Глава 67
Зов Ахашша

Аглая стояла над телами, лежавшими на постели. Звенело в голове и тряслась наклонённая эмалированная кружка. Женщина с татуировкой так плотно вцепилась в Витьку, что, казалось, его и нет почти: рука, нога и часть второй, макушка под её рассыпанными бронзовыми волосами. Аглая нагнулась, присматриваясь, и резко выпрямилась, чтоб не видеть полную грудь, расплющенную об мужскую спину. Звон в голове усиливался, будто тюкали быстрые и злые железные молоточки, заботясь, чтоб голова её стала больше, вместить происходящее, но оно не вмещалось, и потому казалось, под ударами голова рвётся изнутри.
Подняла руку – прикрыть глаза, стукнула себя по лбу забытой кружкой. Вода плеснула на женскую спину, потекла ниже, размывая кровь, и на простыне поплыли бледные пятна. От боли она немного опомнилась.

– Витя? – наклонилась, заглядывая под рассыпанные волосы, боясь не услышать дыхания. И когда застонал, стала отпихивать лежащую, освобождая его лицо:
– На, пей, подожди… сейчас…
Одной рукой не получалось, и она, плача, сунула кружку, в которой плескалось на донышке, на столик у стены, и стала, цепляясь пальцами, вытаскивать Витьку из-под тяжёлого тела. Смуглая женщина, неловко перевернувшись, свалилась навзничь, уронив с другого края постели руку.
– Вот… пей, – приподняв голову Витьки, совала кружку, проливая на сжатые губы остатки воды, – да что же… я всё равно… скорую!
– Нет… – ловя ртом капли, он шевельнул рукой и схватил её запястье, – я уже… не больно, все.
Приподнялся, стукаясь головой о спинку кровати. Зашевелился по телу точечный красный рисунок, будто кто-то балуясь, набрызгал краской.
– Ноа! Что с тобой? – морщась, схватил лежащую за серые плечи, – ты жива, Ноа?
У Аглаи ослабели ноги, загремев кружкой, она оперлась на столик ладонью.
– Так это… все правда?
Он уже стоял на четвереньках и, прижав голову к груди, слушал. Поворачиваясь, чтобы голова его оказалась рядом с её лицом, лёг, прижимаясь к мокрым от пролитой воды волосам:
– Ничего, ничего, Ноа, всё… в порядке будет, ты только… дыши, ты же дышишь, да?
Аглая опустилась на колени у кровати. Больно упираясь животом в ребро матраса, ловила шёпот. Отсюда, снизу, ей почти не видно было женское распластанное тело, и от этого становилось чуть спокойнее. Но всё равно ужас перемешивал всё внутри: ворочался угловато, хотелось закричать или хотя бы заныть, выкидывая из себя боль. Но она молчала, сжимая зубы. А потом услышала:
– Мы с тобой, Ноа, мы здесь…
Это «мы», сказанное мимоходом, освободило её от части боли. И, нашаривая рукой кружку, она уже видела не обнажённую женщину, что цеплялась за её мужчину, а больную, измученную чем-то, что лишило её сознания.
– Витя, я воды… ещё…
– Да.
Когда вернулась, неся воду уже осторожно и прихватив полотенце из ванной, Витька растирал Ноа вялые руки. Поддержал затылок, пока Аглая прислоняла к сжатым губам край кружки. Вздохнул судорожно, увидев, как разомкнулись губы и по горлу прокатился трудный глоток. И тут же сам дёрнулся, от боли в натянутой вздохом коже.
Выпив почти всю воду, Ноа опустила голову на смятую подушку. Губы стали приоткрываться, но Витька приложил поверх палец:
– Лежи. Всё в порядке?
Она закрыла глаза, но тут же раскрыла снова, широко и испуганно, слабо затрясла головой – не в порядке!..
– Да, да, но всё равно – полежи.
– Тебе больно, – прошелестела Ноа, глядя в потолок, – без меня… больно…
– Нормально. Ты сможешь поспать? Или полежать просто?
