Слегка оглушенная суетой Даша выбралась из угла. В комнате села на постель, повинуясь жесту хозяйки. А та, раскрыв шкаф, вытаскивала и толкала по паркету к ее ногам пузатые фирменные пакеты.
- Это из Милана. А тут – парижское всякое тряпье. Ой, Даш, я такая тряпичница. Юрик мне говорит, ну куда столько, а я как увижу и остановиться не могу никак. И знаешь, другие бегают по бутикам покупают платья, курточки всякие, сумки. Это все есть, но матерьяльчики – как не взять. Люблю я шиться. Еще дома любила.
Распотрошив пакет, потянула из него голубую ленту с металлическим блеском, прижала к груди.
- Смотри, прелесть какая!
Кинула Даше на колени, достала кусок жесткой парчи бронзового цвета. По ткани распускались невиданные цветы, райские птицы, вытканные из блестящей бронзы, топырили острые крылья.
- Это жакет, может, будет, да? Я хочу свою фирму открыть, Юрик сделает, обещал, документы все, офис снимет. О-бо-жжа-ю деловые костюмы! Тут узко, а юбка вот такая – и она чиркнула ребром ладони чуть пониже лобка.
- Прикинь, все сидят, пашут и тут я такая, тададам, вхожу, в костю-юме, с блокно-отом. Нет, с лаптопом ма-асеньким.
- А какую фирму? – Даша гладила рукой жесткие волны парчи, зарывала пальцы в мягкий ворох черного шифона.
- Ну… может ювелирку буду возить из Голландии. Или мейк-ап-студию открою.
- А специальность-то у тебя какая?
- А? А-а-а… диплом по ландшафтной архитектуре.
- Так может студию ландшафтного дизайна?
Натали распустила пояс халата и уронила его на пол. Осталась в маленьких трусиках черного кружева. Обмотала вокруг талии кусок белого трикотажа и кинула край на плечо.
- Не. Там надо по паркам ноги ломать, что я бабка на огороде, что ли? Мне огородов и дома хватило. И связи у Юрика в других сферах.
- Ясно…
- Даш, – она подошла, волоча за собой край полупрозрачного полотна. Села, щуря близорукие глаза. И вздохнула тихонько.
- Я тебе одну вещь скажу… я так давно хотела и вот не знаю, может и поздно уже. Только ты не смейся. Ладно?
- Ладно, – осторожно сказала Даша, ожидая откровения.
- Я, еще, когда в поселке своем жила, я хотела…
Она замялась и, нагнувшись, потащила из пакета еще один отрез – бежевый, с изысканно прописанными по бледному фону иероглифами. Положила на колени и разгладила ткань ухоженной белой рукой. Даша сочувственно следила за движениями.
- Хотела, чтоб у меня был такой комбинезончик, цельный, с открытой спиной. Вечерний. И проймы американские. Вот я купила, для него специально, в Афинах. Как думаешь, такую модель еще можно? Не будет смешно? А то скажут… А мне так хочется, прям до слез. Лет семь о нем мечтаю.
И сбоку заглянула Даше в лицо, моргая ресницами. Такая ранимая и беззащитная – подумала Даша, вот щас зарыдать, прижать к груди, утешить, показать новые горизонты, небо в алмазах… И сказала бодро:
- Самое оно будет. Сейчас в моде восточный стиль, все шьют шальвары всякие, а если сделать такой комбинезон, чтоб штанишки с напуском на босоножки, каблук тонкий высокий, то все ахнут и умрут. На месте.
- Правда? – в голубых глазах засияло счастье.
Ах, как мы со стороны выглядим, подумала Даша. Можно снимать кино, трагедию, конечно. Взлет чувств и катарсис.
- Конечно! (вот те крест!)
- Ну, давай, давай ты мерки снимешь, сейчас прямо! – выпутываясь из драгоценных ворохов, Натали трещала над Дашиной головой. О своем поселке (мама говорит, ты его привези, зятя, а куда я привезу? В Семисотку? Да у него тачка застрянет в навозе), о поездках за границу (а там фонтан, Треви который. Я думала, пройдем и обратно, а он меня, как стал таскать, а у меня пальто до полу с ламой, и каблучищи двенадцать сантиметров, через два часа уже все ненавидела), о Саше-балеруне (они с Юриком большие друзья, женился на этой своей мышильде, теперь она таскается за ним везде…)
Даша захлестывала сантиметровой лентой талию, обмеряла грудь с бледными сосками, которую Натали выставляла вперед, распрямляя плечи. А ведь пойдет ей этот комбез, еще и как пойдет. Походка хороша, как раз для таких шелков с переливами. И, крутя Наташу, проводя руками по талии и бокам, увлекаясь, заговорила:
- Петлей сделаем лямку, широкую, с мягкой драпировкой, чтоб вырез тоже был глубокий и драпированный. Проймы глубокие, вон грудь какая – лифчика не надо.
