В которой Галка и Даша шьют, философствуют и сплетничают о мужчинах, а потом Даша, отправляясь навстречу приключениям, рассказывает Саше красивую и нежную историю любви

Платье Счастья… Не каждое красивое платье имеет право так называться. Иногда женщина долго мечтает его, чтоб было такое-такое… А, получив, убеждается, – просто платье, красивое, может быть, модное или неимоверно стильное. Но не – счастья.
Зато каждая женщина знает, – оно существует. Надо только с ним встретиться. Оно висит в витрине или манит с обложки журнала. Или его злодейски носит другая. А иногда оно лишь в голове и очертания Платья Счастья размыты и облачны – только шевеление пальцами, округлые жесты и невнятные слова пытаются очертить мечту.

Тем, кто умеет рисовать – легче. Они могут набросать его сразу, комментируя каждый штрих. Или делать рисунок за рисунком в поисках единственного. Тем, кто умеет шить – еще легче. Они могут, потратив время и силы, разогнуть, наконец, уставшую спину, и повесив на вешалку, отступить, любуясь. Вот оно!
Но сначала его надо узнать. Определить среди множества манящих тканей и зовущих силуэтов. И пусть мужчины смеются, заявляя, что любому платью предпочтут прекрасное женское тело, дивную фигуру, блестящие глаза, наполненные любовью. Пусть их. Они не женщины. Лишь женщины понимают, что Платье Счастья – реальность. И эта реальность должна быть у каждой женщины.
– Не только женщины понимают, – Даша подняла руки и замерла перед зеркалом, – есть ведь еще кутюрье, и не все они геи. Наверное.
– Они придумывают и шьют, – Галка говорила через булавки, которые держала во рту и потому шепелявила “фьют”, – но все равно не понимают, какое кому. Ты понимаеф?
– Да.
Галка заколола плечо и отошла. Посмотрела удовлетворенно.
– Так и будет. Снимай аккуратно. Прострочишь сама, и останется только подол.
Даша, медленно извиваясь, вылезала из платья, как из змеиной шкуры. Галка, придерживая сколотые швы, спросила:
– А ты как поняла, что это твое платье? – бережно приняла на руки блестящий жемчугом шелк.
Даша переступила по полу босыми ступнями, отряхнула ногу от щекочущих ниток.
– Я не сразу. А вот сейчас подумала – я в нем могу босиком. Или лежать на полу. Или – идти по лесной дороге. И оно не будет дурацким, оно будет все время – самым лучшим. А еще я в нем не теряюсь.
– Правда. Я твое померила и сразу – нет меня, да?
– Угу.
Они весь день были одни в мастерской, которая от этого казалась совсем пустой. Не пищала Алена, не ворковал в телефон Миша. Настя не выходила из закутка с руками в кармане передника.
Галка, раздав деньги, устроила своей команде внеплановый выходной. Зимнее солнце лезло через планки жалюзи, чертило на полу и машинках светлые полоски. Патрисий плавно ходил то за Дашей, то за Галкой, уважительно нюхал раскроенные лоскуты, – интересовался. И работа тоже шла плавно, без остановок и переделок. Даша, кладя ровную строчку по длинному боковому шву, даже засмеялась от удовольствия.
– А помнишь, Галь, как я Тинке штанишки укорачивала? Ну, думаю, полчаса и побегу по магазинам. Провозилась целый день, чуть с ума не сошла.
– Бывает. Брак в материале был, никак шов не ложился.
– У меня в Южноморске парень был, и не дурак, вроде. Все смеялся, что я тряпошница.
Галка собрала со стола мелкие обрезки, выкинула в урну.
– Какая же ты тряпошница. Ты мастер. А он дурак. Хотел, чтоб трактор водила? Крановщиком была? Кто-то же должен одежки делать. Настоящие, а не мешки с дырами для головы и рук.
Даша покивала. Останавливая машину, подняла голову. И побежала в холл, где затрезвонил телефон. Вернулась и встала у двери, накручивая на палец русую прядь.
– Ну? – спросила Галка.
