27

Ноябрь принес шторма удивительной красоты и ярчайшее синее небо, полное через край белых тугих облаков. Инга ворочалась по утрам, замерзая под тонким одеялом, и нашаривая в ногах второе, кидала сверху, жмурясь, чтоб не проснуться. Угревшись, спали еще пару часов. Или сначала занимались любовью. Море издалека глухо гремело за оконным стеклом, в щели балконной двери просвистывал тонкий сквознячок, бродил по линолеуму. Потом просыпались по-настоящему, Серега бежал босиком, включить обогреватель, снова ложился к Инге, спрятанной в теплое одеяльное нутро, и там, смеясь и болтая, лежали в обнимку, терпеливо дожидаясь, когда батарейка, пощелкивая, согреет стылый ночной воздух. Комната была маленькая, и нагревалась быстро. Потому утром снова ходили босиком и ленились одеваться.

В тринадцатом корпусе кроме них никто сейчас не жил, только в холле дремала, устроившись в старом огромном кресле дежурная, да днем приходили маляры и электрики, шумной бригадой, гнездились на одном этаже, и шумели там сами себе, совершенно не мешая Сереже и Инге.
Она готовила завтрак, добывая из термоса заваренную с вечера рассыпчатую гречку или рис, доставала из холодильника холодную курицу, Серега, сидя на низкой табуретке, открывал банку с рыбой или паштетом. И смеялся, глядя в окно, где на подоконнике сидела терпеливая ворона, сверкала черной бусинкой глаза. Вставал, выносил гостье кусочки хлеба и чего повкуснее.
- Голый на пятом этаже! – возмущалась Инга, – трусы надень, соседи, гм, увидят!
- От голой слышу, – Серега облокачивался на звонкий железный поручень, закуривал и, дразня Ингу, манерно помахивал рукой кому-то внизу.
- Да. Но я на балкон не лезу!
- А ты лезь. Иди сюда. Семен Крокодилыч тебе скажет доброе утречко, Инга Михална!
- Серый, уйди с балкона, вдруг и правда, Крокодилыч явится. Наябедничает директору.
Серега вздыхал, тушил сигарету и быстро одевшись, брал рабочую сумку. Целуя Ингу, напоминал строго:
- Мы тебя ждем.
Шаги в пустом коридоре звучали звонко, и Инга не закрывала дверей, пока звук не менялся на быстрый топот – Сережа сбегал по лестнице. Потом она стояла на балконе, переступала босыми ногами по плетеному половичку и высматривала, как он, мелькнув среди желтой поредевшей листвы платана, махал ей рукой и исчезал.
Садилась работать. Они ее ждали. Ее мужчина и его дракон. Совсем скоро уезжать, оставляя большого зверя дожидаться сезона и шумных людей. Цветов на розовых кустах вокруг толстых боков, мощных лап и спокойной длинной морды.
Ночами, валяясь, Сережа мечтал:
- А еще купим тебе сапожки. Такие, как видели, помнишь, в торговом? И… и хорошо бы шубку.
- Серый куда мне шубку? По степям бегать? И дома ремонт нужен, одной краски вон сколько…
- Не понимаешь. Я хочу тебе. Чтоб носила. На мои деньги. А я такой буду приходить и рукой лениво, жена! А ну быстро, к кормильцу!
- Я и так буду. Быстро.
- Но сапожки… – не унимался Горчик.
И она смеялась, кивая. Конечно, обязательно сапожки.

Солнце светило ярко, будто вокруг стояли невидимые зеркала, отражающие воздух и умножающие его. И мерно грохотала радостная зеленая вода, катила на берег увенчанные белыми гребнями волны. От них пахло свежими огурцами и расколотым летним арбузом.
Инга быстро шла, дышала, хватая ртом этот прекрасный запах. Кивнула Крокодилычу, который важно потел в черной форме охранника, прогуливаясь по бульварчику. И выходя на песок, побежала к воде, стукая пакетом с термосом о ногу. Бросила его и, скидывая спортивные тапки, вошла, как всегда удивленно радуясь мерному празднику света, воды и грохота. Кинула в стороны руки и закричала, жмурясь от капель, мгновенно усеявших лицо и ресницы. В грохоте крик был неслышным, и это тоже было прекрасно.

- Купалась? – спросил Сережа, вынимая из пакета сверток и термос, – чай будешь сама-то?
- Ты поешь, тогда искупаюсь. И погуляю.
- Не заблудись, – пошутил, вкусно кусая от толстого бутерброда и Инга, примерившись, куснула с другой стороны. Сказала невнятно, прожевывая колбасу:
- Растолстею с тобой. Ела уже.
- Не. Поплавай, пока еще лето.

