Глава 7

А дни шли и шли, и наконец, настал день, когда Асур должен поднести принцессе прекрасные украшения для праздничного бала.
Утром он открыл каморку, и сидящая на постели Келайла зажмурилась. Но тут же открыла глаза, чтобы мастер не заметил, что она – видит.
- Приведи ее в порядок, Марта, – приказал большому светлому пятну с рыхлыми краями, – и платье какое дай, поновее. Потом приведешь обратно, ко мне.
- Пойдем, деточка, – сильная рука обняла Келайлу за плечи, пока шаги Асура удалялись по коридору. От руки и хриплого голоса пахло ванилью и мускатным орехом, а еще – теплым молоком.
- Ушел. Экая ты замарашка. Подол помят и волосы нечесаны. Им бы, мужчинам, с ружьями возиться и с собаками, да с лошадями. Вот им они и ленты в гривы вплетут. А девчонку держать в красоте и порядке – пф. Того не умеют. Даже вот великий мастер красот, и он позвал старую Марту. Бедная девочка. Сказывал, ты слепая, да?

Келайла шла, жмурясь от вспышек света и шумных голосов, что выпрыгивали на нее из распахнутых дверей и из-за поворотов.
- Там вон кухня, туда сейчас соваться не след. Тыща гостей будет на завтрашнем пиру, и ажно пятьдесят знатных принцев неделями киснут у дверей дворца, дожидаясь, когда ж дадут им увидеть прекрасную Эрлу – потерянную и найденную. Они и так едят без перерыва, а завтра будет такой пир. Такой пир! А там вот – прачечная. Жалко не видишь, какой свет стоит от белоснежных скатертей и салфеток. Ровно зима настала вперед лета. Не споткнись, тут порожек. Заходи.
Келайла услышала, как хлопнула дверь и шум притих. В комнате было тепло, маячили у большого окна зыбкие очертания – стол, табуретки, кажется, ваза с цветочками. Ровные пятна у стены, наверное, сложенное белье, догадалась она, пока Марта, хрипло гудя всякую ерунду, плескала поодаль теплой водой.
- Снимай свое мятое-перемятое. Откуда платье такое смешное взяла? Из чьего сундука вытащила?
- Это бабушка Целеста мне подарила. От ее дочки, – Келайла встала босыми ногами в теплую воду – даже дух захватило, как хорошо.
- Жива еще старая ведьма? – удивилась Марта, намыливая руки и спину девочки мочалкой, – да что я, конечно, жива, если цветут в перелесках дикие лесные цветы. У нас, знаешь, говорят – как помрет ведьма Целеста, все лесные цветы уйдут следом за ней. И перестанут петь лесные птицы.
Келайла подумала о Гейто. Как он там? Наверное, уже давно продал своих птичек, увез деньги Нарише. Может, и остался с ней, ведь всю жизнь прожили.
- Зато у вас много птиц в парках. Мне сказывали, они прекрасные и чудесно поют.
- Каких птиц? – удивилась Марта, выливая на нее ковш горячей воды, – не крутись, а то пол заставлю вытирать, – ты про механических? Ну поют, да, пока пружинка скручена, да все одно и то же. Я тебе так скажу – никакая железная птица не перепоет маленького зяблика или синичку. А уж соловьи! …
- Я про живых птиц торговца Гейто. Он возит птичек в королевские парки. Каждый год. Много лет.
- Не знаю, про что ты, милая. Только никаких живых птиц нет в парках Эрриса короля нашего. А золотые – как снашиваются внутри пружинки да рычажки, их всех собирают в мешок, да и в печку. Чтоб переплавить на другое.
- Как в печку?
Но тут Марта набросила на голову девочки мягкое покрывало.
- Стой, я вытру волосы. Пойдем к окну, выберу тебе платье и башмаки. Чего заволновалась так? Золото и есть золото, и серебро, и всякая бронза. Это ж не живых пташек в печь кидают. Хотя, знаешь, дитё, иногда и живое бывает похуже мертвого.