– Меня, кажется, пригласили в гости.
– О-о-о! Ну? – потребовала Галка объяснений.
– Или не в гости… это Саша. Александр. Он хочет насчет заказа со мной переговорить. Есть у него какая-то крутая клиентка. Спросил, могу ли я приехать, чтоб все рассмотреть на месте.
Даша посмотрела на Галку вопросительно. Ее раздражало, что все происходит чересчур быстро, и по-деловому аккуратно. Знакомство, комплимент, букет, свидание… Но, с другой стороны, праздник – вот он, и видимо, практичный Саша решил спрессовать в три дня всю букетно-скамеечную стадию знакомства.
Галка хмыкнула. Отложив шитье, подвела вверх сильно накрашенные глаза и стала давить пальцами на нижние веки.
– Черт, зрение садится. Глаза болят, а очки неохота. Он про клиентку всерьез? Или сразу в койку решил завалить?
– Сказал, дева ищет себе мастера или ателье авторское. На тканях цыкнутая, везет отовсюду, дома целый склад. А сама искать хорошего мастера – ленива. Вот он и посоветовал. Нас. Что скажешь?
Галка сидела, вся полосатая от солнца. Видно было – устала. И, несмотря на свое признание о том, что когда-то Саше-балеруну глазки строила, видно было и то, что Дашины успехи с ним ее не раздражают. Сама она крутила роман с вальяжным директором строительного агентства, время от времени темпераментно скандалила с приходящим экс-мужем, и решала школьные проблемы Аниски. Но больше всего – работала. Даша удивлялась, прикидывая, когда она успевает со строителем своим, – верно, не отрываясь от очередной заказанной вещи…
– Насиловать он тебя не станет, – подумав, вынесла вердикт Галка.
– Господи, Галя!
– Повторяю – не станет. Ехай, Дашка. Или закрутишь роман или сосватаешь нам богатую клиентку. А то нынешние девы уже такие подружки-подружки, каждая только чаю приезжает попить да разговоры поговорить. А как платить, так, ой забыла кошелек!
– Он еще раз позвонит.
Галка кивнула и снова уткнулась в шитье.
– Когда зовет-то?
– Сегодня, к восьми, сказал, заедет, если что.
– Успеем дошить, – успокоилась Галка, – наденешь?
Даша посмотрела на платье, навзничь лежащее на столе. Казалось, оно движется, перетекая, но остается на месте.
– Не-е-ет. Это пусть на Новый год. Даже если не будет ничего у меня, то оно будет.
– Все у тебя будет, Дарья. Ты молодая, красивая. И талантливая. Будет тебе счастье и успех.
– Я с деньгами не умею, а чтоб успех, надо уметь.
– Ну и что! Главное – талант. И упорство. Я вот добьюсь, всего добьюсь!
Даша посмотрела на понуренную Галкину голову и сутулые плечи. Подвинула к себе платье и стала отмечать подгибку. Ей было стыдно ощущать себя старым циником, но именно им она себя и ощущала, работая, наблюдая и думая. Мир сделан так, видела она, что никакое упорство и никакой талант сами не вывезут. Надо уметь себя подать, и продать. И чем громче кричишь о себе, даже если врешь и ничего не умеешь, тем больше интерес. С Галкой они постоянно спорили, но упрямица верить в это не хотела. И Даша ее понимала. Без денег и связей, маленькая одиночка, взвалившая на плечи мечту об успехе своего таланта. Мечта давит на плечи, тянет вниз – тяжела оказалась.
Но если думать, что мечта совсем неподъемна, зачем тогда жить?
Патрисий, нагревшись на солнце, спрыгнул с подоконника, уединился в углу, долго копал лоток, гремя опилками. И пришел к Даше – он всегда приходил, когда одолевали ее грустные мысли: садился рядом на стол, смотрел, как работает, и, наклоняя большую башку, бодал под локоть. Даша колола пальцы иглой и смеялась. Не все грустно, если кот слышит ее унылые мысли. Значит, есть что-то еще в этом мире, кроме безжалостной логики? Платье Счастья, например, и – Патрисий. А, значит, есть и для Галки надежда на чудо.