Дракон слушал их, прикрыв глубокие зеленые глаза. Серега их выложил собранными на берегу морскими стекляшками, а больше нигде ничего украшать не стал. Инга снова, как всегда, обошла лежащего зверя, наводя фотокамеру на гребень, грубо и точно вырезанный по изогнутой спине. Сняла вольно лежащие лапы, уже полускрытые посаженными цветочными кустиками. Встала перед спокойной, чуть улыбающейся мордой с круглыми ноздрями и большими зелеными глазами под нависшими веками.
- Очень нравится. Очень красивый. Совсем настоящий. Серый… я помню его. Он в кино был. Помнишь детский фильм, про страну Фантазию? Там мальчик, и книга. Он шел спасать мир от пустоты. И у него был дракон. Лохматый, белый.
Серега покачал головой, повязанной линялой банданой.
- Я не видел. Запомнил бы. Похож, значит?
- Ну… да. Очень похож. Только тот лохматый был. И с крыльями. Ты не расстраивайся. Все равно это твой дракон.
- Чего расстраиваться? Конечно, мой. Просто они все похожи, когда настоящие.
Горчик отклонился от каменной драконьей скулы, чтоб оглядеть зверя. Встал, отряхивая колени. И, пройдя вдоль бока, сказал задумчиво:
- С крыльями, говоришь? А дай мне блокнот, ляля моя. Там, на козлах.
Инга еще постояла рядом, глядя, как он быстрыми штрихами чертит страничку. И Сережа кивнул, не поднимая головы, но подставляя щеку для поцелуя:
- Беги. Скупайся. И погуляй. А то солнце садится рано, не лето все ж.

