Вечером они шли по скользким улицам, на которые набросаны были желтые квадраты света из витрин. Даша тащила в бауле пластмассовый лоток, застеленный газетой. В лотке сидел Патрисий и время от времени подвывал строгим голосом, предупреждая, что обижать его нельзя. Галка топала каблуками, поскальзывалась, хватаясь за Дашин локоть, и наставляла.
– Мясо в холодильнике, картошки пожарь. Шторы не открывай, поняла? Как будто нету никого. Телевизор громко тоже не смотри. Утром тебя открою.
– Галь, а почему нельзя свет? И где же Коля? Муж?
– Объелся груш Коля, – сказала Галка сурово, – выгнала я его. Потом расскажу.

На четвертом этаже, топчась в маленьком тамбуре, она погремела ключами, в квартире показала, что где. И, почесав за ухом Патрисия, на всякий случай все еще сидевшего в лотке, ушла, закрыв Дашу.
Две комнатки, большая, со стенкой и телевизором, и совсем крошечная – кровать, полки и шкаф. Даша медленно прошла вдоль стен, разглядывая мелочи, и угадывая, где спит Галка, а где ее мама и дочка Аниска. Было интересно, но тоскливо, потому что все вокруг – чужое. В городке, откуда Даша умчалась в Москву, за любовью, были два больших предприятия – завод художественного стекла и цех эмалированной посуды. А еще Южноморск был полон моряков загранплавания. Потому в каждой квартире обязательно стояли разлапые пепельницы-кляксы цветного стекла, на бабушкиных телевизорах плыли вереницей стеклянные лебеди с пузырями в прозрачных животах – мал мала меньше. В кухнях кафельная плитка заботливо украшалась переводными картиночками для эмалированной посуды. И конечно, в книжных шкафах и на полках красовались кораллы, раковины и сушеные рыбы. Потому чужое в своем городке всегда казалось немножко родным.
Даша взяла с полки синюю книгу с заголовком “рецепты первых блюд” и, с удовольствием думая о мясе с картошкой, раскрыла наугад.
“Борщ. На 30 кг говядины, 50 кг капусты, 5 кг свеклы…”
Захлопнув книгу, прочитала написанное мелким шрифтом “для работников общественных столовых”. Поставила томик на место. И, задев рукой старый телефонный аппарат, застыла.
Вот сейчас взять и позвонить… На домашний. Может быть, Олег, лежа на низкой тахте и не отрывая глаз от видеоклипа, опустит смуглую руку с вычурным серебряным кольцом-драконом на пальце и шаря по паркету, подтянет к себе телефон. Снимет трубку и поднесет ее к лицу. Даша положила руку на горбатенькую трубку, отливающую красным глянцем. И вспомнила, как звонила из ателье, неделю назад, ночью, упав в смертельную тоску и не имея сил выдержать характер. А за сонным голосом Олега послышался женский голос, тоже сонный, но с любопытством, что просыпалось по мере того, как он дышал в трубку, сказав але. Под кукольное “Олежа, кто там? А? А?” Даша тогда трубку положила.
– Патрисий, – позвала шепотом, убирая руку за спину, – ну что ты там, и спать в горшке собрался? Иди ко мне.
Но кот молчал, и она отправилась в кухню. Пока плакала и жарила картошку, мешала на сковороде вкусно пахнущее мясо, настроение улучшилось. Мечтая о том, как состоится дефиле, пройдут по подиуму высокие гибкие девы, придерживая рукой роскошные подолы, а зрители зайдутся аплодисментами, и Галка в своем новом платье с голой спиной, вдруг вытащит из толпы ее – Дашу, и поставит рядом, – вот с ней делали, думали, ночами не спали, – замурлыкала песенку.
– Что, пришел жрать? Ты меня за мясо в рабство продашь, так? – упрекнула Патрисия, который уже сел на главную табуретку и ждал, свесив хвост. Даша нашла блюдце и положила ему порцию домашней еды. Кот, встав на задние лапы, передние аккуратно положил на край стола, сунул в блюдце розовый нос и, подхватывая зубами кусочки, замурлыкал.
– Вот мы с тобой вдвоем, – грустно сказала Даша, подкладывая в блюдце еще кусочек, – и не надо нам никого, ну их всех. Ешь, а я пойду мыться.
В ванной мечталось о том же. А потом, в наплывающей дреме, увиделось и другое – что Патрисий превратился в очень даже симпатичного молодого человека, причем черные пятна съехали со шкуры и стали автомобилем, в котором он Дашу приезжал встречать по вечерам. А мастерская уже не в закуте за вахтой, но в стеклянном большом доме, как тот, в Сокольниках, где улыбчивые консультанты встречали гостей и вели их к рядам вешалок и манекенам. Обмеряли и записывая в дежурную тетрадь…
– Опять о работе! – Даша открыла душ и, проснувшись, домылась. Замоталась в большое полотенце, набрала в таз горячей воды, утопила в нем футболку, джинсы и бельишко, рассчитывая высушить к утру на батарее. И босиком вернулась в комнату с полированной стенкой. Открыла стеклянную дверцу, за которой рядочками стоял старый хрусталь. Ну, это почти, как дома.
– Сейчас! – пропела, вынимая два высоких фужера и подсвечник с оплавленными свечками, – сейчас будет нам праздник, Патрисий!
На маленький круглый столик поставила хрусталь, зажгла свечи, принесла из кухни пирожное и яблоко. Посмотрела на ополовиненную бутылку виски в шкафу, но топнула босой ногой и убежала за компотом. Аккуратно налила в оба фужера и полюбовалась, как переливается красная прозрачная влага. Патрисий не шел и она, подумав немножко, скинула на кресло полотенце и села, положив ногу на ногу, проверяя по отражению в зеркале, красиво ли сидит. Подняла бокал.