Сильные руки приблизили замотанную в покрывало Келайлу, голос захрипел в самое ухо:
- Взять вот принцессу нашу Эрлу – потерянную и найденную. Я при дворце уже тридцать лет и три года с половиной, была девчонкой при кухне, сейчас вот пятая прачка королевских скатертей, и из ума не выжила пока что. Но все, кто тут служит, скажут тебе – не было пятнадцать лет тому у королевской четы никакой дочки! Откуда взялась Эрла принцесса наша – неведомо. Но если Эррис король наш сказал – дочь, значит – так и есть. У меня самой четверо, правда, сыны одни, хлопот – как с армией тараканов. Но я короля понимаю. И королеву. Сколько ж слез выплакала она бедняжка, прося у богов себе деточку. И раз случилась им прекрасная Эрла, то и должно же быть хорошо? Так?
- Да, – кивнула Келайла, а по спине, согретой горячей водой, бежали холодные мурашки.
- Вот только видом она какая-то совсем неживая. Как те птицы с пружинками внутри. Я ее разок всего и видела, издаля, когда шторы в залах снимали, я их держала – в стирку унести. А тут и прошла мимо прекрасная Эрла. Ровно сквозняком по спине обдуло от ее взгляда. Но я-то что. Поклонилась и дальше стою, полные руки пыльного тряпья. А тут следом за ней слуги. И королева, за руку ее берет, и говорит что-то, как вот голубка воркует. А та – молчки. Кивнула, и дальше идет, плавно, как завели ее пружиной. Но красива, ох, красива-а-а.
- Какая она, госпожа Марта?
- Какая я тебе госпожа. Тетя Марта и ладно. Повернись, надо волосы расчесать, как след. А даже не знаю, как и обсказать тебе, деточка, с чего начать. Стройна принцесса, как деревце, походка плавная, ровно по льду скользит. Глазищи синие, как вот бывает небесная бирюза, цвета морозного неба, без темноты. Знаешь ли, или не видела никогда?
- Видела, тетя Марта. Раньше видела.
- Моя ты бедная крошка. Так вот. Смотришь на глаза ее и думаешь, почему я не принц, самый главнеющий, чтоб всю жизнь в глаза такие смотреть. А дальше глянешь – рот у нее – драгоценнее рубина и лалов. Уж такой цвет, такой цвет. Ровно утреннее солнце легло на прозрачный лед. И зубки – чистый жемчуг. Смотришь и думаешь – ничего нет прекраснее, чем губы принцессы Эрлы. Но как встряхнет головкой, и потекут волосы густой волной, то хоть не гляди – впору ослепнуть. Что ты шепчешь там?
- Черные волосы, тетя Марта?
- И не черные, и не русые. А вот ровно расплел кто драгоценный агат, вытянул из него блестящие нити – черные и голубоватые, и вышло – как зимний дождик, что по ночному льду падает с лунным светом. Нет больше такой красы, – решительно кивнула сама себе Марта, расчесывая влажные волосы Келайлы, – а ты что хлюпаешь? Плачешь, что ли? Завидки берут? Ну, ты девочка милая, жалко, что в зеркало на себя не посмотришь. Личико круглое, тут вот веснушечки возле носа. Нос… ну, нормальный такой носик. Да все у тебя хорошо, а еще расти будешь, может выправишься. Завидовать нехорошо, деточка. Да и нечему.
Я не завидую, хотела сказать ей Келайла, но побоялась, что Марта не доскажет, и промолчала, шмыгнув носом.
- Нечему, да. Потому что холодом тянет от нашей прекрасной Эрлы. И думаю я, как же жить с ней будет жених-то? Рядом спать, вместе есть, детишков растить. Одной красой жизни не насытишь. Жизнь – она радости хочет, тепла и солнышка. Успокоилась?
Умытую и принаряженную Келайлу, с волосами, заплетенными в косы с лентами, Марта усадила за стол, поставила миску с пирожками, налила слабенького земляничного вина в кружку. Но та не могла есть, с трудом сжевала кусочек пирожка, отхлебнула из кружки. И пошла, держась за теплую руку, обратно в каморку, где ждал ее Асур, позвякивая ключами.