Она ушла, оглядываясь и чувствуя на лице улыбку. Кажется, время для слез прошло, понадеялась осторожно, и тут же на всякий случай надежду прогнала, пусть все идет, как идет. Но улыбка осталась.
На просторных клумбах цвели астры и георгины, праздничные, будто не последний месяц осени стоит, звеня тонким, уже холодным по вечерам воздухом. Инга шла вдоль цветочного месива, касаясь рукой пушистых лепестков с упругими кончиками. Белые, фиолетовые, красные и нестерпимо-желтые. Так много, что листья утопали, невидимые за мешаниной цветного, будто кто-то взбил яркую пену и ушел, оставив.
Осторожно присаживаясь, снимала бабочек, их было удивительно много, прямо роскошь – кругом цветные крылья, раскрытые и сложенные, расписанные нежными овалами и выпуклыми перевязями. Выпуклые, собранные из множества крошечных сот, глазки, задранные мордочки, хоботки, скрученные спиралью. Не дыша, подводила объектив совсем близко, ловила дальним планом высокие деревья или белый угол корпуса, смутную человеческую фигуру. Плавно нажимала кнопку. Будет радость Виве. Нужно бы, наконец, отобрать полсотни снимков, напечатать и сделать ей в спальне цветочную стенку, всю увешанную картинками в одинаковых тонких рамках. А в их с Сережей спальне…
Она поднялась и снова улыбнулась. Их. Теперь это их спальня, а столько лет она была только ее.
На стенке их спальни будут царить волны, и – травы. А на другой она развесит Сережины рисунки. Он ругается и не хочет, говорит, да это просто эскизы, куда их людям показывать. Но они так чудесны, на каждом неровном листке из блокнота или альбома – его летящие линии, и то, что они не закончены, делает их совершенно воздушными, будто все продолжает лететь. Инга с Санычем сделают для них рамки. Надо совсем простые, и одновременно серьезные. Из тонкой бамбуковой щепы, другие – из веток, тоже тонких и не совсем ровных. Она подумает. И это будет радостная работа.
Уходя от цветов, уже торопилась к песку, снова к мерному грохоту яркой воды. Осеннее солнце коротко, когда начнет клониться к закату, придет вечерний бриз, хватать лицо холодными лапами. Но пока вокруг свет, шум воды и яркая белизна пены.
Ей не понравилось напротив санатория, где скелетиками торчали остовы пляжных зонтов, и, проверив застегнутый в кармане рубашки мобильник, она пошла дальше, держа в одной руке фотокамеру, а в другой снятые тапки. Шлепала по воде, отпрыгивая, чтоб набегающие волны не намочили длинных шортов. Но отвлекалась на небо, полное восхитительных тугих облаков, круглых и высоких. И все же намочила штанины.
За хлипким проволочным забором, отделяющим цивильную территорию от длиннейшего общего пляжа, что тянулся до самого горизонта, где смотрела вверх фантастическая тарелка, Инга прошагала еще сотню шагов, чтоб забор не маячил перед глазами. И на своем привычном уже, любимом месте, уложив камеру на плоский камень, запрыгала на одной ноге, стаскивая шорты.
Вокруг было совершенно пусто. Прекрасно. Вдоль ленты песка кружевом укладывали себя волны. Стояли каменные замки, возведенные пляжниками, то маленькие, высотой в локоть, а то и вполне солидные, почти в человеческий рост. И за низким обрывчиком – ей по пояс, начиналась осенняя степь, кинутая так же просторно, как морская вода.
Инга любила уходить именно сюда, а не на другой край санатория, который выходил ближе к городу и дачам. Тут ей казалось, другая планета. Я бы жила на такой, подумала, сняв и белье тоже, потому что снова забыла полотенце. И медленно пошла в беспрерывное движение кристальной воды, пожимаясь от ее газированной прохлады. …Чтоб вокруг вода и травы. Шум ветра, моря, шелест колосьев. Дивные запахи. Воздух, который, кажется, можно пить и есть, и быть от него сытым.
В проливе вода другая. Зеленая, полная принесенных течениями водорослей и мелких рыбешек. Иногда мутная от размытого водой синего ила. Но это тоже чудесно. А еще там Вива, Саныч, и Рябчик с Пенелопой. Там ее дом. Пусть планета воды и трав будет, чтоб приезжать погостить, а после возвращаться обратно, к родному.
Она решительно упала в воду, задохнулась от холодной свежести, и почти подвизгивая, резко заработала руками и ногами. А через пару минут уже смеялась и кричала от радостного тепла, протекающего по коже.
Наплававшись, медленно возвращалась, совершенно согретая, мерно окуная в воду горящее лицо. Удивительно, ведь холода она терпеть не могла, никогда. А вот оказалось, что прохладная осенняя вода – совершенный праздник. И ей его хочется.
Фыркнула, представляя себя совершенной старушкой, важно стоящей на пляже среди пятен непрочного снега вместе с другими морозоустойчивыми пенсионерами.
Устав, перевернулась на спину, и, глядя через радуги, севшие на мокрые ресницы, на мерно поднимающиеся руки, доплыла до мелкого, окунулась, вскакивая на подвижный подводный песок.
На берегу, рядом с ее вещами стояли двое парней, в черных футболках и распахнутых куртках, в джинсах, обтягивающих спортивные ноги. Короткие стрижки, широкие, как у братьев, одинаковые лица. И ухмылки у обоих тоже одинаковые. За их спинами, почти нависая колесами над краем обрывчика, ждал красный сверкающий автомобиль.
Инга пригнулась и ступила назад, поглубже. Выпрямилась, стоя по плечи в воде и прикрывая руками грудь. Вот же черт, пока там резвилась, они подкатили, по грунтовке, что идет вдоль озер. Принесло их…
- Замерзнешь! – крикнул один из парней, скалясь, – вылазь, русалка!
- Отойди от вещей! – потребовала Инга, – оба, отойдите!
- Нда? – удивился второй, трогая носком ботинка лежащую на камне фотокамеру, – а то, что?
Первый растопырил руки и пошел к воде, смеясь широким ртом. Кожаная куртка вскинулась на плечах кургузыми крыльями.
Инга беспомощно оглядела пляж. В обе стороны – пусто, только волны и песок. Отплыть? Но она быстро замерзнет. И убежать, даже если выскочит из воды в сотне метров отсюда, босиком по рыхлому песку, а они наверняка станут мчаться по берегу, в своих ботинках… И куда она побежит – голая?
