14
Полис

Так же, как виделось ей в мыслях, она, стоя на коленях возле постели, вытирала губкой кровь, стараясь не тревожить рану. Только слез не было, потому что вокруг тенями суетились рабыни, – высокая Анатея, откидывая за спину длинную косу, бесшумно летала от ложа к жаровне: повинуясь быстрым приказаниям Фитии, приносила чашку с отваром, забирала большую миску, наполненную мутной от крови водой.
Ахатта неглубоко и быстро дышала, казалось воздух не находит дорогу в горло, убегает наружу и хотелось ладонью затолкать его, придержать, чтоб расправил легкие.
- Осторожно! Посмотри сюда, госпожа, – тень накрыла лежащую и из-за спины Хаидэ протянулась рука, тронула пальцами грудь, приподнимая. Хаидэ подалась назад, чтоб плечом оттолкнуть непрошеного советчика, но застыла, увидев у основания груди скрытый надрез. Он шел полукругом и был похож на маленький черный рот со страшной улыбкой.
- Фития… Что это? Иди сюда!
Continue reading →

13
Полис

«Мать всех трав и дочь облаков, щеки твои светом ночи укрыты и только глаза, как черные рыбы блестят. Брови свои изогнув, смотришь мне в сердце. Колосьев сестра, молния тучи, с локтями из острого света, рот открывая, дышишь полынью. Дочь неба ночного, черного неба, и для тебя в нем протянута света дорога, из звезд. Ноги босые твои чутки и быстры, как ловкие мыши степные и каждый палец светом наполнен. Колени твои, темная женщина ночи, как змей черепа, осенью сточены долгим дождем. Дай мне увидеть бедра твои, пока ты, руками подняв полные груди, взглядом сосков дразнишь меня, из которых впору звездам пить молоко. Дай мне вдохнуть запах, что носишь с собой, ото всех укрывая. Живот твой – луна, плечи – оглаженный ветром краешек скал поднебесных. А шея ровнее дыма столба, что в пустоту, поднимаясь, уходит, но стоит позвать, чуть изгибается. Нет тебя лучше. Ахатта. Мира большая змея, голос степи, запах грозы и в ладонях зерно. Ахатта……»

Хаидэ плакала. Стоя на коленях над потерявшей сознание Ахаттой, вытирала губкой кровь, сочащуюся из глубокой раны на бедре, и, не слушая бормотания Фитии, которая за ее спиной плескала чем-то, что шипело брызгами над жаровней, – готовила травяной отвар, Хаидэ плакала и шептала полузабытые слова. Наклонялась к уху, стараясь сделать так, чтоб та услышала. Но смуглое, посеревшее от обморока лицо оставалось мертвым и постепенно разжимался кулак, через пальцы поблескивая круглыми краешками стекла.
Continue reading →

12
Степь

Хаидэ сидела на маленьком песчаном пляжике, с обеих сторон закрытом корявыми валунами. Покусывая прядь, следила, как ручей уносит белые лодочки лепестков. Маленькие, нежные, – выше по течению доцветали сливовые деревья. Жарко, все пропитано медовым запахом. Скоро там, где были белые лепестки, останутся зеленые головки завязей, почти невидные среди яркой листвы. Белые деревья станут зелеными. Это значит, кончается время расцветания и приходит время материнства. Весна уходит.
Этому еще множество признаков, которые повторяются из года в год, кружась, как нежные лепестки, попавшие в маленький водоворот у двух торчащих в воде скал. Желтеют травы и вместо летучей пыльцы, стряхиваемой из сережек и мелких гроздей невзрачных цветков, клонятся вниз зреющие колосья. Фития научила ее, какие колосья надо собрать, чтоб смолотив и перевеяв, добыть зернышки, мелкие, как тонкий речной песок, но получается из одних вкусная похлебка, а из других – лепешки с резким запахом.
Весна кончается, когда от солнца выцветают хрупающие под ногами скорлупки птичьих яиц, а птенцы, что вывелись из них, уже не скачут боком, прячась в желтеющих травах, а перепархивая все увереннее, наконец, принимают под крылья горячий степной воздух и дом их теперь – небо. Весна уходит, и все в ней свершается, иногда незаметно и плавно, что-то раньше, а в другой год то же самое позже. Но есть шаги, видные всем. Шаг, и время переходит из весны в лето.
Continue reading →

