Наутро Дашу обуяло настроение хорошее, даже отличное, и вчерашнее уныние казалось смешным. Рабочий шум в мастерской радовал ее. Алена, помирившаяся со своим малолетним геймером, сияла глазами и пританцовывала у гладильной доски. Настя, на выдохе, с покрасневшим лицом, сумев затянуть сантиметр на талии до приятной ей отметки, воодушевленно жевала морскую капусту. Галка, отмахнувшись от унылых мыслей об улетающих в прорву деньгах, рассказывала анекдоты из жизни столичных кутюрье. Во всех анекдотах она блистала и повергала соперниц и соперников своим талантом в прах. Во что Даша под сегодняшнее настроение охотно верила.
И Патрисий, сидя среди бумажного хлама на подоконнике, мыл усы лапой и был красив чрезвычайно, облитый нежданным зимним солнышком.

Закончив с примеркой, Галка подтащила к большому столу табурет и села, раскрыв альбом на чистой странице. На белой бумаге под задумчивыми штрихами появлялась то женская головка в повороте, то нога, поставленная на носок, очертания юбки, с краем, приподнятым пальцами.
– Твое? – спросила Даша, заглядывая ей под локоть. На листе шагала на них целеустремленная дама, в мешковатом комбинезоне с модно спущенной мотней и большими пуговицами на широких лямках.
– Не. Талашовой новая коллекция.
– И там все такое вот? Мешками?
Галка подняла голову и посмотрела – снизу, но свысока.
– Ты, Даш, соображаешь, извини, немножко по-деревенски. Красота разная бывает.
– Да некрасиво это, – сказав, Даша тут же испугалась и постаралась смягчить сказанное, – ну, можно же по-настоящему сделать красиво. Чтоб – ах…
– Это – модно, – Галка провела линию и заштриховала силуэт, – а значит красиво. Ну, как тебе объяснить… это – актуально. Конечно, тут главное – вовремя успеть, если опоздаешь такое носить, будет смешно.
– А мне нравится, чтоб вечное, – Даша расправила рукав черного шелкового платьица, стилизованного под китайское: узкого, с маленьким глухим воротником, усаженным круглыми атласными пуговками, – вот это ты придумала, смотри, как здорово.
– Не я. Это китайцы придумали, сто тыщ лет назад. А хочется, чтоб совсем свое, понимаешь? Вот Синдерелла, со мной вместе училась, сейчас по Москве пять магазинов, авторские тряпки. Думаешь, так не умею? Я у нее срисовала юбку, с карманами на воланах, зимнюю. А я зато сделаю палантин кашемировый, с капюшоном, а на концах – карманы, прорезные с клапаном. Вот!
И она подвинула к Даше рисунок. Та, сомневаясь, смотрела на резкие линии.
– Но зачем карманы на шарфе? Ведь не положишь ничего, болтаться будет и бить по ногам.
– Ну и что! Зато никто такого не придумал! А еще юбки, такие плотные, и карманы будут везде – в разные стороны прорезаны и отделаны кантами цветными. А позади шлейф, жесткий, чтоб углами торчал.
Даша подумала о леопардовом пальто, сшитом Галкой. С которым та вечно воевала на эскалаторах и несколько раз защемляла роскошный подол дверями лифта.
– Галь. Куда в такой юбке, ведь пешком не пойдешь, со шлейфом-то. А в машине ее на голову придется складывать.
Галка встала и огладила широковатые бока. Шить на себя, как и каждый без сапожный сапожник, она не успевала, и вот уже два месяца таскала одни и те же джинсы с расшитыми клешами, и свитерок, украшенный кожаными шнурками.
– Зато на подиуме будет смотреться суперски. Я же говорю, не понимаешь ты.
Даша повесила китайское платье на вешалку, отряхнула блестящий шелк. И взяла в руки джинсы со сломанной молнией. Ковыряя плотный шов, думала о своих старых рисунках, о вещах, что приходили внезапно и она присматривалась к ним, удивляясь смелости воображаемых вещей. Вздыхала, понимая, в Южноморске такого и не сошьешь и не поносишь. Оставляла в голове самые практичные, пытаясь соблюсти баланс между красотой и возможностью как-то эти вещички носить. Сейчас Галкина уверенность в том, что бесполезная красота всего важнее, сбивала ее с толку. Она снова заглянула в наброски.