- А то! – крикнула, одновременно про себя свирепо надеясь, ну ведь должен почувствовать, что она влипла, – то! Я вашу тачку сняла, еще когда ехали! Фотка уже в инстаграмме.
- Хде? В каких сто грамме? – издевательски удивился тот, что стоял у воды, отскакивая от набегающих волн. Поманил ее обеими руками:
- Вылазь, цыпочка! Печан, тащи с машины ковер, щас у нас будет праздник.
- Бока, – позвал Печан, по-прежнему стоя рядом с вещами Инги, и с раздражением прикрикнул, – та Бока! Сюда иди.
Быстро оглянулся по сторонам, и снова уставился, не на Ингу, а на своего кореша, нетерпеливо переминаясь. И рассердившись, завернул длинную матерную тираду, видимо, не желая кричать что-то вслух, перекрывая мерный грохот воды.
Бока ухмыльнулся, сделал Инге ручкой, и лениво пошел обратно, постоянно оглядываясь. Выслушал что-то, набычив голову, попытался возразить, но Печан снова рявкнул и коротко сказал что-то невнятное.
Инга ступила ближе к берегу, по-прежнему держа одну руку перед грудью, а другой закрывая низ живота. Надо просто выйти, взять вещи и побежать по прибою, изо всех сил. Вдруг получится.
За длинными метелками травы сверкнуло что-то зеленое. Оба парня подняли головы, следя за прыгающим по кочкам автомобилем. Печан махнул рукой другу, и оба, не торопясь, поднялись на обрыв, встали рядом со своей машиной, в десятке метров от брошенных Ингой вещичек.
Она решительно вышла и побежала к одежде, взрывая пятками песок. Тут шум воды стал меньше, было слышно – натужно ревет мотор, а машину ей почти и не видно. Бока насторженно следя за машиной, оглянулся на Ингу, которая натягивала на голое тело рубашку, изгибаясь, чтоб не упали расстегнутые шорты:
- Та не кипишуй. Щас тачка проедет, и побазарим. Инстаграмм у ней какой-то.
- Дебил ты, Бока, – раздраженно заорал Печан, ступая ближе и дергая его за воротник куртки.
Инга непослушными пальцами застегнула шорты. Схватила камеру с песка, и срывая крышку, нацелила объектив. Крикнула срывающимся голосом:
- Еще одна! Щас прям. Уже в сети!
За красным авто мелькнула зеленая крыша, и внезапно, будто выпрыгивая из-за густой щетки высоченной прибрежной осоки, поодаль встала длинная коробка девятки. Стремительно распахнулись обе дверцы.
- И муж мой, вот он! – заорала Инга, тыкая фотоаппаратом в бегущего по траве Сережу, – и Оум! – добавила, глядя с изумлением.
- Я что ли знал? – так же заорал в ответ Бока, а Печан толкал в открытую дверцу. Втиснулся сам, хлопая и тут же заводя мотор.
- А ну, сволочь! – орал Горчик, летя по траве большими шагами, – ты что, к жене моей? А?
Перед самым носом Сереги и Оума машина, ревя, выбила из-под колес фонтан песка и, дергаясь, поскакала прямиком через степь.
- О, мы герои! – заорал Олега, тряся кулаком и танцуя, – мо-ом, привет! Ты чего тут?
- Ты чего тут? – ответила Инга, опуская дрожащие руки.
Серега подхватил фотокамеру, намотал ремешок на кисть. Быстро оглядев Ингу, повернулся к лежащим маленьким ворошком трусикам и кружевному лифчику.
- Та-ак. Блин, Инга! А если б не успели? У тебя голова есть вообще?
Обнял ее плечи, прижимая к себе.
- Вы успели, – запоздало обрадовалась Инга, – ох, Серый, успели! Вы молод-цы. Олега! Ты откуда взялся? Саныч? Вы что, вы все, что ли, тут?
Саныч в ответ порычал двигателем, приглашая садиться. И Оум тут же прыгнул на переднее сиденье, развалился, наслаждаясь.
Сережа подтолкнул Ингу, усаживая. Сел рядом.
- А где? – начала она.
- Здороваются с драконом. Мом, мы хотели сюрприз. Вам вот. Серега ж вчера звонил, сказал – закончил. Мы сели и хоба, приехали. С Вивой тоже. А он классный такой, прям супер. Помнишь, кино детское, про страну Фантазию? Там такой же, только лохматый. С крыльями. Ты чего вообще пошла одна? Я тебе куплю баллончик, газовый. Вот завтра же и куплю.
- Олега! Не тарахти, – Инга нервно засмеялась, виновато поглядывая на серьезного Горчика, который держал ее руку:
- И я с баллончиком, купаться, ага.
- Голая, – наклоняясь к ее уху, внятно подсказал Горчик, – черти где. Ты знаешь, Михайлова, что ты – дура?
Она покаянно кивнула. Горчик обнял ее за плечи.
- Мам? – Олега повернулся, пытаясь положить подбородок на спинку сиденья и клацая зубами на ухабах, – тьфу ты… а ты чего кричала там, про сеть?
- Сеть? А… так я, ну, что я фотки сразу кидаю в интернет. Что их тачка уже в сети, с номером прям.
Олега заржал, держась за спинку кресла широкими ладонями.
- И чего? Сработало?
- Один вроде поверил. Другой не понял. Кажется.
Оум поднял палец:
- Вот что прогресс делает! Хорошо, понимающий не врубился, что твоим фотиком нифига туда не закинешь.
Машина мягко шла по грунтовке. Саныч, расправив плечи, молодцевато придерживал ладонями баранку, иногда наклонял голову, озабоченно слушая двигатель.
- Серый, – сказала Инга, рукой нагибая к себе голову Горчика и тыкаясь в ухо губами, – я кричала, вот мой муж. А ты кричал, не лезьте, к жене. Мы муж и жена, да?
Он кивнул. Она отпустила голову, глядя на плывущее за окном озеро, с зеркалом дождевой воды посреди плоского солончака.
- Ты не против? – уточнил Серега, улыбаясь.
Инга затрясла головой. Сперва отрицательно, показывая – нет, не против. А после закивала, тоже расплываясь в улыбке.
- Нюха все планы себе поломала, чтоб со мной ехать, – гордо вещал Оум, – у них там фестиваль, фриданса, она в лидерах, но сказала, та успеется…
- Наша Нюха? – удивилась Инга, но, вспоминая ночной танец на маленьком пляже, кивнула с гордостью, – ну да, наша Нюха!
- Ей предлагали в студии преподавать. Но, мам, с Нюхи нашей какой преподаватель, она сама по себе.
- Ангелы, – сказал Сережа, – они просто показывают. Как оно бывает.
Смутился, когда два лица повернулись к нему, внимательно слушая.
- И все, – добавил.

