь, к примерке.
- Я и втачаю.
- Нет.
Даша сбоку посмотрела на Галкин профиль с ровным носом и чуть выдвинутой вперед нижней челюстью. Галка иногда говорила о себе словами из песни: я маленькая лошадка, и мне в этой жизни несладко…
Под темными глазами, опушенными жесткими цыганскими ресницами, легли серые круги. Полные губы потрескались.
- Если ты сядешь за машину сейчас, ты проложишь кривую строчку, – мерно сказала Галка, глядя перед собой, – ее придется распарывать и строчить заново. А шов, который распарывали и переделывали, делает вещь второсортной. Поняла?
- Да…
Из раскроечной выглянула Настя. Сказала, подстраиваясь в тон хозяйки:
- Если раскрой испорчен мастером, и нет возможности договориться с заказчиком о переделке, мастер покупает ткань и кроит снова. Или платит.
- Да, – сказала Галка, по-прежнему глядя в окно.
- Если вещь неверно отутюжена, ее нельзя восстановить, – подала голос Алена. – Вся работа насмарку, в брак идет полностью готовая вещь. И шьется заново.
- Да…
Миша, спускаясь по лесенке из витрины, дополнил:
- Если много сметываешь перед примеркой, ты – плохой мастер. От лишней сметки остаются следы на ткани. А это – второсортная вещь.
- Да, – уже вместе подтвердили Алена и Настя.
Даша оглядела их. Вроде бы обычные люди, разные, иногда смешные, иногда вредные. Сейчас все были одинаково серьезны.
- Я поняла, – сказала подавленно.
Галка устало улыбнулась ей:
- Это авторское ателье, Даш, у нас тут – так. И еще много всего надо знать, о чем ты не задумывалась, наверное, когда дома соседкам шила. Если тебе это нужно, конечно.
- Нужно, Галя. Мне нужно. И я рада, что все так, по-настоящему.
- Вот и хорошо. А кому это кажется пустяками, тот не задерживается. Лезь в витрину, а я за тебя рукава притачаю.
Внутри стеклянного аквариума было зябко, улица придвинулась совсем близко, сверкала растоптанным снегом прямо за широкими стеклами. Наряжая девчонку, стоящую на коленках, Даша думала о скрижалях профессии, которые – в каждом деле и, пока они есть, не переведутся мастера, такие, как Галка. Будут колдовать свое хитрое колдовство под стрекот заказчиц, для которых тут всего-навсего тряпичная мастерская, и которые, пару раз надев обновку, прибегут за следующей. Но за каждое из этих платьиц, юбочек, жакетов и блузок мастеру никогда не будет стыдно. Даша выпрямилась, растирая ноющую поясницу, улыбнулась свету за окнами. Охота на единорога… Она сошьет свою собственную коллекцию и неважно, где будет дефиле и будет ли слава. Главное, вещи, что снились ей, обретут жизнь, настоящую. Их можно будет потрогать, надеть. Полюбить.
Сбоку блеснула яркая вспышка и Даша, вздрогнув, прикрыла глаза рукой. Посмотрела вниз за стекло. Там, заслонив лицо черным фотоаппаратом с большим объективом, топтался рослый мужчина в распахнутой рыжей дубленке. Меховая ушанка съехала на затылок. Блеснув еще, опустил камеру и замахал рукой, улыбаясь.
- Данила?
Шевеля губами, он что-то говорил, щеки горели морковным цветом. Даша подошла к самому стеклу и встала, прижимаясь лицом.
- Я не слышу!
- Стой! Стой так! – он огляделся и, увидев на краю автостоянки облезлый стул, на котором летом сидел у шлагбаума вахтер, положил камеру на кусок картона и побежал за ним. Вернувшись, установил стул напротив Даши, взгромоздился на него, балансируя. Нацелил камеру.
- Свалишься! – она смеялась и, повинуясь жестам Данилы, поворачивалась в тесном пространстве витрины, обнимала высокую пластиковую деву, наряженную в кожаную юбочку и открытую майку, садилась на пол рядом с другой, раскидывала руки и заправляла за уши волосы. Вчерашний хмель, наконец, переболев, прогнал тошноту, слабость и головную боль, оставив лишь тонкий звон в голове и чувство, будто все вокруг ненастоящее. И Данила тоже ненастоящий, а потому – можно танцевать с неживыми куклами посреди сугробов синего шелка, ловящего длинные блики от скрытых в углах ламп.
Свет вспыхивал, подавая команды. Вспышка: меняется поза и выражение лица; еще одна – и снова Даша другая.
Балансируя на стуле, Данила приклеивался к видоискателю и рамки очерчивали картинку, отрезая синий шелковый свет от белой, траченной морозом, штукатурки стен, от железных дверей подъездов, серого в тучах неба с бледными дырками зимнего солнца. И на вырезанной картинке жила посреди неживых красавиц Даша – высокая, с улыбкой, и падающими на плечи медовыми волосами, двигалась – для него, и для него улыбалась, светлоликая, сероглазая. Красивая. Живая. Самая живая из тех, кого встречал. И Данила отодвигал от лица камеру, чтоб убедиться – она и тут есть, он не забрал ее современным фотоволшебством внутрь картинки. Держа камеру на отлете, цеплял глазами обычную жизнь за пределами рамки, и ему становилось спокойнее – Даша тут. Не исчезла.
Наконец, увлекшись, потерял равновесие и свалился со стула в сугроб, держа камеру на вытянутой руке. Даша ахнула и сплющила нос о стекло. Увидев, как отряхивается, выбираясь, замахала рукой, приглашая внутрь. Данила постучал пальцем по циферблату часов, жестами показал – сейчас уйду, но вскоре вернусь. И убежал, оставив Дашу в самом романтическом настроении, посреди чудесным образом наряженных кукол и как надо убранных водопадов шелка.
Просунувшись в складки ткани, Галка завертела головой:
- Даш, принимай свои рукава. Ух ты, красота!
Забравшись внутрь, одобрительно оглядела витрину, похожую теперь на задрапированную шелком большую шкатулку.
- Все сделала. Молодец! Шубейку накинем после и окна заклеим. Решетку запрем, которая внутрь. Я сейчас в “Рай” поеду, с Наськой, у нас калька кончилась.
…Она крутилась возле большого зеркала, проводя по пятнистому меху пальто бархатной щеткой, осматривала себя через плечо, щуря усталые глаза. Настя, затянутая в стеганое пальтишко, вытянув губы трубочкой, красила их розовой помадой.
- Послезавтра Новый год… Хорошо, Дарья, хоть тебе успели платье построить, – Галка кинула щетку и надвинула меховую шапочку на лоб.
От двери пристрожила:
- Не балуйтесь тут. Втроем.

Предложение следует…