В которой Даша предается тоске, боится комиссий и проверок, а стремление поддержать свое творческое реноме знакомит ее с новыми заказчиками, после чего все заканчивается волнующими обещаниями

Пронзительно освещенная витрина громоздилась горами розовых колбас и аппетитных копченостей. Даша заглянула в кошелек, высчитывая, на что хватит, чтоб и вкусно и недорого. Вздохнула и тут же выдохнула, расстроившись – пояс брюк врезался в живот. Отвернулась от вкусностей и решительно прошла в овощной отдел. Там было ярко. Над холмами зеленых яблок, красных гранатов, оранжевой хурмы свешивались елочные гирлянды и сверкающие хвосты новогоднего дождика. Крутились на тонких нитках вырезанные из салфеток снежинки. Цены на аскетическую растительную пищу были повыше, чем в колбасном. Даша, приуныв, отошла к бочке с доступной квашеной капустой, в которой торчала длинная металлическая вилка. И вдруг тоска навалилась на нее, будто упав с белого потолка.

- Вы берете? – толстая дама оттеснила Дашу и заработала вилкой, нагружая прозрачный пакет. Та закинула на плечо рюкзачок и пошла к выходу, ничего не купив.
Стеклянные двери услужливо разошлись, и, выскочив на холод, Даша оглядела высокие дома с горящими квадратиками окон. Кругом праздник! Тащат елки, везде, как сумасшедшая, мигает иллюминация, по радио, которое Миша постоянно слушал на работе, диджеи орут свои поздравления. Новый год уже через неделю. А она – спит на диване, и все ее невеликие вещи утолканы в две сумки, стоят в дальнем углу, чтоб не мешались под ногами. Чтоб просто расчесаться, приходится расстегивать молнию, доставать щетку и косметичку, а после прятать все обратно. …Мыться в туалете над раковиной, раздевшись до пояса, неловко стукаясь локтями о холодный кафель, а потом затирать тряпкой лужицы воды на полу. Как много оказывается надо для того, чтоб просто чувствовать себя человеком, без всякой роскоши – просто жить.
И никакого просвета не видно, только работа-работа без конца.
Сбежав по ступенькам, пошла по скрипящему снегу, закрывая лицо капюшоном, щурясь от слез, когда в глаза попадал яркий свет праздника. Праздник… Никогда такого праздника не было у нее еще, ни-ког-да!
Внутренность жилых кварталов была полна людьми и автомобилями, кто-то черный постоянно перебегал ей дорогу, кто-то серый обгонял, кто-то неразличимый в вечерней темноте, бликующей огнями, торопился навстречу. Чужие люди, занятые каждый своей жизнью.
Горло заныло от ледяного воздуха и Даша, замедлив шаги, вспомнила с раскаянием – Патрисий, она не купила ему поесть. Развернулась и медленно пошла обратно, в чужой свет супермаркета.
Взяв с полки коробку корма и пакет наполнителя, двинулась к кассе, по дороге решительно прихватив для себя копченых куриных крылышек, банку оливок и плитку черного шоколада.
«Сожру все сразу, растолстею и покроюсь прыщами» подумала мстительно, суя раздраженной кассирше деньги. И отрывистым голосом, вся в мыслях, рыкнула, отходя:
- С наступающим!
- Спасибо! – голос у кассирши был не приятнее и выражение лица тоже.
Даша выскочила на крыльцо и несколько истерично расхохоталась.