Ангелы, думала Инга, держась за руку своего мужа, глядя в окно под болтовню и смех Оума, а там плыли кустики серебристого лоха, высокие заросли темной приозерной травы, мягко блестела уложенная в сверкающие ладони соли вода. Ангелам с нами, людьми, очень, наверное, тяжело. Мы ближе к нижнему миру, мы крепче. И когда среди людей рождается ангел, если конечно, это не спустившийся с горних небес молодцеватый Гавриил с мечом, то бесы тревожатся, там внизу. Выходят, выдираются через тайные прорехи, надеясь ангела уничтожить. Да и без бесов, с людьми, которые бывают всякие, всякое может случиться. Хорошо, что девочка Анна теперь с нами. Мы сильные, мы – люди. Может быть, все вместе мы ее сбережем.

Ангел Нюха сидела на корточках перед спокойной мордой дракона, положив руку на круглую ноздрю, и дракон понимающе смотрел зелеными глазами. Узкая короткая юбка туго обтягивала маленькую попу, ярко светили прозрачными колготками колени. А пышные волосы, как летом, окутывали плечи, закрывая спину.
Поодаль переминался с ноги на ногу Крокодилыч, то сурово поглядывая на идущую к нему компанию, то снова кивая каким-то еще неслышным словам Вивы, и тогда казалось – сразу уменьшался в росте, поднимая к ней испуганно-внимательное лицо.
Увидев Ингу, Вива милостиво улыбнулась Крокодилычу и пошла навстречу, а тот вытер с большого лба пот, топчась своими длинными остроносыми туфлями, за которые от Сереги и получил прозвище.
- Детка, – сказала Вива, – ну, как же так. Сережа стал звонить, ужасно перепугался, хорошо, Саныч не успел даже вылезти из аквамаринки, так попрыгали и вместе улетели. Все в порядке?
- Перестань, ба. Все хорошо.
Инга поцеловала бабушку в щеку. Та отодвинула внучку, вгляделась в пылающее лицо. Перевела внимательный взгляд на Сережу:
- Какие-то вы оба. Засватанные. Я вижу, точно, что-то случилось.
- Я… – хором сказали оба и засмеялись.
Серега вышел вперед, прокашлялся и торжественно заявил:
- Я. Предложение сделал. Ну. В общем. Теперь. Мы вот…
Вива еще подождала и махнула рукой, смеясь и расстегивая пуговицу жакета.
- Ты, Сережа, птица-говорун. Я поняла. Мы вас благословляем, живите, и что там положено, плодитесь и радуйтесь. Плакать не буду, хорошо? А лучше вы нас уже поселите куда, чтоб переодеться и погулять, и вечером устроим чудесный ужин с драконом. У вас тут совершенное лето! Или неловко, что мы такой толпой? – она внимательно смотрела, как Горчик хмурит светлые брови, – так мы поищем…
- Не. Я сейчас сбегаю к Кирсанычу. Попрошу ключей, ну и белья там. О!
И все повернулись. Издалека торопился директор, окруженный тремя людьми. Плавно, расправив плечи и рукой придерживая широчайший подол легкой юбки, шла женщина, очень похожая на Виву, а рядом с ней сутулый почти совсем лысый мужчина. И парень, толстенький, невысокий, с фигурно бритой башкой, в художественно драных шортах и растянутой панковской футболке.
- О-о-о! – поразился Олега и быстро пошел навстречу, шутовски раскидывая руки, – какие люди, дядя Ваня!
Гранит Кирсанович застыл, и пока Ваня, кивая и сверкая серьгами, тряс руку племяннику, а мама Зоя, щебеча, обнимала Ингу, целуя воздух вокруг ее щек яркими накрашенными губами, гмыкнул и вопросительно посмотрел на Горчика.
- Иваныч… тут вот к тебе, говорят, родня. А у тебя тут?..
- Еще родня, – подсказала Вива, – вы уж извините, нас получилось немножко много.
- Да. Да, конечно, э-э-э…
- Виктория Валериановна, – разрешила ему Вива, и Кирсаныч умолк, шевеля губами. Потом снова обратился к Сереге громким шепотом:
- Так они все, что ли? Семья твоя?
Горчик молчал. Инга толкнула его вперед, сказала звонко и немножко сердито:
- Да. Гранит Кирсанович, семья. Нам бы, на одну ночь буквально. Всех. Это можно?
- Семья, – медленно повторил за ней Горчик, – ну… да. Это моя семья.
Директор кивнул и, осторожно обходя Виву, уцепил Горчика за локоть.
- Пойдем. Я завтра в командировку, так что, в бухгалтерию сам, ну я подписал уже все. Пойдем, посчитаешь, сколько вам номеров-то.
Горчик, оглядываясь на Ингу, повлекся следом, подтягивая старые джинсы.
- Валерия э-э-э… – удаляясь, пытался директор.
- Виктория, – поправлял его Горчик, – Валериановна. И Саныч.
- Угу. Потом еще этот, орет который и его красавица, да?
- Олега. И Нюха. Это мой сын, – сказал Горчик.
И встал, оглянувшись на Ингу. Она ступила на шаг в сторону, чтоб щебетание мамы Зои стало потише. Смотрели друг на друга всего секунду, а потом директор снова подхватил Серегу под локоть.
- Зоя…
- Олеговна, – продолжил семейную летопись Горчик, – с мужем и сыном. Кирсаныч, да не заботься уж эдак, мы все равно всю ночь, считай, просидим у дракона, нам только б место, женщинам отдохнуть и переодеться, вещи кинуть. Завтра разъедутся все.
- Валерия, – возразил директор, – в смысле Виктория Янна, ей – надо, чтоб хорошо…
- Да, – их голоса стихли в глубине аллеи.