- В покоях молчи, – предупредил, ведя ее бесконечными коридорами и лестницами, – не вздумай с принцессой болтать, а то сделаю, что обещал – брошу собакам.
Ага, подумала Келайла, и останешься без моих подсказок, где золото рыть и камни добывать. Но кивнула молча, а сердце колотилось так, что не слышала и собственных шагов.
Но, когда пришли они в покои принцессы Эрлы, то умерла в сердце Келайлы всякая надежда. Напрасно старалась она разглядеть хоть что-то в зыбком сумраке с темными пятнами украшений мастера Асура.
- Как ты прекрасна, моя драгоценная принцесса, – голос мастера полнился медом и сахаром, – как счастлив я, что драгоценные вещи мои послужат оправой твоей красоте.
И замолчал, ожидая похвалы. Но принцесса молчала. Наверное, сидит перед зеркалом, смотрит, догадалась Келайла, еле различая двойные ряды и петли темных пятен и завитков.
- Кто это с тобой, мастер? Зачем привел?
Напрасно Келайла вслушивалась в ленивый тягучий голос – совсем чужой. Ни звонкости Лейлы, ни скороговорки Кайлы, не певучести Кейлы не было в равнодушных словах.

- Девчонка, несла шкатулки. Прислуживает в мастерских.
Сердце Келайлы снова забилось отчаянно. Спроси же меня, взмолилась она, спроси сама, чтоб я могла ответить. Но принцесса молчала, наверное, уже и забыла о маленькой девочке в скромном платье, с веснушками возле носа и с русыми косичками по плечам.
- Я – Келайла, – звонко сказала девочка. И повторила в ответ на молчание, – Келайла!
Но имя ни о чем не сказало принцессе. Она поднялась, звякнули цепочки, зашелестели, тихо звеня, ограненные камни в богатом ожерелье.
- Я довольна, мастер. Красивые вещи. Скажу отцу, пусть одарит тебя деревней и стадом коров. Девочку отведи на кухню, пусть накормят. Все-таки праздник.
Она вздохнула со скукой. Прошелестела платьем, зазвенел колокольчик, призывая служанок. Кланяясь, Асур больно схватил руку Келайлы, потащил к выходу, дергая и выворачивая.
Таща за собой по лестнице, сказал вполголоса:
- За то, что ослушалась и обманула меня, сидеть тебе завтра под замком, без еды и воды. И будешь сидеть, пока не упадешь на колени, умолять, чтоб я разрешил тебе работать на меня дальше. А если не попросишь, сдохнешь с голоду за толстыми стенами. Все равно никому не нужна, никто не придет тебя спасать, слепая бродяга! Плачешь? Вот и правильно. Реви, если такая дура.

***

И снова осталась Келайла одна, в темной каморке, с камнем, прячущим два ее сокровища. Села на постель и хотела заплакать, но сдержалась, потому что знала, если заплачет, то вытащит чашечку с Дремой, коснется губами пушистого колокольчика. И вдруг унесет ее волшебный цветок далеко от дворца, от сестер, которых так и не нашла. Что тогда? Возвращаться домой, будить спящих родителей, говорить им – вот вам, мама и папа, вместо четырех любимых дочерей одна, да и та – слепая…
Шмыгая, сидела Келайла и думала, как же ей быть. Потом встала, вытащила из тайника сверточек с осколком-Светлячком, хотела развернуть, пусть хоть он утешит, согреет пальцы, покажет то, что уже знала наизусть и наощупь: столик и табуретку, дверку в кладовку, кувшин на столе. Окошко с прочной решеткой.
Жаль, что не было возможности вытащить Светлячка в покоях принцессы, тогда бы Келайла все увидела своими глазами. Но прятать в кармане платья волшебный осколочек она побоялась и правильно – Марта забрала его в стирку. И доставать при злом Асуре Светлячка было нельзя, ведь тот разбил прекрасную шкатулку, не пожалел живой красоты. И что бы осталось тогда у бедной Келайлы, подними она в покоях принцессы руку со Светлячком? Слепые глаза и плен в темнице. Ведь может быть, Эрла сама по себе, а сестер надо искать не в принцессиных покоях.