– Дорогая Даша! Милая, красивая, любимая Даша! Скоро Новый год, с чем я тебя и поздравляю! Когда будешь мемуары писать, для потомства, то будешь смеяться, как в ателье жила на диванчике. А этот, он себе все локти сгрызет, когда тебя по телевизору – каждый день! Прозит! Чин-чин! Будь здоровенька!
Повела рукой, салютуя отражению. Отражение ей нравилось. Выпила компот маленькими глотками. Взяла яблоко, размышляя, включать ли телевизор, в котором пока что ее нет.
В дверь позвонили.
Даша застыла с яблоком в руке.
Через минуту раздался еще один звонок, очень длинный. Даша аккуратно положила яблоко на столик. Привстала и снова застыла, услышав, как загремел в замке ключ. Дрожащими руками нащупала край влажного полотенца и, вскочив, криво навернула его на себя.
– Галя! – рев был такой силы, что Патрисий выскочил из кухни и заметался по комнате.
– Галка! Открывай!
– Никого нет, – убедительным шепотом сказала Даша, стоя над фужерами, что сверкали остатками красной жидкости. Сложила руки на груди, где стукало сердце.
– Я знаю, ты дома! У тебя свет горел щас! Ну? Какого хера? Ты домой меня пустишь или нет?
В такт крикам ключ вертелся в замке и гремел, но дверь не открывалась. Даша на цыпочках побежала к сумке и, откопав телефон, стала тыкать в него дрожащим пальцем. Ей казалось, что гудок слышен всей округе.
– Але? – послышался в трубке Галкин медленный голос.
– Галка! – грохнуло за дверями, – открой, чортова кукла!
Даша зашептала в трубку:
- Галя, тут, тут, там кричит кто-то! И открывает! Вот… – забыв полотенце, она выбралась в коридор и протянула телефон навстречу воплям. Маленький предбанник, куда выходили двери двух квартир, гудел, резонируя.
Испуганно пятясь, Даша вернулась в комнату и прижала телефон к мокрым волосам около уха.
– Это Коля, – устало сказала трубка, – ты не бойся, я замок поменяла. От общей двери ключ есть у него, а от квартиры нету, фиг. Что ж он орет так? Даже интересно.
– Галь, а вдруг милиция приедет? – входная дверь грохнула от особо сильного удара и Даша всхлипнула.
– Ну и приедет. Заберут и хрен с ним. Знаешь, как он меня задолбал.
– А как же я? Мне что делать?
– Ты поела? Помылась?
– Д-да.
– Гаси свет и ложись. Поорет и уйдет. Наверное.
Даша тоскливо оглянулась на ставшую совершенно чужой комнату:
- Галь, приходи, а? Я боюсь.
– Не могу, работаю. И ночь уже.
– ГАЛ-КА! ОТ-КРОЙ!
Телефон смолк. Даша, придерживая полотенце, прислонилась к дверному косяку. Вздрогнув от очередного удара, отступила, и под босой ногой взвыл Патрисий, выворачиваясь.
В тамбуре на мгновение наступила тишина. И вдруг ее прорезал обличающий вопль:
– А-а-а! Так ты не одна? Всех проводила и сразу ебаря в дом!
Даша, роняя с себя полотенце, подхватила на руки дергающегося кота. Прижала к животу, шепотом уговаривая молчать.
За дверью снова стихло. И через минуту ясный, почти трезвый голос заявил:
– Ну, я тогда тут и спать лягу. Вот кур-точ-ку постелю и лягу. Ты слы-шишь? Я лег уже!
Патрисий заворчал и, вывернувшись из рук, бросился в прихожую, завывая и грозно топорща шерсть на спине. Даша рванулась за ним, таща полотенце. В темноте маленькой прихожей запуталась в одежных вешалках, и, шаря по стене, щелкнула выключателем. Кот стоял перед запертой дверью, выгибая спину, и выл, то поднимая, то снижая голос.
– Галь? Ты что там? Ты плачешь, что ли? – дрогнувшим голосом спросил откуда-то снизу Коля.
Даша схватила кота и, замотав его в полотенце, на корточках привалилась к теплой стене рядом с упавшей дубленкой. Кот ворчал, вырываясь, размахивал лапами.
– Галь, ну ты чего, – Колин голос звучал размягченно, – ты не реви.
– Ы-ы-ы, – отозвался Патрисий придушенно.
– Вот куртка, я ее ношу. Потому что ты мне ее. Пошила. Мех такой классный. Ты молодец ваще.
– У-а-а-а-ы, – сказал Патрисий. Даша поползла от двери, но кот, вырвавшись, пожелал остаться. Она схватила его и снова стала заматывать в полотенце. Кот тут же присмирел, довольный возможностью продолжать диалог.
– Я ведь хотел. А платят мало. Ну чего я буду, таксером, что ли? У меня диплом. А?
– Ы-ы-ы…
– Не плачь. Я думал, ты с кем-то. Думал, сидят там бухают. Из наших стаканов пьют. Ревную я, Галка. Ну и что, что Люсинда. А дура она. Я домой хочу. К Аниске!
И он неожиданно завыл так же, как только что выл Патрисий.
– Ы-ы-ы, – доносилось из-за двери.
– Ы-ы-у-у-у – вступал кот, выпрастывая из одеяла морду.
– Ах, Люсинда… – Даша встала, держа под мышкой воющего кота. Вспомнила, как Галка щурит уставшие глаза и клонит кудлатую голову, дошивая очередной срочный заказ.
“Диплом у него… Таксером он не хочет. Ух…”
– Да замолчите оба! – дернула Патрисия за хвост, и под негодующий вой прокричала дверям:
– Иди отсюда! Проспись. И куртку свою забирай!
– … Хорошо! – согласился Коля. Заворочался, гремя и роняя какие-то мелочи, – ушел, Гальчик, уже ушел. С наступающим тебя!
Даша гордо кивнула и прошла в комнату, голая, таща подмышкой обвисшего кота и волоча за собой полотенце. Упала в кресло, схватила второй стакан и, отсалютовав, махнула в себя так, что на миг ей показалось – водка.