– Да… надо. Немного. Только – руку…
– Вот… – он взял её руку, и другой ладонью похлопал рядом с собой, приглашая Аглаю сесть. Глаза Ноа закрылись. Частое дыхание замедлилось и стало почти ровным.
– Витя, – шепотом спросила Аглая, – тебе – больно? И так всегда? Когда она, ты…
– Нет, кошка. Никогда так не было.
Тихие слова терялись за пределами жёлтого круга ночного света, уходили в полумрак комнаты. У Аглаи ныла спина и затекшие плечи. Она повела ими, следя, чтоб не касаться Витькиной израненной кожи. И, страдальчески морщась, сказала:
– Тебе надо смазать, давай принесу.
Витька вытянул руку, осматривая, кивнул.
Прижимая к ссадинам ватку с лекарством, Аглая даже улыбнулась немного, глядя, как он, чтоб успокоить, нарочно скалит зубы и свирепо сводит брови к переносице. Молоточки в голове притихли, но не смолкли, и стук их складывался в слова: «что же как же что же как же теперь будет будет…» Дважды собиралась спросить, но останавливалась, наверное, он и сам не знает – что же и как же.
– Повернись, – подняла руку с промокшей розовой ваткой. И, нечаянно посмотрев в угол, застыла. Там, где стол касался круглым краем потёртых обоев, темнота под ним сгущалась, превращаясь в пустоту. И тут, отзываясь на движение Витьки, застонала Ноа. Аглая отдёрнула взгляд от границ пустоты, возвращая его в жёлтое пространство, медленно выдохнула, стараясь, чтоб незаметно.
– Как ты? – Витька нагнулся, и по спине снова бисером выступили красные точки.
– Ахашш…
– Что?
– Ахашш зовет. Всех Ноа. Там… что-то…
– Ты хочешь уйти?
Ноа посмотрела на Витьку, перевела взгляд на выглядывавшую из-за его плеча Аглаю с комком ваты и коричневым аптечным пузырьком.
– …Время менять шкуру мира…
– Так значит… Ты уйдёшь и заснёшь там? До нового мира?
На этот раз Ноа улыбнулась. Мелькнул язык, быстро спрятавшись, не разобрать – человеческий или змеиный.
– Мы не ахашш. Уйдём без снов. Навсегда.
– Как? Как навсегда?
– Может, ахашш изучит наши знания. Если успеет. Ус-спеет… Но…
– Что но? – он спросил это в полный голос, и Аглая вздрогнула.
– С-слишком быстро зовёт. Но я не нужна тебе, мастер. Помнишь? Ты уже можешь – сам…
– А сама помнишь? Что я сказал тебе?
– Сказанное и сделанное – не равные величины.
Витька отпустил её руку и поднялся. Две женщины смотрели на него снизу вверх. Он ещё не знал, что делать, но понимал: время говорить прошло. Внезапно пришел испуг, будто в голову напихали ваты – спрятать главное. Витька попытался озлиться, но не сумел, и со всего маху хлопнул себя рукой по боку. Боль обожгла кожу.
С улицы пришёл странный тоскливый звук. Дон-дон-дон – пело что-то под лёгким ночным ветром. Так тихо и одиноко, будто подводя итоги чего-то непоправимого. «Прищепка, – подумал Витька, – на балконе, по перилам стучит».
– Я видела… сегодня, – вдруг сказала Аглая высоким голосом, – думала – показалось. Мир стал дырявым.
– Где?
– Когда ехала, в домах, среди огней. И потом, в метро, когда ты сказал – укачалась. И ещё этот бомж, внизу. Ты положил туда пирожки.
– Куда?
– В пустоту.
– Это проходы, – голос Ноа был спокоен, глаза закрыты.
– Какие проходы? – Витька переводил взгляд с лежащей Ноа на сидящую рядом Аглаю.
– Между мирами. Есть всегда. Но не видны.
– Они как твои порталы, Витя, – Аглая смотрела, как жёлтый свет делит надвое мужскую фигуру. Будто он уже куда-то ушёл наполовину.