Подумав все это, Келайла даже теперь побоялась разворачивать тряпицу с сокровищем. Пошла к окошку наощупь. Открыла деревянную ставню и встала на цыпочки, вслушиваясь в птичье пение. Правду сказала ей прачка Марта: чирикали за окном птички, переливая одни и те же механические песенки, вели из начала к концу и тут же начинали снова. Вроде бы и живые так поют, каждая только свою: сложную, как соловей, или нехитрую, как вот синичка. Но не отзывается сердце на ровные нотки, что выпевает свернутая в металлической грудке пружина.
Зато отозвалось сердце Келайлы на воспоминание о том, как ехала в повозке Гейто, и каждое утро меняла живым птицам воду, сыпала корм, чистила клетки, разговаривая с соловьями и зябликами. Застучало от горячей жалости. Бедные вы мои птички, что же с вами сделали тут, во дворце, превратили живое в мертвое золото и серебро, разве так можно?
Стукнуло сердце раз и другой, и сверток, что держала она у сердца, прижимая рукой, вдруг шевельнулся. Затаив дыхание, Келайла распутала тряпицу, немножко, с краешка. И Светлячок бросил мерцающие блики на толстые прутья решетки.
- Ты хочешь мне что-то сказать?
Но Светлячок только мерцал, освещая ее лицо и указывая тонким лучиком на раскрытое окошко, откуда неслась, повторяясь, механическая песенка. А я ведь ее знаю! – вспомнила Келайла, из этих ноток была собрана песня серого соловейка, любимая моя песенка, и Гейто любил ее слушать.
- Ты хочешь посмотреть в окошко?
Она замерла в нерешительности. Боялась, вдруг снаружи увидит кто ее сокровище. Прибегут отобрать, расскажут Асуру. Но что она думает только о себе! Там, в парке, жалуется механической песней соловушка, плачет о своей отобранной жизни.
Келайла распутала сверточек, залезла коленками на стол. Прижалась к решетке, просовывая наружу руку со Светлячком. А тот пыхнул ярко, как солнышко. И прутья раздались, словно не из черного железа ковали их, а из мягких веревок.
Совсем недолго думала Келайла. Вернулась в каморку только, чтобы забрать свою сумку, да спрятать в нее стебелек Дремы. Снова залезла на стол и протиснулась через прутья, держа в руке Светлячка, который послушно показывал ей неровную стенку с выступами старых камней. И тысячу прекрасных деревьев, осыпанных листьями и цветами. А внизу, прямо под стеной начиналась тропинка, и вела она в чащу, откуда звала Келайлу размеренная песенка золотой птицы.
Девочка очень осторожно спустилась, замирая от страха. Если мастер Асур узнает, что убежала, точно бросит ее сторожевым псам. А Светлячок мерцает так ярко, что стволы деревьев отбросили причудливые тени, будто не яркий день вокруг, а облачная темная ночь, и в ней – сильный фонарь.
Оглядываясь, Келайла шла по тропинке, голосок птицы звучал ближе и ближе. И наконец, поднимая руку, она остановилась под толстым дубом, увидела в свете осколка прекрасную птицу на узловатой ветке.
- Какой ты красивый, – прошептала, трогая пальцем холодные золотые перья, – ведь это ты, серый соловейко? Помнишь, я давала тебе зернышек.
Но птичка закончила песенку и начала ее снова. Келайла провела пальцем по спинке, хвостику, нащупала лапку. А на ней – петельку из серебра, которой прикована была птичка к ветке, чтобы сидеть там, пока не кончится у пружинки завод, а как сносится та пружинка – унесут неживую птицу в плавильную печь, вспомнила она слова Марты.
- Ну уж нет! – поднимаясь на цыпочки, разогнула тугую петлю, сняла птицу с ветки.
Села под деревом, баюкая соловья у сердца. Спросила у Светлячка:
- А теперь что? Ведь все равно он как будто умер. Неужто умер взаправду?