Окна ателье светились – там все еще сидела Галка и Даша могла спокойно войти, не привлекая внимания консьержки. Потыкав в цифирки замка, потянула дверь. Снова потыкала и опять потянула. Дверь не открывалась. Даша нажала кнопку.
- Чего надо? – прокаркал голос из динамика.
- Я в ателье!
Динамик заскрежетал и отключился. Даша растерянно потопталась на крыльце и снова нажала кнопку.
- Чего?
- Впустите! Мне в мастерскую!
- Нет. Ночь скоро.
С изумлением глядя на черную дырку динамика Даша замерзшей рукой вытащила телефон. Галкин номер не отвечал. Ну, то бывает, – бросила его на столе под ворох тряпья, а он разрядился. И что делать? Швырять в окно снежки?
По женской вредности мгновенно и сильно захотелось писать, и Даша запрыгала на ступенях, пожимаясь и беспомощно оглядываясь. Как назло и в подъезд никто не заходит. Снова нажимать кнопку переговорного она боялась: после того, как задушенную крысу Патрисий зачем-то унес на диван в дежурку, отношения с вахтерами никак не улучшились. Напротив, началась партизанская война. Консьержки были уверены, что крысу подбросила сама владелица ателье. О существовании кота они не знали. И хорошо, а то написали бы очередную жалобу в очередную инстанцию.
- Галя, черт, да возьми же ты трубку! – она снова и снова нажимала кнопку вызова на телефоне. И, еле терпя, села на ступеньки, стискивая колени.
«Уписаюсь тут, а потом замерзну. И смерть моя будет смешной и ужасной»…
- Вы что тут сидите? Отморозите все! – раздался над головой сочувственный мужской голос. Даша сквозь слезы разглядела массивный силуэт.
- Вот и откройте мне, – хмуро отозвалась.
Мужчина протянул ей руку, легко поднял со ступеней. Нажал кнопку на двери.
- Чего надо? – прокаркал динамик.
- Я из комиссии Гоблтролдиноюрпарка, – солидным голосом произнес спаситель, и уточнил, – с проверкой.
- Куда? – недопонял динамик.
- Арендованные помещения проверяем. Жалобы есть?
Динамик обрадованно захрипел, плюясь восклицаниями. Запищала, открываясь, стальная дверь. Мужчина пропустил Дашу вперед, одновременно отбирая у нее пакет с кошачьим добром.
- Вы чего, дайте! – испугалась Даша.
- Идите-идите.
Толстая неопрятная тетка, в куртке, наброшенной поверх клетчатого платья, обдав Дашу запахом алкоголя, устремилась навстречу мужчине. И закричала так, что визгливый голос заметался под высоким потолком.
- Эти вот, она вот тоже! Устроили бардак, чистый бардак, наркоманки сюда ездиют и ездиют на машинах своих. Ржут, регочут, матами ругаются, у-у-у, поблядушки! Ателье у них! Блятелье!
Даша, коротко оглянувшись на свой пакет в руке мужчины, побежала к мастерской, дернула дверь и рванулась в туалет, на ходу расстегивая джинсы.
Через пару минут, внимательно поправляя волосы перед зеркалом, слушала доносящиеся из мастерской невнятные голоса. Покусала губы, улыбнулась себе независимо и вышла на яркий свет.
Мужчина, в распахнутой и стоящей коробом на груди дубленке, уже сидел на табурете, поставив пакет на стол, а Галка стояла рядом, слушала и кивала, ковыряя ножничками шов на недошитой вещи. Вдвоем посмотрели на Дашу. Она выжидательно – на них. Мужчина встал. Отряхивая меховую ушанку, сказал с улыбкой, обнажающей крупные зубы:
- Ну, я пойду.
- Я провожу, – Галка положила шитье и, направляясь вслед за гостем, подмигнула Даше. Та села. Разворошив покупки, достала коробку и, насыпав Патрисию корм в миску под столом, легла на руки подбородком, лениво прислушиваясь к разговору в холле. Тихо и непонятно говорил мужчина, потом Галка засмеялась, довольно кокетливо. Хлопнула дверь и в вестибюле тут же заорала консьержка.
- Ну? – спросила Галка, возвращаясь к ножницам, – и где ты его нашла?
- Это он меня нашел, – пробубнила Даша, не поднимая головы, – на крылечке. Я войти не могла.
- Угу. Ой, а тут скандал был! К Аленище Соник заходил, помирились они. А потом снова поругались, в подъезде. Ух, Аленка его честила. Я выскочила, думаю, ножницы у нее отобрать, на всякий случай. А они – целуются. И тут эта корова выкатилась из своего угла. И, ну орать, про блядство, про дом свиданий. Я говорю – у них все законно. Он ее муж, говорю. А толку? Орала, что будет звонить и жаловаться, комиссию пусть шлют, с проверкой.
- Ойй… так это что, уже проверка приходила? Мужик этот? – испугалась Даша, припоминая свои неласковые ответы ответственному лицу.
Галка, прижимая к себе платье, прошла к зеркалу, оглаживая ткань. Ответила немного обиженно:
- Почему мужик. Мальчик. Вполне себе ничего.
- Ни фига себе, мальчик. Габаритный такой.
- Да уж, не Мишка наш, – фыркнула Галка.
- Я не разглядела, думала, щас на крыльце прямо лужу сделаю. Только заметила – волосы светлые, из-под шапки.
Галка повертелась перед зеркалом, положила платье на стол, расправляя.
- Это, Дашенька, один из тех фотографов, помнишь, я говорила – студия в «Орхидее».
- Который тебя в мачку хотел?
- Нет, напарник его.
- А чего хотел? Ой, он же сказал, мол, с проверкой! Назвал что-то… тролльюрдинозавр- компания. Или комиссия. Наплел, да?
- Наплел, – засмеялась Галка, – а эти алкаши, они шифр сменили, теперь нам надо ключи заказывать, каждому. Завтра займусь. Не знаю, Дашка, чего хотел. С вахтершей пообщался, пакет твой мне вручил. Коту, говорит, привет передавайте. Спросил, как зовут.
- Меня?
- Нет. Кота. Я их познакомила. А тут и ты вышла, королевной, шумя водой в унитазе. И он свалил. Так что, это ты мне скажи – чего хотел?
Даша забрала волосы и закрутила их в хвост. Осмотрела у своего стола залежи срочных заказов, выдернула самый срочный и, усаживаясь, взяла в руки иголку.
- Ничего я не знаю, Галь. И знать не хочу. Тошно мне.
- Всем тошно, – наставительно ответила шефиня и тоже пригорюнилась, отходя от платья. Бродя по проходам и укладывая брошенные мастерами вещи, мрачно сказала:
- Эта карга еще пожарникам напишет, подожди. У нас ведь решетки без замка, разрешения на вывеску не дадут, пока не сменим. Эх, деньги, как в прорву. И тебя еще прятать.
- Давай повешусь, – серьезно предложила Даша, прокалывая шуршащий шелк, – вещи оставлю Патрисию, пусть продаст.
Галка глянула на Дашино убитое лицо. Взяла щетку и стала расчесывать густые волосы, с силой проводя по крутым кудряшкам.
- Глупая ты, Дарья. Повесишься, меня по судам затаскают. А кот твой лапы на себя наложит.
- Накладет.
- Нет. – Наложит.
- В горшок он наложит.
- Конечно, наложит. Вон уже миску корма сожрал.
- Му-у-ра! – оскорбленно отозвался Патрисий и, вспрыгнув на подоконник, стал вылизывать сытый белый живот.
- Галя…
- М-м-м?
- А эта фотостудия, в «Орхидее», где именно?
Галка подошла к окну, поманила к себе Дашу и показала наверх, туда, где светились в рядок несколько желтых квадратов:
- Под самой крышей. На верхнем этаже. Оттуда вид такой, прелесть. Неплохо там, три зала разных и еще жилая секция, с кухней. Чисто Париж.
Даша смотрела на желтые квадратики. …Оттуда махал руками черный крошечный человечек, когда она курила в форточку. И светом ей мигал. Но разве оттуда хоть что разглядишь – через шоссе и остановки, магазины и детские площадки, с такой верхотуры.
Галка зевнула, погладила Патрисия по гладкой спине:
- Ладно. Еще поработать надо. А завтра утром балерун придет. Жену свою приведет, кучу вещей ушить надо, похудела она у него сильно, после медового месяца. Посмотришь на богему.
- Настоящая, прям, богема?
- Ну… Директор театра музыкального. Денег у него изрядно. Жена совсем девчонка, кажется, откуда-то привез. На бывшую мы у Талашовой когда-то шили, теперь вот на нынешнюю будем.

