7
Полис

У Хаидэ болела голова, стиснутая диадемой, один завиток которой давил за ухом. В ответ на поклоны, обращенные к ней, Хаидэ склоняла голову и, не поморщившись от приступа острой боли, одаривала гостей легкой улыбкой, стараясь не замечать жадных и любопытных взглядов. Мужчины разговаривали, уже давно, и разговор все чаще прерывался, все замолкали, прислушиваясь к звукам, доносившимся из внутренних комнат. Дым благовонных смесей, призванных отпугнуть насекомых, стлался между колонн, завиваясь, утекал вверх, в черное небо, в котором висели невидные из-за расставленных светильников звезды.
- Твоя жена, Теренций, по-прежнему хороша, как богиня! – провозгласил один из гостей, кивая и поглаживая курчавую аккуратно стриженую бороду. Говоря, оглядел женщину, неподвижно сидевшую на высоком сиденье, насмешливыми глазами. И, понизив голос, что-то добавил, наклонясь к уху присевшего рядом хозяина дома. Тот досадливо и громко рассмеялся.

- Она моя жена и этим сказано все. Разве может быть что-то негодное у сановника архонта? Мы, боспоряне, ничем не хуже вас, изнеженных жителей Афин.
- Не спорю, не спорю. Потому возношу хвалу богам и восхищаюсь. Тем более, что когда-то она скакала без седла на диком жеребце и ела сырых степных птиц, так? А теперь посмотрите, какая царственная осанка! Может быть твоя жена…
Он, приподнявшись, отвесил поклон в сторону Хаидэ:
- Может быть, она почтит нас, спев какую-нибудь из своих диких песен?
- Моя жена царского рода, Кандей. Какая еще может быть осанка у женщины, чей отец князь, а мать – амазонка?
Хаидэ молча смотрела, как налилось кровью широкое одутловатое лицо мужа. Внутренне усмехнулась, узнавая те самые интонации, с которыми он когда-то обсуждал ее, маленькую невесту, разглядывая перед свадьбой, стыдясь необходимости брать в жены дикарку из вольных степей. Он перечит хмельному гостю не потому что любит ее, ему невыносимо чувствовать себя ниже тех, кого привез пышно убранный корабль из метрополии и вскоре они покинут колонию, чтоб дома рассказывать, посмеиваясь, о диких нравах провинции. Но как же едок этот плотный дым, заползающий в ноздри… Это от него трещит голова. Она чуть склонила голову, висящий на грубом шнурке глиняный ежик лег на плечо. И кажется, боль в виске немного утихла.
Она вспомнила, как муж, поднявшись в ее спальню и увидев, что Фития прикрепляет к золотым прядям глиняные фигурки, раскричался, топая ногой по холодному полу. О том, что она по-прежнему позорит его и хочет выставить на посмешище теперь уже перед важными гостями. Кричал о том, что в столице будут передавать друг другу рассказы о том, какая дикая у сановника жена. Хаидэ сидела молча перед большим бронзовым зеркалом, положив на столик руки, унизанные тяжелыми браслетами. И когда он выдохся, негромко ответила:
- Тебя никто не помнит на родине, муж мой. Ты для них – свиток, на котором перечислены мешки зерна и амфоры масла. Пусть мастер изваяет твой бюст, отправь его с кораблем и подпиши “это я, торговец и приближенный архонта, вот мое лицо” и пусть его носят из города в город, крича о том, что ты все еще жив.
Теренций задохнулся, шаркнул сандалией, будто желая подбежать, а она безмятежно смотрела на его отражение за своим плечом, убранным складками тонкого синего льна. Увидела, как он схватил стоящий в углу покоев сосудов с родниковой водой и подняв, хакнул, бросая его оземь. Улыбнулась, отметив, что бросая, постарался не задеть ее платья даже вырвавшейся из черепков водой. И забыла о нем, как только упала коричневая штора на двери. Слова о камне и тростнике, пришедшие в голову, были важнее, и она продолжила слушать их, стараясь понять. Может быть, это “не быть” означает начало ее бытия?