10
Степь

Стойбище – пусто. Все, кто свободен, вышли и выехали в степь – посмотреть на гостей. Хаидэ ехала, мимо палаток, повозок, угасших черных костров. Откатившийся, потерянный кем-то в спешке, котелок с закопченными боками. Камни очагов на вытоптанной земле. Привязанная к колышку коза, гора сухой травы на расстеленной шкуре, согнутая фигура черного воина. Сидит у дальней палатки на корточках.
Хаидэ вцепилась руками в края повозки, привстала, всматриваясь. Никого. Показалось? Другая палатка, что ближе, уже наехала плавно, скрыла увиденное. Вытянув шею, девочка обернулась, дожидаясь, когда снова покажется дальний угол стойбища. Пусто.
– Бабушка!
– Что, птичка?
– А черные люди бывают?
– Злые?
– Не-ет. Просто – черные. Ну, вот, как Брат, – указала пальцем на глянцевый круп жеребца.
– Не знаю, детка. Я не видела. Но, если есть черные жеребцы и белые лошади, может, есть разноцветные люди. На ярмарке таких не видала?
– Желтого только помню. А духи?
– Духи какие угодно бывают, – нянька шагала ровным размашистым шагом, и кажется, рада была отвлечь девочку, – а что спрашиваешь?
– Так, – Хаидэ решила, если в толпе не увидит черного воина, значит, дух.
Continue reading →

9
степь

Тонкие солнечные спицы пронизывали палатку, ложась почти вдоль земли – солнце только взошло. Зажигали кончики волосков на вытертых шкурах, тыкались в основания старых жердей, подпиравших свод палатки. В сонном утреннем свете каждая трещинка казалась Хаидэ узенькой тропкой. Если стать совсем крошечной, то можно пробраться через неровный шерстяной лес и убежать по тропке, взобраться к дыре в круглой крыше. Пусть прилетит ласточка, маленькая Хаидэ схватит ее за кончик острого крыла и заберется на спину. Как живой ножик, прорежет птица синее небо вдоль и поперек, а еле видная девочка на спине будет кричать и смеяться, захлебываясь ветром.
Лежала, слушая утренний шум стойбища – кобылицы и жеребцы, овцы, дети, женщины. Сжимала в руке подарок Исмы. Шнурок, ложась спать, накрутила на пальцы – не потерять в ворохе шкур.
Нет, нельзя ей с улетать с птицами. Тут отец, он без нее пропадет. Только Хаидэ ему алтарь и богиня, сам сказал. И еще тут – Исма.
Continue reading →

8

полис

Хаидэ медленно поднималась по узкой лестнице, глухо постукивали о ребра ступеней вшитые в кайму свинцовые бляшки. Снизу слышались крики мужчин и дудение флейт, быстрые шаги слуг, таскающих с заднего двора, от большого летнего очага, блюда с жареным мясом и кувшины с вином. С каждым шагом чуть выше и дальше от буйного веселья. По-настоящему буйным оно станет позже. Теренций пиры уважал и славился в городе умением шумно веселиться. Будут не только крики радости. Будет горький плач одной из приведенных девушек, шум ссоры, звон бьющейся посуды. Будут вопли на заднем дворе и в перистиле, где толпа бредущих, держась за подолы друг друга, веселых мужчин снова разобьет вдребезги одну из статуй. Что ж, поутру мрачному Теренцию будет о чем договариваться с городским ваятелем. В похмелье он громок и многоречив, жужжит, как большая муха и кусает словами всех, кого вспомнит больная от вчерашнего вина головой…
Continue reading →