Поздним утром они сидели с Галкой на кухне, зимнее солнце заглядывало между подобранных бантами штор.
– Он что-то первый раз так отличился. Кино прям, – Галка улыбнулась и потерла глаза, размазывая тушь.
Даша, разравнивая по кружку батона масло, спросила:
– Галь. А что за Люсинда? Или я не в свое лезу, извини.
– Да не, нормально, – Галка, кыскнув, подарила Патрисию кусочек колбасы и вытерла руку салфеткой, – подруга у меня была. До тебя мастером работала. А Колька тогда уволился и два года на диване лежал, все у меня денег просил на пиво. Поругались, он ушел к родителям жить. Я его выгнала, в общем, насовсем. А потом, хлоп, он уже у Люськи. Живет е-мае! В соседнем доме! Скотина такая!
– Ужас…
– Я ее уволила. Она хороший мастер. Но я не могу, понимаешь?
– Понимаю. Но… ты же сама его выгнала, Галь? – осторожно уточнила Даша.
– Ну и что! Так что, можно его уводить, значит? – Галка фыркнула, задирая квадратный подбородок.
– Э-э… – Даша сунула чашку под кран и спросила о другом:
– Слушай, он про куртку балаболил. Мех говорит, хороший такой мех.
– Угу. Я ему ламу на капюшон поставила, и на подкладку. Ни у кого такой нет.
– Ламу, значит…
– А что?
– Да ничего. Пока ничего.

Солнце хрустело снегом, швыряло в глаза плоские блики от множества окон, выжимало слезу. Морозец щипал щеки. Даша несла сумку с Патрисием и держала Галку за локоть, чтоб та не поскальзывалась на своих высоченных каблуках. Иногда оглядывалась, гадая, вдруг увидит непутевого Колю в любимой куртке. И думала, что Патрисий, унюхав ламу, сам укажет ей, кто из пробегающих мимо мужчин орал ночью под дверью.

– Вот, – сказала Галка, распахивая дверь в ателье. На стене примерочной висело бальное платье. Царило, раскинув колоколом пышные юбки, мягкими бликами золотя пол.
– О-о-о… как это ты? Роскошно стало!
– Отпорола и проклеила. Всю юбку. И пришила снова.
– Какая краса, – Даша потрогала подол, покачала легкий, посаженный на косточки кринолин, – тебе памятник надо поставить. Это ж сколько работы. Ты прости, что я ночью, звала тебя.
– Да ничего, – не сводя глаз с царского платья, Галка расстегивала своего леопарда. Потом обхватила Дашу за плечи и проговорила ей на ухо, чтоб не слышали другие:
– Я и пришла бы. Но я тут, гм, не только шила… Не бросать же человека.
– Ну, ты даешь.
– Да, – скромно согласилась Галка, улыбнулась и стала вдруг до невозможности хорошенькой.

Продолжение следует…