2.3

Она вдруг разозлилась. Вокруг весна, птицы, трава вон какая, вся новая, будто ночью сама пришла из заоблачного края. А Крючок и Ловкий чуть не испортили такой поход своими рассказами!
- Вот что! – сказала решительно, – завтра будет завтра. Сегодня – наш день. Ты, Крючок, если боишься, вернись. Только там наври, что не нашла нас, не видела. А хочешь, пойдем с нами к морю. Ракушки есть.
И одиннадцатилетняя дочь вождя кочевников, задрав подбородок, устремилась вниз по склону, не заботясь проверить, кто пошел за ней, а кто – остался.

Пошли все. Ловкий, обогнав пыхтение Пня и стрекот Крючка, аккуратно ступал рядом, попадая в мягкий топот Хаидиных сапожек.
- Ты не грусти, – сказал, – это не скоро еще будет. Я слышал, отцы толковали. Через два лета.
Хаидэ вздохнула и задумалась.
Ей нравился Ловкий и хорошо, что они друзья. Но она всегда знала, что друзья, это пока не выросли. Крючка возьмет в жены какой-нибудь кочевник, хорошо, если не воин. И будет она трястись в женской повозке вслед за конными пастухами. Может, Пень и возьмет. Она хихикнула.
Ловкий, конечно, другое дело, его отец – старший советник вождя. Но все равно их не поженят, потому что дочерей вождя отдают за нужных и чаще всего – чужих мужчин. Она знала, только не думала об этом еще. А с Ловким всегда было хорошо. Весело. Ловко.
…Греки живут в полисах, все богатые, одеваются красиво. Нянька рассказывала, туда с моря корабли приходят. Привозят чудные вещи. Наверное, ей будет лучше там, чем в палатке всю жизнь. Даже если с Ловким. И потом, Ловкого быстро убьют. Он будет воином, как его отец. Не зря же они – Зубы дракона. А зачем ей муж, которого быстро убьют.
Она повеселела, быстро ступая между торчащими из травы серыми камнями. Нет, это хорошо – замуж уехать. Два лета назад отец взял ее на ярмарку в греческий город в устье реки. Запомнились Хаидэ яркие картинки: ткани, фрукты, одежды, посуда, – все перепуталось в голове.
Сидела впереди отца, вцепившись руками в седло, вертела головой в островерхой кожаной шапочке. Каталась на верблюде. Лохматый, горбы, зубы страшные – желтые. Очень боялась, но плакать нельзя. А потом понравилось, верблюд плавный, как южный ветер по весне, то вверх ее вознесет, то вниз, – снять не могли. Отец хохотал, обтирая рукой мокрую от вина бороду.
Хаидэ подумала, два лета, это ведь целая жизнь. Лучше не гадать, не плакать вперед и не бояться.
Крючок за ее спиной, наконец, замолчала. И ахнула тихонько. Спустившись и пройдя поперек узкую ложбину, они незаметно выбрались на вершину следующего пологого холма.
- Море! – сказала Хаидэ и махнула рукой, обводя синеву. Глянула на ребят с гордостью. Крючок с раскрытым ртом на узком личике, ерзала глазами по горизонту, не зная, где остановить взгляд. А худые ручки ухватили за кончики черные косицы, мнут, вертят. Пень как держал в руке очищенный лист ушек, так и застыл, сопя. Отгрыз краешек, а не жует – забыл. И Ловкий стоит совсем рядом, касается плечом Хаидэ. Шапка откинута за спину, теплый ветер перебирает русые пряди. Улыбается, сморщив обгорелый под первым солнцем нос.
Хаидэ наклонившись, потуже затянула шнурки вокруг кожаных голенищ. Топнула. Ребята поспешно проверили свою обувку.
- Ну, что? Полетели?
- Ух! – боязливо взвизгнула Крючок, хватая Пня за рукав. Тот стряхнул ее руку и взял по-настоящему, переплетя ее пальцы со своими.
Ловкий подал руку Хаидэ:
- Полетели!
И, закричав, они рванулись вниз. Поддерживая друг друга, зорко глядели под ноги, чтобы не попасть в рытвину и не наткнуться на валун. Шаги все длиннее – будто крылья за спинами вырастают. Крючок позади визжит, даже свист ветра в ушах заглушает. Пень топает и орет басом.
Сильные пальцы Ловкого крепко держали Хаидэ. Один раз рванул за руку – птичкой перелетела она серую спину камня. Засмеялась на бегу, закричала песню.
Вылетев на равное место у подножия холма, бежали, замедляя шаги. И повалились в высокую траву, хохоча. А потом, замолчав и не отводя глаз от близкого уже моря, тесной кучкой подошли к самому краю невысокого обрыва, сели, тяжело дыша.
Облачка молодой полыни, кутающие прошлогодние черные стебли, пахли остро и пряно. Доносился сбоку запах цветущего чабреца, а издалека, там, где под горой были насыпаны огромные валуны, веяло легким медом, наверное, там, в лощине – зацвела слива. Мешался с запахом весенней степи опасный и радостный запах соленой воды и раскиданных по песку водорослей.
Казалось, прямо к глазам катило зеленое море плоские волны, шлепало их о песок и забирало обратно, неумолчно шумя. А над ухом жужжали принесенные ветром весенние пчелы.