7
Полис

У Хаидэ болела голова, стиснутая диадемой, один завиток которой давил за ухом. В ответ на поклоны, обращенные к ней, Хаидэ склоняла голову и, не поморщившись от приступа острой боли, одаривала гостей легкой улыбкой, стараясь не замечать жадных и любопытных взглядов. Мужчины разговаривали, уже давно, и разговор все чаще прерывался, все замолкали, прислушиваясь к звукам, доносившимся из внутренних комнат. Дым благовонных смесей, призванных отпугнуть насекомых, стлался между колонн, завиваясь, утекал вверх, в черное небо, в котором висели невидные из-за расставленных светильников звезды.
- Твоя жена, Теренций, по-прежнему хороша, как богиня! – провозгласил один из гостей, кивая и поглаживая курчавую аккуратно стриженую бороду. Говоря, оглядел женщину, неподвижно сидевшую на высоком сиденье, насмешливыми глазами. И, понизив голос, что-то добавил, наклонясь к уху присевшего рядом хозяина дома. Тот досадливо и громко рассмеялся.
Continue reading →

6
Степь

Темнота навалилась на степь мягкой грудью, как большая овца с черным руном и шерсть ночи приглушила все звуки, будто они запутались в ней и замерли, уснув. Трещали сверчки, шебуршилась под охапками полыни мышь, падал сверху глухой крик ночной птицы. И ближе, живее, шевелились скрытые темнотой звуки стойбища. Вскрикивали и смеялись у большого костра воины и охотники, перетаптывались, пофыркивая, кони, вдалеке плакал ягненок, потерявший сосок с молоком, а у самой палатки мягко слышались легкие шаги, замирали, когда Фития у входа ворочалась на старой попоне, и снова звучали, так тихо, что Хаидэ думала: кто-то идет к ней из сна.
– Хаидэ? Спишь? – голос Ловкого раздался за тонкой стенкой из шкуры, у самого уха, и девочка, вздрогнув, тут же нахмурилась, досадуя на свой испуг.
Садясь, отцепила кожаную петлю, откинула угол полога. Выглянула через дыру в ночь, полную звезд:
– Подожди.
Завозилась внутри, проталкивая в дыру старую шкуру:
– Тяни, тихо.
И выскользнула сама, выдергивая из палатки край длинного плаща.
Continue reading →

5
Полис

- Что-то ты все спишь да спишь, птичка моя…
Хаидэ открыла глаза, повернув голову на мраморном твердом изголовье, снизу вверх смотрела на расплывающийся черный силуэт. Это Фития, старая нянька, присела на каменный пол, устланный сбившимися покрывалами, уперлась в колени сухими руками. А вода в глубокой ванне почти совсем остыла. Хаидэ пошевелила ногами, чтоб движение воды сделало ее чуть теплее, и поежилась. Фития, выпрямляясь, хлопнула в ладоши. Махнула рукой прибежавшей рабыне и помогла той опрокинуть в ванну бронзовый сосуд с горячей водой. Хаидэ вздохнула от удовольствия. Перед прикрытыми глазами покачивались алые лодочки цветочных лепестков.
- Так хорошо тебе?
- Да, Фити, тепло.
Анатея уже стояла на коленках рядом с краем вделанной в пол ванны, держала широкий костяной скребок. Хаидэ поднялась, чувствуя, как щекочут кожу струйки теплой воды, и закинула за голову руки, подставляя тело осторожным движениям рабыни. Та проводила скребком по мокрой коже и вытирала его краем мягкого полотна.
- Что там мужчины, Фития?
- А что мужчины… Все одно и то же. Хозяин велел заколоть барана. Позвали музыкантов из веселого дома, чтоб гостям не было скучно.
- А откуда гости, няня? Торговцы, из метрополии?
- Что спрашиваешь. Я только старуха. Ты мужа спроси.
- Ты все знаешь. Хитришь только. И какая же ты старуха! Ты, Фити, вечная.
- И я умру, птичка. Уйду туда, где только тени. У меня вот болели кости, всю ночь.
Хаидэ медленно поворачивалась. Отведя руку Анатеи со скребком, плавно опустилась в воду с головой и поднялась, отфыркиваясь.
Continue reading →