Но Светлячок молчал. А издалека, услышала девочка со страхом, залаяли злые псы, смешиваясь с сердитыми криками. Она быстро замотала Светлячка в тряпку, сунула в сумку на самое донышко. Асур узнал, что она убежала! Сердце Келайлы забилось быстро-быстро, разрываясь от страха за себя и от жалости к соловью. Она еще крепче прижала к груди золотую птичку. И вдруг соловей шевельнулся, поднимая живую головку. Затрепыхался, тюкая пальцы острым клювиком.
- Ты стал живой? – ахнула Келайла, вскочила, уже не заботясь, что ее увидят.
Подняла руки, отпуская серую птицу со взъерошенными перьями.
- Лети! Улетай, соловейко, и не попадай в руки мастеру и его подмастерьям. Скажи доброму Гейто…
Вот тут ее и схватили.
- Ах ты, воровка! – заревел злой голос, и жесткие руки схватили ее плечи, дергая к себе сумку, – ты украла с ветки лучшего золотого соловья! Куда дела птицу? Видал, осталась одна петля, верно, в сумку запихала.
Келайла изо всех сил держала сумку. Сейчас стражник залезет в нее, увидит ее сокровища… Отберет!
Но тот был, конечно, сильнее. В темноте, которая окружала Келайлу, она слышала, как сильные руки вытряхивают из сумки ее нехитрые вещи. Звякнуло треснутое зеркальце, в которое она смотрела на Сейшу, зазвенел осколочек, и замолчал, падая в траву. В его свете увидела она две свирепые рожи, а еще – трепетание серых крылышек над головой, а еще – фигуру в черном плаще, что стояла поодаль. Все кончилось, поняла Келайла, мастер Асур все видел.
Но вдруг Асур прикрикнул на стражников, и те, ворча, отступили, отпуская Келайлу. Подошел, наклоняя к ней белое лицо с черными блестящими глазами. Протянул руку, касаясь заплетенных Мартой косичек.
- Такое, значит, у тебя сердце… Пойдем, у меня есть к тебе разговор.
- А моя сумка? – Келайла боялась смотреть в белое, как мрамор, лицо, а еще больше боялась глянуть в траву, где, прикрывшись листком, тихо лежал Светлячок. Прятался, пригасив мерцание.
- Соберите ее пустяки, – приказал Асур, – и дайте мне.
Так и пошли они обратно. Мастер крепко держал ее руку своей – ледяной, а в другой нес сумку, в которую стражники запихали вещички. Только Светлячок остался лежать в траве, уж очень правильно спрятался.
Потому Келайла не видела, куда привел ее Асур, но она и так знала это. По количеству шагов, по лестницам и поворотам, по тому, что свет снова остался далеко позади, а вокруг воцарилась холодная темнота. По звуку засова, который загремел, запирая двоих в самой тайной кладовой мастера Асура.
- Садись, – сказал он вкрадчивым голосом, от которого у Келайлы замерзли уши, – давно я ждал, когда же попадется мне золотое сердце, и не думал, что подарено оно всего лишь маленькой девочке.
- Неправда, – возразила Келайла, – оно самое обычное. Живое.
- Молчи. Ты еще мала, чтобы понимать истину. Есть золото, какое добывают в горах, плавят в печах, куют и шлифуют. Оно сверкает и искрится. А есть – золото человеческих душ. Тупые стражи искали у тебя в сумке украденную птицу. Но я был там. И видел, что сумела сделать ты, отдав соловью кусочек своего сердца.
- Я… я просто пожалела его. Пожалуйста, не ловите больше серого соловейку, пусть летит, куда ему хочется! – взмолилась Келайла, вспоминая злые рожи стражников.
- Хорошо, золотое сердце. Я прикажу не ставить ловушек, пусть летит.
- Спасибо, великий мастер камней.
Асур помолчал и Келайла поежилась. Странная доброта злого человека пугала ее.
- Скажи. Зачем ты хотела увидеть принцессу Эрлу? Вернее, ты же не могла видеть ее, ты хотела с ней говорить? О чем?