- Хватит морить нас голодом, Теренций! Мы весь день решали важные вопросы, думали о политике и торговле, и животы у нас подвело!
Молодой мужчина с сергами в ушах и тщательно завитыми волосами, выкрикнув, оглянулся, призывая присоединиться к возгласу.
Он тут впервые, просчитала Хаидэ, держа на лице неподвижную улыбку. Наслушался о вольных нравах в колонии, где даже сановники – из бывших неугодных в метрополии, сосланы за политические взгляды, а то и за воровство из казны, пьянство и разврат. Он жаждет всего попробовать и испытать, чтобы потом, вернувшись, хвастать дружкам. И крикнув, испугался, а не нарушил ли правила вежливости слишком сильно? Он смотрит на хозяина дома, но мельком, а после на старого Даориция, прожженного купца, который каждый год приезжает с товарами и хорошо знает Хаидэ. В Афинах Даориций представлен ко двору и везет отсюда скифское золото, каждый раз солгав о том, что все эти вещи делают немытые скифы, сидя на корточках у плавильных печей. На самом деле все украшения, так модные в метрополии, делаются в нескольких мастерских золотого города, рабами и вольными мастерами-греками. Да и все это знают, но думать о диком их происхождении – интересней. Торгаш Даориций может рассказать о промахе молодого повесы в столице, и если у него нет влиятельных родственников, то это ему повредит. Вот почему он стреляет глазами, сперва крикнул, а после – подумал.
Но Даориций рассмеялся, кивая. И поддержал молодого:
- Не прими за обиду, Теренций. Мы и вправду целый день на ногах, а слава о твоих пирах гуляет по всей Элладе. Те, кто молчат, они тоже хотят узнать, что источает этот неземной аромат. И лишь Пирадекл сказал это вслух.
В ответ на лесть Теренций расслабился, ухмыляясь. Кивнул важно.
- Я рад, что земля олимпийских богов воздает должное моему гостеприимству. Потерпите немного, жертвы принесены, и два молодых барашка жарятся так, как никогда не приготовят вам их на земле. И я благодарю тебя за привезенное настоящее вино, друг. Вместе с овнами, вскормленными душистыми травами, твое вино кричит “отдайте мне должное, мне и Дионису!”. Но нужно дождаться последних гостей. Они вот-вот должны прибыть.
- С ними тебя ждет сюрприз, – рассмеялся старый купец, усаживаясь поудобнее на широкой лавке у стены и распахивая длинный зеленого цвета кафтан с персидским узором. Как всякий путешествующий, Даориций ценил возможность носить разные одежды и не упускал возможности похвастаться приобретениями.
- Не хватит ли на сегодня сюрпризов! – Теренций захохотал, махнув толстой рукой в сторону угла, где на тонкой цепи метался, рыча, привезенный гостями молодой леопард. По шкуре пробегали красные блики и, всякий раз, когда он рвался с цепи, звеня металлом, павлины, гуляющие вокруг розовых кустов, скрипуче вскрикивая, отбегали подальше, волоча по мрамору радужные хвосты.
- Это подарок, мой друг. А сюрприз, вот он!
Несколько человек, протопав по коридору от входной двери, открытой им привратником, вошли в дворик и остановились у колонны, поклонившись алтарю Гестии, на котором скакал негасимый огонек в круглом бронзовом очажке.
- Приветствую тебя, высокочтимый Теренций! Хитроумный и многознающий муж, умелец наполнять мошну свою и мошну метрополии.
Говоривший замолк, интонацией не закончив предложения, будто выжидая чего-то. Теренций медленно пошел навстречу гостям.
- Ты ли это, Флавий? Сколько же лет пронеслось над нашими головами, время и время… Какими судьбами, мой очаровательный стихотворец? И… надолго ли?