- Да, – скромно согласилась Натали.
- А тут, на бедрах, где немножко целлюлита, чуть расширим, чтоб визуально уменьшить объемы…
- Какие объемы? – Наташин голос ощутимо похолодел. Она вывернулась из Дашиных рук и направилась к зеркалу, оглядела бока.
- Ну, ты же хочешь, чтоб на пять с плюсом. Мы и сделаем на пять. А мелкие недостатки, они у всех есть.
- Нет у меня целлюлита! – в голосе прорезались скандальные нотки.
- Нет, конечно, – согласилась Даша, – давай, длину отметим и все.
Натали выпрямилась и, повесив руки, со скучающим видом ждала, когда Даша закончит. В дверь заглянул Юрик, блестя лысиной.
- Рыбка на столе, красотки мои. Саша салатик сварганил. Ждем.
Наташа со скорбным лицом накинула халатик, затянула широкий пояс. Еще раз оглядела себя в зеркале, поднимая недоуменно светлые брови. Целлюлит? Какой еще целлюлит, тоже мне… – читалось на недовольном лице. Даша сложила блокнотик в рюкзачок. И вдруг, подсвечивая распахнутое нутро, в рюкзаке запиликал мобильник.
- Ну, идем?
- Я сейчас. Поговорю только, – она вынула телефон, мрачно глядя на номер, высветившийся на экране, села на вороха тканей. Дождалась, когда Наташа скроется и из кухни раздастся ее чирикающий голосок. Нажала кнопку.
- Что ты хочешь, Олег?
***
Не самый новый, маленький телефончик (Олег отдал ей, когда купил себе очередную навороченную игрушку) уютно лежал в Дашиной руке, теплый, и экран светился мягким голубым светом.
- Ты меня слушаешь?
Она вздохнула и прижала телефон к уху.
- Да…
- Ты не дала мне договорить, в последний раз.
- А, отправил подальше новую пассию? Голос у тебя совсем другой, без нее, – храбрый.
Даша разглядывала розовые шторы, подобранные атласными лентами. Между ними в промежутке чернела полоса заоконной ночи.
- Какую это? А. Неважно. Я о тебе. Ты, Дарья, оказалась вовсе не такой, какой я думал. Я-то думал, ты…
Она плавно отвела мобильник от уха, чтоб слова не втыкались в мозг острыми булавками. Все равно, упиваясь собственным красноречием, Олег лишь снова перечислял свои несостоявшиеся надежды, – в крахе которых кто виноват? Правильно, Даша виновата. Сколько раз она слышала эти слова, поставленные в одном и том же порядке. Сперва пыталась возражать, оправдываться, потом упрекала сама, не столько стараясь дать сдачи, сколько донести до Олега мысль – нельзя сдаваться, надо принять разочарования и недостатки, не только ее, но и собственные. Попробовать справиться, вместе.
Но лишь новые упреки в ответ. И лицо у Олега становилось деревянным, будто он обязан договорить до конца, отчитаться перед кем-то.
- Еще этот кот, – пропищала трубка, и Даша крепче прижала ее к уху.
- А что кот? Что?
- Только последняя дура может сменять человека на кота! Своего мужчину – на какого-то сраного облезлого кота! Какого черта ты его притащила?
- Он не облезлый! И ему некуда было. А ты его выкинул, на мороз прямо, пока я на работе!
- Все играешься в ляльки!
- Слушай, чего тебе надо? Я тебя что, обокрала? Забрала кота и ушла. А ты завел себе новую, почти сразу. Что ты хочешь? Чтоб я вернулась?
- Я?