К ночи, проводив Галку, Даша почистила зубы, умылась и улеглась на скрипучий диван. Слушала гул лифта, неясные разговоры в подъезде, шаги и смех. Дала себе обещание позвонить завтра домой: ей очень не хотелось, потому что мама по голосу мгновенно определяла, что у нее не так. Но соскучилась ужасно. По мокрому ветру с запахом моря, по брату Тимке, уткнувшемуся в компьютер, и по теплой серенькой зиме, с зеленой травой на газонах и бледными цветочками на парковых кустах, обманутых зимним теплом.
Чтоб не заплакать, закрыла глаза и, прижимая к животу мурлыкающего Патрисия, стала думать о новой коллекции, которую надо обязательно отшить, сразу после праздников и начать, хоть по часику в день. Сон летал под мигающим потолком, трогал веки мягкими лапками, крутился, перемешивая реальность.

…Единорог. Зверь лесной, тайный, похожий на стройную лошадь. Девушка в белом, которую брали с собой, чтоб, поджав босые ноги, сидела на поляне, на ласковой траве, пела и звала. И зверь шел, обманутый девичьим, невинным. А за кустами прятались охотники. Не надо бы смерти, но что поделать, если она есть и неотделима от жизни.
Босая девочка в прозрачной рубашке подошла к Даше из сна, подняла руки и ткань потекла вдоль локтей к плечам, как тихая вода. Улыбнулась и, стягивая на талии широкий пояс, отблескивающий кожей, запела тихим гортанным голосом. Пояс захлестывал фигуру, губы девочки становились ярче, темнели глаза, а ткань на рубашке, превращенной в платье – просвечивала сильнее. Пересыпались, закрывая плечи, волосы, мелкими кудрями, такими несовременными… такими соблазнительными…
«Даже для меня» – сон прилипал к векам, отяжеляя их, и уже не отлетал от дыхания, делая его мерным и спокойным, – «что же о мужчинах…»
Даша спала, спал Патрисий, свесив с ее живота большую голову с белыми богатыми усами. Выпив пять стаканов чаю с печеньем, спала в каморке за поворотом вестибюля старая злая женщина в клетчатом платье и шерстяных штопаных носках.
Не спала широкая трасса, тянула по себе ленты огней, шумела моторами. И наверху, в фотостудии «Орхидеи» время от времени на фоне желтого квадрата окна появлялся крошечный черный силуэт. Опираясь руками о подоконник, стоял, будто ждал чего-то.

Продолжение следует…