Телефон зазвонил снова. Когда, переговорив, Даша вернулась, Галка встала, потягиваясь.
– Порешили? Вот ключи, мотай ко мне, ванну прими, волосы приведи в порядок. Аниску отругай, пусть уроки делает, не фиг к панкам своим бегать. А потом сюда – будешь работать и ждать своего принца на форде. И не забудь! Юбку не забудь, ту с каракулями. Короткая, но в машине не замерзнешь.

Через два часа, блестя волосами и подкрашенными глазами, Даша снова сидела за рабочим столом и, мелькая иглой, взглядывала поверх мягкой горы недошитых вещей в окно на край автомобильной стоянки. Коленки в поблескивающих колготках упирались в ножку стола, было неудобно, но одновременно приятно, лишний повод посмотреть на свои ноги. А то все джинсы и джинсы. Пришел Патрисий, подозрительно обнюхал коньячного цвета нейлон и приготовился вскочить Даше на колени, но она испуганно шикнула, оберегаясь. И кот, презрительно взмуркнув, ушел в угол, сел там спиной ко всем – обиделся.
– Дашк? А вот скажи. Он тебе чем нравится?
– Балерун? Ну…
Даша задумалась. Чувства её были перемешаны и невнятны. Слишком тяжело ударил по ней разрыв с Олегом, такой внезапный, и такой банальный – если поглядеть со стороны. Ночами, лежа под мигающей лампой и глядя на беззаботных настенных красоток, она перебирала все события их романа, вспоминала письма и разговоры, удивляясь напряженно – неужели это все говорилось, писалось, неужели это все было? Куда делось? Казнила себя, за то, что в результате оказалось – ее любовь не так уж сильна. Ведь если настоящая любовь, то, наверное, любила бы Олега до сих пор, издалека, прощая любимому злое упрямство, мелочность, почти дамские истерики, и совершенно детские капризы. Простые объяснения того, что произошло между ними, были так оскорбительны для Дашиной любви, что хотелось найти гору песка, закопать туда голову и перестать дышать. Как там, по-простому? Поматросил и бросил… Погулял и соскучился. Или увлекся, да, а потом, раз и надоела… Но разве Даша могла устоять? О-о-о, этот смуглый красавчик с тонкими чертами лица умеет быть очаровательным, хоть на край света за ним беги. И не разучился, – судя по ночному женскому голосу в телефонной трубке.
Она тряхнула головой, и заколка на затылке щелкнула, падая на пол. Волосы рассыпались по плечам.
– Эй! Ты что там? – сквозь частую сетку волос показалось озабоченное Галкино лицо, карие глаза, чуть выпуклые, смотрели с тревогой и легким раздражением.
– Ты из-за балеруна расстроилась? Что он женат? Даш…
– Да нет! Я про Олега. Вспомнила вот. Извини.
– А чего извиняешься? Любовь ведь. Была.
– Галя, да в том и дело. Если была – куда она делась? Скажи куда?
– Я не брала, – открестилась Галка. Но, увидев, что шутка не к месту, снова стала серьезной:
– Наверное, прошла.
– Так быстро? Значит, пока письма писали, да по телефону болтали, то и любовь? А как встретились, то и все?
– Ну, что ты меня мучаешь допросами? И себя тоже. Может, и не было ее, любви. Тем более, чего переживать. Живи, давай! И вообще, я спросила про другое.
Даша разгладила на столе шубку, глаза ее блестели, губы кривились, но рука с иглой мерно ходила вдоль подгибки, прокалывая аккуратные дырочки, оставляя невидимые глазу стежки.
– Понимаешь, если я любила, то сейчас вроде как предаю. Не Олега, пусть он там с кем хочет живет. А любовь предаю. А если не любила, какого черта ехала? Все ведь бросила – работу интересную, Тимку, маму! На билет еле наскребла, мне еще долг отдавать! Пойми, он мне теперь говорит, я ехала, чтоб только в столицу. Понаехавшая, значит. Но это не так! Мне наплевать, что так выглядит. Внутри я знаю, что это не так!