– Ну, хоть не таким мешком, а? – попросила с легким отчаянием, рассматривая жирно нарисованную огромную юбку пузырем. Ей ужасно хотелось, чтоб у Галки все получилось. Ведь первое серьезное дефиле, это не в клубе у Милены, которая вечно озабочена, как бы подешевле развлечь своих клабберов. А Галка, кажется, обиделась…
Галка насупилась. И Даша решила молчать. Вот у нее ремонтик, будет на праздник денежка. Кожи куплены, для намечтанной коллекции – чего же еще? Радоваться и говорить Гале спасибо – сто раз, не меньше. Она села удобнее, отвернулась к свету и, натянув на пальцах ткань, стала точными движениями подрезать упрямые нитки. Галка задумчиво смотрела на рисунки. И, отодвигая их, сказала скандальным голосом:
– Ну, ладно… А ты что предложишь? – упирая на слово «ты», – на тебе бумагу, изобрази.
Перестал шипеть утюг. Даша, держа шитье в руках, оглянулась. Алена подошла ближе и встала, приготовившись смотреть. С другой стороны торопилась, огибая стол, Настя. Даша мысленно чертыхнулась и положила растерзанные джинсы на край стола.
– Я не умею так. Рисовать не умею.
– А ты как-нибудь. Я пойму, – взгляд у Галки стал тяжелым и раздраженным.
В углу тихо ворковал Миша, уговаривая Любаню встретить вместе Новый год.
Даша подвинула к себе листы, взяла в руки фломастер. Заправила за ухо волосы.
– Значит так. Зима, например. Дутая плащевка, так? Привычно, ага. Но! Берем белоснежный свитер и белые лосины, меховые короткие сапожки, тоже белые. А сверху накидываем пальто-кринолин, темно-красное, рубинового оттенка с блеском. Узкое в груди и талии, во-от так, – фломастер заскрипел по бумаге, – а юбка у него – бес-ко-неч-на-я, широкая, разлетается. По-королевски!
Фломастер скрипел, шуршала бумага, Алена сопела за спиной. Галка, следя за линиями, постукивала по пластику длинными пальцами.
– Фокус в том, что нижняя часть юбки пристегивается потайной застежкой. Надеваешь без подола, получается пальтишко, а-ля фигуристка. …Вот второе пальто, синее, на серый свитерок. Пальто в виде длинного стеганого сарафана, сверху короткая куртка в талию. В помещении можно снять куртку, а можно снять и сарафан тоже. Остаться в лосинах и мини. Куртку можно носить отдельно.
– Подумаешь, – неуверенно сказала Галка, рассматривая под Дашиной рукой силуэты, – как-то оно просто все. Кажется…
– Главное, подобрать цвета и силуэт, будет офигенно! – убежденно заговорила Даша, отбрасывая лист и хватая другой, – можно еще вечернюю коллекцию сделать, я нарисую сейчас!
– Потом нарисуешь, – прохладным голосом прервала ее Галка, – клиенты пришли. Ты их прими. А я по делам пойду, надо стекла в витрину заказывать.
Быстро прошла в холл, взметывая лежащие на столе лоскуты. Даша, собирая разрисованные листочки, проводила ее растерянным взглядом.
– И что ты тут делаешь, Дарья? – сладким голосом спросила Настя.
– Что?
– Тебе бы в Париж, или в Милан. А ты тут, в ателье на окраине.
Даша сунула в ящик стола рисунки и выпрямилась, глядя на Настю.
- А я и буду. И в Париже, и в Милане.
И, независимо вздернув подбородок, пошла в холл. Там, перед большим зеркалом, застегивая своего леопарда, Галка разговаривала с клиентами:
– Саша, Оленька, вот наш новый мастер, Дарья, она все умеет, все знает, с ней и говорите, – Галка примостила на волосы меховую бейсболку, и, официально улыбнувшись, хлопнула дверью. На сердце у Даши стало смурно. Но она тоже растянула губы в улыбке, садясь за письменный стол.
Саша оказался стройным, дорого одетым брюнетом, с коротко стриженой головой и синими от бритья шеками. Оленька маячила позади, безмолвная и незаметная.
– Новый мастер Дарья, – протяжно сказал Саша и, подойдя, вдруг наклонился и поцеловал Дашину щеку, – все знает и все умеет, все-все умеет?
– Не знаю, – отрывисто ответила Даша, доставая бланки.
– Кто все знает, не имеет права так отвечать, – он подсмеивался, и щеки в белом свете дневных ламп отливали неприятной синевой.
– Что у вас? – Даша не стала поддерживать его шутливый тон.
– О-о, у нас много всего. Олюшка?
Олюшка с готовностью вскочила, поставила на край стола набитый пакет. Робко улыбнулась Даше.
– Ольчик сильно похудела, – сообщал тем временем Саша, осматривая жену с заботливостью хорошего хозяина, – сначала поправилась изрядно, вечная проблема понаехавших девочек. Потом похудела, неожиданно быстро. А вещички самые любимые. Мы, конечно, купим новья, но кое-что нам хотелось бы носить дальше. Правда, зая?