Инга стояла, не слыша, что рассказывает мама Зоя, и о чем орут, дергая ее за руки, Олега с Ванькой. Не видела, очень внимательно глядя, как Нюха поднявшись, скручивает пушистые волосы в жгут, закидывая его за спину. Улыбается ей. Вздрогнула, когда над самым ухом глуховатый интеллигентный голос произнес:
- Она готовый литературный персонаж, не правда ли, Инночка? Я вот думаю…
И кивнула сутулому Михаилу, возвращаясь в реальность.
- Миша. Михаил Васильевич. Вы прям как Гоголь, да? Имя-отчество в смысле. Я только сейчас подумала. Мы, наверное, все тут – готовые персонажи.
- Да, – согласился гениальный зоинькин сценарист, – да. Отличная вышла бы семейная сага, Инночка. Только вот снимут по ней бездарный сериал, с плохими актерами. Будем смеяться и плеваться, если вдруг.
- А вы все равно напишите, Миша. Если вдруг схочете. Пусть он будет. А я… извините…
Повернулась и пошла, держа в руках забытый фотоаппарат. За кустами гибискуса, который все еще цвел, роняя на траву сверточки бывших цветков, как они смеялись с Сережей, будто он без перерыва курит и бросает себе под ноги сотни прозрачных окурков, остановилась и сняла с объектива крышку. Раздвигая гибкие ветки, высунулась и, ничего не выцеливая, не выравнивая кадр, щелкнула несколько раз, яркую, полную уже предвечернего света площадь, тонкие столбы фонарей по краям, дракона, лежащего, изогнув гребнистую спину. И разноцветных людей – мужчин, женщин, молодых и не очень. Саныча с ключами на пальце. Смеющуюся Нюху, а по бокам ее – Ваньку и Оума, ревниво перебивая, что-то рассказывают – каждый в ближнее к нему ухо девочки. Маму Зою, с возмущенной улыбкой на тщательном лице, и Виву, которая присела на лавочку, и, посмеиваясь, что-то дочери говорит.
Нажимала и нажимала кнопку. Просто так. Чтобы, когда пройдет время, и наступит еще одно «потом», они с Сережей сели, и вместе, обнявшись, разглядывали лица и улыбки.
В кармане рубашки запиликал мобильник. Инга опустила фотокамеру, удивляясь и смеясь своему удивлению. Свои все тут, кто еще звонит-то?
- Инга Михална? – сказал молодой голос, и она не узнала его, – вы приедете когда?
- Кто это?
- Коля, – ответил голос слегка обиженно и выжидательно смолк.
- Коля… Коленька! Здравствуй! Ты не в рейсе? Ты же говорил, уходишь, в сентябре еще?
В трубке засмеялись.
- Вы помните. Супер. Не, я завтра. Из Симферополя звоню. Теперь уже через полгода только домой. Я думал, успеете. Приехать.
- Коля. Я замуж вышла.
- Когда? – сердито спросил мальчик, и Инга увидела узкие черные глаза и прямые вихры, торчащие в стороны, – за этого, с лягушкой?
- Сегодня. За него.
- Ну… я поздравляю. Вас.
- Спасибо, мой хороший.
Она отошла от кустов и села на лавочку, спрятанную в густых туях. Напротив отчаянно цвели хризантемы, кидали в стороны узкие иглы лепестков.
- Я по делу еще. Ну. Этот, помните, вы письмо писали, насчет сайта. Я ж потом еще адрес нашел его, другой, а вы уже уехали. Так что я написал. Сам. И он ответил. Просил ваш телефон. И сказал, что сайт снова работает. Чтоб вы с ним связались. Чтоб вместе искать. Ну, я ему не стал отвечать, подумал, лучше пусть вы. А теперь вот. Муж ваш.
- Муж, – медленно сказала Инга, – да, Коленька. Спасибо тебе. Конечно, мы ему напишем. Очень хорошо, что снова будет. Там ведь и другие есть. Это хорошее дело.
- Ладно. Прощайте, Инга Михална, – торжественно сказал Коля.
И она засмеялась.
- Ну чего ты. До свидания. Увидимся. В Керчи.
- Да? Хорошо. До свидания, – послушно согласился тот.
- Коля? Ты в августе, когда я уехала, купался ночью? Море светилось.
В трубке помолчали. Над иглами лепестков медленно порхали бабочки, крупные, как бумажные птички. Протрещала сорока, срываясь и улетая в пятнистую тень.
- Купался.
- Один?
- С Олькой. Ну, то так…
- Коленька, все хорошо. И я тебя люблю.
- Да?
- И Олю твою тоже.
- А… ну… – и вдруг он засмеялся, – она пищала, боялась. А потом пришел Букет и сел на берегу. Стал гавкать на нас. В общем, было смешно.
Когда Инга попрощалась, из-за темной зелени вышел Горчик, сел рядом, обнимая ее за плечи. Вытянул худые ноги.
- Моя жена уже тут кого-то любит. По телефону. А еще купалась голая, и мне ее спасать. Ты, Инга Михайлова, сплошная головная боль.
- Привыкай, Сережа Бибиси. Теперь всегда так будет.
Она тоже вытянула ноги, положила одну поверх старой сережиной кроссовки.
- Уже по тебе скучаю, – пожаловалась, – люблю их всех, но, как же сегодня?
Серега ухмыльнулся и, повозившись, вытащил из кармана связку ключей.
- Пока они там перекрестно общаются, мы обязаны проверить, чего за номера нам выписал Кирсаныч.
- Фу, Горчичник, все так чинно, так семейно. А у тебя одно на уме!
Он опустил голову, бодая ее висок лбом. Сказал в ухо:
- Сидишь тут. В шортах своих. Без трусов. И вообще. И что я должен думать? Я только об этом и думаю. Давай быстро. Пока ключи.