Галка слушала, сидя напротив. Крутила пальцами коричневый локон. Дождавшись горестного восклицания, напомнила:
– Так что насчет балеруна?
– Сейчас, – заторопилась Даша, наконец, откладывая шубку, чтоб удобнее было размахивать руками, – вот, я уже почти дошла до него… Значит, я могу или сделать вид, что я все еще люблю без меры. И сидеть, ах, Олежа, как в монастыре, а он глядишь, когда-нибудь смилостивится, и меня подберет. Или могу себе сказать, Даша, ты была дурой, полной дурой, повелась на сказки. Подожди!
Она вскочила и подняла палец.
– На сказки в своей голове, понимаешь? Не он виноват, Галя! Я виновата в том, что побежала за глупостью.
– Ну, допустим, – осторожно сказала Галка, – И что? С бале…
– Да подожди со своим балеруном! Вот я и говорю – если это все была ерунда, и если я была дура, дура! То, значит, надо наплевать, Олега забыть и зажить новой жизнью! Вот!
Она стояла, подняв палец, с рассыпанными по плечам русыми волосами, выставив вперед ногу в тонком нейлоне, под натянутым краем короткой юбки в бархатных разводах. И на лице сверкало вдохновение собственной правоты.
– Вот завернула, – сказала Галка одобрительно, – ну и ладно, значит, поедешь и кадри его немилосердно.
– Там Оленька. Не буду кадрить. Мне ее жалко. Но он мне нравится, потому что с ним можно – без любви. Понимаешь? Никакого обмана, и если бы не Оленька, то можно бы – секс.
– Разберетесь. Я три раза ее видела. Не все у них там хорошо, в семейной жизни.
– А любви, ее, получается, нет. Если даже с Олегом не любовь, то все, что до него, оно, вообще, пфф. Значит, нет ее!
– Мурра, – наконец высказался Патрисий, и ушел совсем, как он уходил в трудные для себя минуты – через закуток с раскроечным столом, на трубу и в дырку за ней, а там – запертая подсобка со всяким хламом. Даша подозревала, что именно так кот проникал в подъезд, а оттуда в каморку к вахтерам, принося им задушенных мышей, но сам Патрисий на такие предположения оскорблялся.
– Патрисий насчет любви не согласен, – Галка ушла в чайный закуток, загремела чашками, – пирожное будешь?
– Нет. Я решила не есть.
– Вообще, что ли?
– Ну… Капусту буду есть и бананы. Бока растут.
Галка вдруг засмеялась, наливая в чашку кипяток.
– Машка тоже одни бананы жрет, ну эта, которая текильщица, у нее ноги роскошные, как у лошади. Их директор смотреть, прям, не может спокойно, как она заходит в кабинет, он рычит и глазами крутит. Но на бедрах у нее целлюлит. Все время в косметических салонах торчит, чего только не делает. Помню, приходила, так у нее на заднице вся шкура облезла – сожгли какими-то обертываниями. Денег содрали уйму, а попу попортили. Мы ей шили шортики атласные, в цвет юбки, чтоб живот значит, голый, а пятен на заднице не было видно. Хорошо, что ты, Дашка, не танцуешь на столе.
– Данила, фотограф этот… – Даша склонилась над столом, наметывая подол своего платья.
– А что фотограф? Ты Дарья, не пори ерунду. Он босяк. Пашет на дядю в своей студии, ни машины у него нет, ни денег.
– Да, – уныло ответила Даша, – я как раз сказать хотела. Он из таких, как Олег. И это пугает. Не хочется мне все по-новой.
– Правильно! У него моделек сто штук, все честно дают, лишь бы фоточки получше поиметь. Он и есть богема. А ты не девчонка уже, тебе надо думать о жизни.
Отставив чашку, она подошла к сидящей Даше и подняла на руках ее русые волосы:
– Давай я тебе косу заплету красивую, а то скоро уж приедет.

Продолжение следует…