– Да, – тихо сказала Оленька. Она вытаскивала из пакета вещи, и Даша, кивая, записывала:
– Джинсы, вельвет бежевый, джинсы Дольче и Габана, синие, юбка бархатная…
– Маккуин, – подсказал Саша.
– Хорошо, Маккуин. Юбка длинная льняная, Гуччи. Рубашка, снова Дольче и Габана. Блузка – Прада. Вам что, все до праздника сделать?
Она обращалась к Оленьке, но та посмотрела на мужа. И тот, блестя белыми зубами, ответил сам:
– Парочку, не больше. Вельветки и блузку. Я же понимаю, у вас свои хлопоты, пати, вечеринки, мужчины… С вашей внешностью, всезнающая Дарья, разве вы сидите как золушка, с шитьем в уголке?
И на ее молчание весело удивился:
– Неужто сидите?
Даша поднялась из-за стола, вытаскивая из кучи вещей нужные, смерила шутника ледяным взглядом. Поманила Оленьку в примерочную и задернула плотную штору. Торопливо раздеваясь, Оленька шепотом сказала:
– Вы не обращайте внимания. Он шутит. Он всегда шутит.
Надетые джинсы сваливались с худых бедер и висели на попе мешком.
– Тут много убирать придется. Два размера, не меньше. – Даша аккуратно закалывала лишнее портновскими булавками.
– Это, правда, мои вещи, – испуганно сказала Оленька, поднимая прозрачные руки так, что ребра выступили лесенкой, – я просто вдруг раз и похудела. За месяц почти на двадцать кило. Саша очень ругался, что я толстая. И тут оно само…
Поворачиваясь, отставляла покрытые мурашками острые локти и зачем-то убеждала Дашу горячим шепотом, время от времени оглядываясь на штору.
– Если это диета какая, то быстрое похудение очень вредит здоровью, – мрачно сказала Даша.
– Оно само. Правда!
«Да мне какое дело» – Даша, поворачивая послушную Олю, вколола в ткань последнюю булавку, и вышла из кабинки, оставив заказчицу переодеваться.
За столом заполнила квитанции и бланки. И подняла голову, когда на нее пахнуло дорогим одеколоном. Сашины глаза блестели совсем рядом, губы обнажали ровные, один в один зубы.
– Вы, Даша, тут не на месте, – тихо сказал он, – вам надо блистать, а не иголкой пальчики колоть. Хотите, устрою? Я могу…
– Я… – покраснев, она захлопнула тетрадь с мерками.
– Я уже все, – прошуршал тихий Оленькин голос, и Саша изящно повернулся, отошел к вешалке, прихватывая с нее песцовую шубку.
– Зая, ловлю! – накинул, укутал, застегнул, чмокая жену в нос. Оля светила ему синими благодарными глазами, послушно поворачиваясь.
Продолжая улыбаться, Саша отсчитал аванс за работу и, подтолкнув жену к выходу, снова нагнулся и опять поцеловал Дашу в щеку, чуть дольше и сильнее, чем в первый раз, прижимаясь твердыми губами к щеке. У нее вдруг закружилась голова и по ногам пробежали мурашки.
Открывая дверь, обернулся, и Даша прочитала сказанное неслышным шепотом:
– Я могу…
Двое ушли, а она осталась сидеть, положив руки на прохладную столешницу. Черт знает, что такое! Он ей и не понравился! Но уверенность в себе этого лощеного, сытого и красивого мужчины заставляла волноваться. Вдруг вспомнился Олег – не его ноющие истерики перед расставанием, а то, как ночами сбивали простыни на пол, и он зажимал ей рот, чтоб не услышала мать в своей спальне на дальнем конце коридора. …Вдруг стаскивал с кровати и уводил в ванную, почти насильно. И она шла, потому что в эти моменты он был сильнее ее, что ей – сильной, нравилось. Там не включали ни свет, ни воду, все делали тихо, сдерживаясь, отчего сильно кружилась голова…
– Даша?
Она вздрогнула и схватила карандаш вспотевшей рукой.
Миша сладко улыбался, блестели прилизанные на висках волосики.
– Дашенька, ты мне не подкинешь ремонта? Вместе чик-чик, быстро сделаем. А то Любочка хочет в «Азию» на ночной концерт. Билеты дорогущие! Но любимую повести надо!
– Конечно. Вот джинсы на кресле, и юбка, я уже заколола, бери.
Миша прокрался мимо стола, быстрым движением, будто украл, схватил брючки. И прошептал, закатывая замасленные глаза:
– Ска-азочный Новый год, Даша. Я читал твой гороскоп.
– Да? И что в нем?
– Безумный секс, всю неделю и все праздники, – Миша хихикнул, – если не упустишь своего счастья. Ты уж не упусти.
Даша глубоко вздохнула, успокаиваясь, и рассмеялась:
- Я… постараюсь.

Продолжение следует…