***

Уже почти под утро совершенно усталая Инга легла навзничь, сонно жмурясь в потолок и послушно поднимая ноги, чтоб Сережа стащил с нее джинсы, и после так же – трусики, улыбаясь, ждала, сейчас ляжет, рядом, и она повернется, чтоб обнял. Но в комнате встала тишина. И она, просыпаясь, открыла глаза. Сережа стоял у окна, рассматривал белеющий в руке листок.
- Ты чего там? Нам вставать через три часа. Провожать Зою.
Подошел, садясь рядом. Листок по-прежнему держал в руке.
- Разбудил? Прости.
Инга протянула руку и включила висящее в изголовье бра. Сережа расправил листок, поворачивая к ней рисунком.
- Ты говорила сегодня. О крыльях. И Олега потом сказал. Ты ушла когда, я тут попробовал. А оно не выходит. Думал, вот круто, если такие сделать из металла гнутые рамы, и чтоб на них полотно. И тогда он летит. Крылья полощутся, как воздушный змей, но чтоб края свободные, видишь?
Инга кивнула, беря листок. Над гребнистой спиной линия очерчивала выгнутую лирой конструкцию. Сказала неуверенно:
- Будет красиво. Наверное.
- Нет, – с силой ответил Горчик, – да нет же. Там придется все это крепить, железо к камню. Оно бывает хорошо, а тут – не торкает как-то.
- Серый, ты сумасшедший. Уже деньги получил, в ведомости расписался. Через три дня домой. А мучаешься.
- Дурак я, да?
- Дурак, – согласилась Инга, любуясь узким серьезным лицом, сведенными бровями. И эти его губы, такие красивые…, – за то и люблю, что дурак. Такая вот я. Тоже глупая.
- Да. Ты моя ляля и цаца, я помню. Но вот получается, идея есть и она хороша. А делать – нужно другое что-то. Я тебя уморил совсем, ты спи.
- Еще чего. Говори, давай, я вижу, придумал же!
Она придвинулась, зевая и обхватывая его поясницу. Подумала сонно, тут буду жить, на его животе, а пусть теперь ходит и носит меня. Под рубашкой.
- Нюша сказала. И правильно. Свет. Не полотно, и не палки эти. А в основании камня – лампы. И тогда он летает ночью. Понимаешь?
- Вот вы о чем с ней шептались? – возмутилась Инга в теплую кожу, – я значит побоку, а Нюша у нас великий эксперт по драконам.
- Ну… да. Потому что она сама, как из сказки сбежала. Прости. Она видит лучше, сразу. Лучше тебя. И меня.
- Прощаю. Жалко, не станцевала она сегодня.

… Они уже все примолкли, сидя вокруг костра на маленьких табуретках. Смотрели в угасающее пламя. У ног стояли пустые тарелки с положенными на них шампурами. Стаканчики с остатками вина и лимонада. Только Олега с Ванькой вполголоса препирались, отстаивая музыкальные пристрастия, а из поставленного поодаль динамика плыла негромкая музыка. И замолчали тоже, когда Нюха встала. Неловко оглядываясь на сидящих, пошла к дракону, остановилась, кладя руку на мощный загривок.
Все лица, освещенные слабым огнем, были повернуты к ней. Она переоделась тоже, чтоб не озябнуть в ноябрьской ночной темноте, и стояла, долгая, в узких джинсиках и просторном Олеговом свитере с рукавами до кончиков пальцев. Закрывая глаза, расплела волосы, встряхивая их пальцами. И сделала шаг на пустое пространство, исчерченное светом фонарей.
Музыка плела свое, люди ждали. И, немного постояв, Нюха открыла глаза и смущенно засмеялась.
- Я не могу. Извините. Почему-то вот.
Быстро вернулась на место и села рядом с Олегой, хватая его пальцы.
- Все нормально, – сказал тот, – да чего куксишься, сказал нормально. Мы чего тебе – фестиваль твой?
- Я хотела. А оно.
- Та хватит виниться. Спать уже пойдем сейчас.
- Ох, – сказала Зоя, трогая пальцем уголок глаза, – обязательно спать, а то утром буду, как пугало. Миша…
И вот тогда Горчик бросил сонную Ингу, что сидела рядом с Вивой, и обе молча глядели в костер. Перетащив табуретку, присел рядом с опечаленной Нюхой, заговорил с ней тихо. Инга не слишком слушала, потому что Вива что-то спросила, о комнате, и правильно ли Саныч поставил аквамаринку, там, у ворот…
Оказывается, Бибиси и ангел Нюха решали вдвоем – летать ли дракону. Ну, что ж. Наверное, он прав. Она такая. Видит то, чего нам не увидеть.

- Что? – Инга отлепила голову от его поясницы, моргая глазами.
- Быстро, одевайся, – вполголоса проговорил Горчик, пихая ей джинсы, – и свитер. Куртку мою накинь.
- Зачем? – Инге было совсем лениво, но, тем не менее, очень любопытно.
Серега тоже натягивал вещи, совал ноги в кроссовки, топал с нетерпением, крутя в руке ключ от номера.
Запирая дверь, сказал негромко:
- Мы когда ушли, они там остались. С Олегой. То полчаса всего тому. Успеем, может?
- Горчик, я не поняла? Мы что, следить бежим? За ними?
- Бежим, – согласился Серега. И вдруг, уже подбегая к лестнице, резко свистнул, кидая короткое звонкое эхо по спящему коридору с тусклой лампочкой в потолке. Схватил Ингу за руку и потащил вниз.
Вахтерша Татьяна перестала вязать и проводила их глазами. Снова подняла с колен полосатый шарф. Бегают, будто им лето. Шатоломные. Вроде уже и разбрелись, спокойной ночи, тетя Таня. И на тебе, снова зашуршали. Сперва этот, в серьгах весь, с цветной головой. Выскочил. Теперь вот Сережа со своей кралей ненаглядной. Наташка, конечно, красивше, но у Наташки таких сережей – каждо лето десять штук в месяц. А Инга с него глаз не сводит, сразу видно, один он ей свет в окне. Бывает же так…
Она снова положила вязание, кивнула на извинительные кивки.
Ну вот, не просто свистел, соловей. Спецально побудил, значит. Королева ихняя идет, вся в шали шелковой. И мужик следом, зевает, аж не проглотил бы лампочку. Ему видно оно не сильно и надо, но свою, как ее весь день – Вика… Вика… нянькает, как того ребенка.
Когда стеклянная дверь в холле крутанулась, сверкнув, и закрылась, Таня вздохнула и положила вязание на стол. Встала, беря большой ключ на подвеске в виде деревянной груши. И кивая Зое, которую тащил за руку интеллигентный плешивый муж с Питера, выждала минуту и тоже вышла, запирая светящуюся желтым светом, оставленным в холле, дверь.
Спустилась по ступеням, и пошла, хоронясь в тени ночных деревьев, следом за крадущимися людьми. У них тут интересно, а с корпуса все убежали. Она только глянет и сразу обратно. Так решила, подходя к площади, и встала за кустом гибискуса, не подозревая, что с другой стороны стоит Ваня, поблескивая тремя серьгами в крупном, как у отца ухе.