- Нет. Я хотела… я думала… Я слышала, что принцесса Эрла так прекрасна, что красота ее творит чудеса. Вот! Я думала, вдруг увижу ее, потому что красота принцессы сверкает ярче золота и драгоценных камней. Думала, вдруг увижу ее, и моя слепота пройдет.
Келайла придумывала на ходу, и еще успевала подумать, наверное, ты, великий мастер, никогда не играл с детьми, и не знаешь, что можно выдумать, чтобы выкрутиться, если мама смотрит строго, а отец может и наказать за шалости и проступки.
- Хм. Но видишь, не помогла тебе твоя надежда. Наверное, ты сильно расстроилась?
Келайла кивнула. Тут уж она не врала, ничуточки. Ужасно, что она не смогла увидеть синих глаз, алых губ и дивных агатовых волос. Если бы увидеть, своими глазами! Конечно, совсем непонятно, что делать дальше, если принцесса окажется похожей на пропаших сестер, но она хотя бы увидит, так это или нет. А то вдруг Эрла сама по себе, и сестры томятся где-то под стражей. Или еще что похуже, думала Келайла, вспоминая неживые твердые перышки золотого соловья.
- Хочешь увидеть принцессу? Своими глазами?
- Что?
- Я великий мастер Асур, – напомнил он растерянной девочке, – завтра – пир женихов, потом будет бал, а после прекрасная Эрла уедет с избранником. Я могу вернуть тебе зрение, глупая маленькая девчонка. И ты увидишь ее сама, своими глазами.
- Навсегда вернешь? Или только разочек посмотреть?
- Не такая уж ты и глупая, – усмехнулся Асур, – значит, понимаешь, что я предлагаю обмен. Да, Келайла, я могу вернуть тебе зрение навсегда. А ты взамен отдашь мне свое золотое сердце. Не бойся, я ничего с ним не сделаю. Сердце мне нужно для доброго дела. Видишь ли, прекрасная Эрла носит в груди сердце, которое я выковал из золота. Я работал над ним долгие годы. И оно вышло прекрасным, сверкающим и дивным. Но когда появилась…э-э-э… нашлась принцесса, оказалось…
- Оно мертвое, да? Как все твои вещи. Потому Эрла такая? А если я не соглашусь, отдать его навсегда?
- Тогда…поделись с Эрлой только частичкой сердца, как ты поделилась сегодня с золотой птицей. И ты увидишь ее на балу, а потом ослепнешь снова. Поделись, и прекрасная Эрла выберет себе возлюбленного. А потом. Ну что ж, потом они сами разберутся, после свадьбы. Тебе выбирать, Келайла.
- Значит, если я отдам его насовсем, я буду видеть все вокруг, но без сердца?
Асур пожал плечами, укутанными черным плащом, усмехнулся в раскрытые глаза девочки, которая не видела его.
- Многие живут так. И ничего. Может быть, кто-то полюбит тебя. И поделится своим сердцем. Хотя… – тут он высокомерно оглядел девочку, морща нос. Келайла поняла, о чем думает мастер и вспыхнула от горестного возмущения. Он думает – кто же полюбит такую – с веснушками на носу, с короткими русыми косичками.
- А может, тебе понравится жить так, – утешил ее Асур, -спокойно, без страданий.
- Я хочу посмотреть на принцессу, – перебила его Келайла, – один раз, а потом скажу, согласна ли я отдать сердце совсем.
- Разумно, – похвалил ее Асур, усмехаясь. И этой усмешки девочка тоже не увидела.
- Завтра, – сказал он, отпирая двери, – завтра перед балом я принесу тебе специальное зелье, напиток, и твои глаза станут зоркими и ясными. Ненадолго. Пойдем.
Он снова увел ее в каморку. Постоял, держа в руках ключ от крепкого замка. Посмотрел на решетки, снова ровные. И как выбралась, хитрая мышь? Конечно, можно заковать странную девчонку в цепи, или просто взять обещание, что она не убежит. Но Асур знал, она и так не убежит. Потому что хочет снова увидеть мир вокруг.