– Порталы… – Витька шагнул было к ним. И остановился, – порталы…
Вспомнил Альехо, как тот, молча отобрав несколько снимков, на которых вроде бы и не было ничего, только глаз держали крепко этим ничем, двинул мышкой, собирая их вместе, и сказал: «папочку заведи, порталы пусть там будут».
Вспомнил, как Аглая замерла посреди разговора, и лицо её сделалось сонным, а глаза смотрели в мешанину веток на кирпичной стене. И сегодня ехала в метро с таким же лицом. Он ещё думал: щёлкнуть ее, снимок расскажет, что услышала. Конечно!
И надеясь, что всё делает правильно, повернулся в полумрак, пересекая комнату. Мигнули, отмечая движение, неяркие блики на старых чашках за стеклами шкафа. Загремело в углу что-то металлическое.
– Порталы, говоришь… Сейчас – свет, не пугайтесь.
Цокнув, затенённый белым экраном софит наполнил комнату рассеянным светом, расширив пространство до фотографий на стене: забелели туго повязанные косыночки на серьезных лицах казачек, перечеркнутых бликом по стеклу. А в круге жёлтого света две обнажённые женщины на смятой постели смотрели, как обнажённый мужчина, взяв со стола камеру, выставляет настройки, поглядывает на них, поворачивая голову, прицеливаясь глазом. Аглая – удивленно, а Ноа – со спокойной улыбкой.
– Повернись, кошь, – стоя в ногах кровати, вскинул камеру к глазу, – смотри на меня, а руку обопри левее. Ноа, голову выше, чуть-чуть.
Щёлк.
– Улыбнуться можете?
– Сейчас? – Аглая, сведя тонкие брови до вертикальной складки на переносице, смотрела, как при каждом его движении сочится из ссадин кровь.
– Я – могу, – прошелестела Ноа, – мои губы умеют.
– Именно! Быстро! Как сумеете.
Щёлк.
Две улыбки, одна растерянная, спорящая с испуганными глазами, другая аккуратная, открывающая белые зубы.
– Что ещё, ну? Аглая, сядь рядом, колени обними. Ноа, повыше на подушке, и – в сторону руку. Угу.
Щёлк. Щёлк.
Лежащая смуглая фигура, обёрнутая цветным шарфом рисунка, – и тёмная бронза волос разбросана беспорядочно по смятой подушке. Сидящая, обхватив худые коленки тонкими руками, и – черные волосы по одному плечу с жёлтым бликом по ровной завесе.
Пока отходил, выбирая точку съёмки, Аглая нерешительно глянула на лежащую Ноа и, сев ближе, обняла её за плечи. Ноа подтянула ноги, усаживаясь рядом. Бронзовые волосы слились с чёрными, и – два женских лица с тёмными глазами – в объектив.
Щёлк. Щёлк. Щёлк.
Длился и длился на простынях медленный танец переплетаемых тел. Витька ходил, натыкаясь на табуретку, возил ногой зацепившуюся футболку, бормотал и иногда даже пел что-то, говорил и снова замолкал, коротко приказывая, не заботясь о том, больно ли Ноа. И его боль ушла. Отводя от глаза камеру, мельком увидел: запёкшаяся кровь отваливается крошечными скорлупками, как старая краска.
И, наконец выдохшись, бросил камеру на диван. Аглая откинулась на спинку кровати, не сводя глаз с любимого. Ноа, проведя рукой по её волосам, улыбнулась и встала. Плавно, будто подхватывая его танец, качнулась в шаге; беря за руку, прислонилась, закидывая сильную ногу на его бедро. Последний раз оглянулась на Аглаю. И, вжимаясь в витькину кожу, заструилась, укладываясь знакомым рисунком.
Он ждал, закрыв глаза и слушая её движение телом. И вскоре, проведя ладонями там, где недавно горели ссадины, кивнул.
– Меня будут звать, с-снова, – терялись в мягком свете софита исчезающие слова.