Нюха танцевала. Без музыки, и думала что – одна. Вернее, на самом хвосте дракона сидел ее Оум, тихий и серьезный, положив руку на каменный зубец гребня. И она танцевала, поднимая над пушистой головой тонкие руки и делая ими что-то, будто они пели, замолкали, а после снова рассказывали кому-то там, наверху. О том, что вокруг стоит ночь, и в ней спят осенние цветы. О том, что у людей никогда не бывает истинного прошлого, пока они живы – их прошлое всегда сплетено с настоящим. И с будущим. Запрокидывалось к неподвижному свету фонарей тихое лицо с темными ночными глазами. И молча рассказывало, что иногда это очень больно, но ты жив, пока оно болит в тебе. А иногда радость рождается из боли, или счастье приносит боль. И как разделить? Никак, соглашалась тонкая фигура, скрытая свитером и почему-то совсем не скрытая им, никак, только жить, каждый день, каждую ночь и каждую секунду. Искать силы и находить их. Брать с благодарностью от того, кто дарит, и отдавать свою – тем, кому она тоже нужна. Слушать, смотреть, думать, снова и снова поражаясь огромности бесконечных космосов, хранимых каждой крошечной частью мира, который вокруг. Быть в нем, и быть им, частью его. Лю-бить.
Танец стихал, будто его слышно, и он был громче, а после – стихал. Оум встал, и она подошла, совсем просто, без всякого пафоса или надрыва. Взяла его руку и засмеялась, как человек, все же сделавший то, что хотел, не получалось, но вот – сделал все же. И они ушли. Канули в пятнистую тень в глубине аллеи, оставив площадь и дракона. И тайных зрителей, хулигански выгнанных на площадь резким свистом Сереги Горчика.

- Пойдем, – сказал Сережа Инге, – теперь пойдем спать. Ужас, как спать охота.
Они медленно пошли следом за Таней, что партизанской тенью торопилась вернуться. А позади слышались тихие голоса и шаги.
- Саша, ты хорошо проверил? А то вдруг утром грузовик какой.
- Та нормально стоит. Сбоку. Волнуешься.
- Да. Ты же ее любишь теперь больше меня.
- Вика!
…
- Мишенька, пойдем к морю. Там сейчас пена, белая такая. Да не хочу я спать. Высплюсь в такси. Ты только завтра не смотри на меня. Пока не высплюсь. А где Ванечка?
- Оставь ты его. Пусть сам.
- Но он совсем один. Миша, покричи.
- Зоя!

В номере, совсем засыпая, Инга вдруг села, открывая глаза.
- Серый? А Лика? И Иван? Ты не сказал.
- Их нет, ляля моя. Лелька меня нашел, еще восемь лет назад. Лика заболела, сгорела буквально за месяц. А Иван. Он не смог без нее. В том же году и умер. Я не смог поехать, у меня денег не было. Прям, проклял себя тогда. Потом уже врубился, Лелька ж не сразу позвонил, через месяц, или два. Я не успел бы. Но все равно… Блин. Не плачь. Ну, вот опять! Инга. Мы будем жить, и ты без конца реветь будешь у меня? Хватит того, что о них вот. Как вспомню.
- Они были старенькие, – дрожащим голосом сказала Инга, – да, ты не… Сережа, они ведь были… Это что, это моя Вива умрет, да? О-о-о…
- О Господи, – сказал Горчик, укладывая ее и ложась рядом, поворачиваясь, чтоб она прижалась, обхватывая руками ее живот и кладя ладонь на теплую грудь, легонько сжимая пальцы, – моя ляля, вдруг испугалась, в один день все на нее свалилось. И мы умрем.
- О-о-о…
- И нестрашно. Ты меня, главное, люби, ладно? А я тебя буду.
- П-поможет? – скорбно спросила Инга, и шмыгнула.
Он важно кивнул. Совершенно не представляя, а что если с ней что-то, и вдруг и не дай Бог… Но она лежит и ждет ответа, как девочка, как совсем маленькая.
- Поможет. Обязательно. Ты спи, я тут буду. С тобой. Только купаться не смей больше одна, ясно?
Она уже спала, и он, утыкаясь в шею, поцеловал, там, где привык уже, под ухом. Заснул тоже, смутно слыша за окном еще ночных, уже утренних ленивых птиц.