Телефон замолчал, и у Даши вдруг сбилось дыхание. Вот сейчас он скажет, как сильно любит и пусть они с Патрисием возвращаются. Из этой дурацкой однушки с кроватью-сексодромом, подальше от суетливого Юрика и трескучей Натали. От Саши, купающегося в любви к себе. Плохо конечно, что Патрисий уже совсем родной, и она его никому не отдаст теперь. Нет, хорошо. В старой квартире с высокими потолками и огромными коридорами – пять комнат. Мать – величественная старуха с брезгливо поджатыми губами, вечно накрашенными багровой помадой. Да брат, который приезжает раз в месяц, когда появляется в Москве по работе. Олег поймет, что Патрисий не займет много места и никого не объест…
- Я… – повторил Олег.
На Дашино плечо легла теплая рука. И мужской голос, у самого уха с телефоном произнес:
- Дашенька, все готово. Пойдем, милая.
Рука с плеча исчезла. Даша медленно обернулась, не отрывая от щеки телефон. Саша, идя к двери, подмигнул.
- Я сейчас, – машинально ответила она. Из кухни донеслись веселые голоса и Наташин смех. Даша подавила желание подбежать к дверям, держа телефон в вытянутой руке, чтоб Олег услышал – там много людей, она не одна с этим уверенным мужским голосом.
- Вот, значит, как…
- Олег, я…
- Заткнись. Я-то думал, ждешь и волнуешься. Думал, у нас… Ну, что же. Ты сама решила.
- Я? – она вскочила, сбрасывая с колен дорогие ткани, волнами стекающие на паркет.
- Я решила? Да как ты смеешь, ты, клоун! Все наизнанку, вы-, вывер-нул!
- Давай, устрой истерику! Я ими сыт по горло.
- А знаешь что?
- Ну, что? Что?
- А пошел ты…
Щека стала ледяной, и Даша мельком подумала – телефон примерзнет. Надо бы дать отбой, но ей вдруг захотелось услышать ответ. Никогда раньше не грубила она Олегу. Снова начнет орать и упрекать, точно. Ну и пусть.
- Мне придется принять меры, – голос в трубке был таким же деревянным, каким помнилось Даше олегово лицо.
- Ты украла кое-какие фамильные ценности, не думаю, что остановишься на этом.
Даша медленно подняла руку, коснулась маленькой сережки старинной работы.
- Ты же, мне. Ты сказал, что мама твоя так хотела. И отдал. И кольцо.
- Вот-вот. И кольцо. Ты знаешь адрес, и даже ключ унесла с собой предусмотрительно, так что мы пишем заявление в милицию. И регистрации у тебя, наверняка, до сих пор нет. А работаешь все там же, у этой ненормальной? Жди, лапочка.
Телефон замолчал, экран погас. Даша опустила его на колени. Снова подняла руки, касаясь мочек ушей. На безымянном пальце мигнуло колечко – тонкое, витое, с переливчатым серым опалом. Олег говорил – в цвет ее глаз. Она радовалась и, видя, как он гордится, специально для него – ахала.
Даша встала и подошла к зеркалу. Отразилась на фоне бежевой стены, высокая, в короткой юбке медового цвета с черными зигзагами. Черная маечка без лямок – такие носят девочки, когда нет денег на хорошие вещи. Чтоб было видно: грудь красивая, плечики, талия. Чтоб от дешевенькой вещи внимание отвлечь.
- Дашенька, – позвал из кухни уверенный голос.
Она сняла одну сережку, сжала в кулаке. А потом, нахмурившись, снова вдела колючий гвоздик. Изнутри, оттуда, где сердце и как говорят, душа, поднималась горькая злость и… пьянила? Она прислушалась к себе удивленно. Как следует себя вести? Зарыдать, отчаяться. Или впасть в бешенство и разгромить все вокруг? А потом уже зарыдать, впасть в отчаяние. И, вах, – закаменеть, нося в сердце кровоточащую рану… блин…
- Угу, – саркастически сказала Даша своему отражению, – а как насчет “не дождетесь”?
Ей на секунду привиделось, что она спит на диванчике в ателье и снова вместо ног вьются толстые черные щупальца, мощные и непонятные. Хлещут мир вокруг.
- И. Мне. Это. Нравится? Так? – разглядывала себя, поворачивалась, приподнимала плечо. Смотрела на нее из зеркального потусторонья бледная женщина с сухим от ярости лицом и жесткой линией губ.
Увидев на прикроватном столике початую бутылку виски с хвастливой этикеткой, схватила ее, дернула пробку. Та чмокнула, выпуская злой самогонный запах. Даша глотнула. Отдышалась и глотнула еще раз. Вытерла губы и поставила бутылку на место.
Продолжение следует…