Хаидэ чуть сменила позу, незаметно перенося тяжесть тела с одного затекшего бедра на другое. Выпрямила спину. Поистине день сюрпризов! Семь лет назад Флавий покинул колонию, умолив капитана взять его обратно, в надежде там испросить себе милость – не возвращаться в дикие края. И милость была оказана ему, за услугу. Он написал поэму о своих приключениях, не в колонии, нет, это не слишком интересно эллинам. А о том, как он жил в племени Зубов Дракона, учил грамоте дикую девочку, уготованную в жены знатному боспорянину. Наврал с три повозки, на пяти волах не утащишь, о том, как заставляли его есть сырое мясо лисиц и пить кабанью кровь на охоте. Да много всего выдумал. Несколько лет тому купцы привезли Теренцию актеров, которые и разыграли трагедию Флавия, мерно расхаживая по просторному двору у бассейна и выкрикивая глупости. Теренций поклялся тогда Флавия убить и скормить его кишки охотничьим псам. И теперь, поглаживая обтянутые узорчатой тканью подлокотники, Хаидэ приготовилась слушать, как муж встретит бывшего любовника, оболгавшего его за милость в метрополии.
В полутемном свежем воздухе, пронизанном столбами благовонного дыма, повисла пауза. Гости, притихнув, ждали, боясь упустить хоть что-то из диалога. Флавий кашлянул и заговорил громко, за торопливыми словами пряча настороженность.
- Нет, нет, Теренций, я здесь лишь на время стоянки корабля. Видишь ли, я облечен миссией, я теперь просветитель. Заслуги мои оценены по достоинству, я сопровождаю рабов и вольных ученых, которые будут воспитывать ваших детей и…
- Облечен…
Перебитый на полуслове, Флавий замолк. Но и Теренций молчал. Хаидэ в очередной раз подивилась мужу, который прекрасно умел повернуть разговор в нужную ему сторону и поставить собеседника ниже себя. Вот и теперь Флавий будто оправдывался, торопясь рассказать.
- Ну что же, – прервал тишину хозяин, – полагаю, милость дана тебе по праву, как достойному из достойнейших.
Теренций подошел к молчавшему Флавию, по нарумяненному лицу которого ползали блики огня. Взял его за локоть, увлекая в центр зала. Все молчали, не зная, стоит ли поддерживать последнюю реплику хозяина, ведь он мог добавить к ней еще что-то, вывернув похвалу наизнанку.
- Прежде чем мы попрощаемся с хозяйкой дома и перейдем на мужскую половину, где нас ждет ужин и актеры с музыкантами, может быть ты, наш великий просветитель, покажешь, кого привез?
- Да, мой друг.
Флавий, располагаясь на кушетке, аккуратно расправил складки богатого плаща и хлопнул в ладоши. Группа людей, стоявших у входа, приблизилась. Двое стражников подталкивали невысокого роста мужчину в хитоне, открывающем худые колени, и черном плаще поверх него, и двух женщин, укутанных в покрывала. Хаидэ, не обращая внимания на Флавия, рассматривала людей.
Женщины стояли, придерживая руками наброшенные на головы покрывала. А мужчина смотрел прямо на нее, и слова, мучившие Хаидэ целый день, снова зазвучали в висках. Она подняла руку и под его взглядом поправила обруч, стиснувший лоб. Не быть камнем, не быть тростником, и ветром не быть, тем, что дует с востока. Лишь западный ветер оставить, у левого уха…
Ей захотелось стащить обруч и кинуть на каменный пол, рассыпая по плечам освобожденные волосы. И она не могла оторваться от его глаз, неразличимого цвета в темных впадинах глазниц. Опустив руки, сжала подлокотники потными пальцами. Сердце стучало, и шум его на время заглушил мерные слова.
- Это Маура, танцовщица из Черных земель, – Флавий махнул рукой, сверкнули золотые браслеты, и стражник, повинуясь, сдернул с женской фигуры покрывало. В полумраке тело молодой женщины блестело, будто его век назад вырезали из черного дерева и все прошедшие годы не выпускали из рук, отполировывая человеческой кожей, пропитанной желанием. Над головами мужчин пронесся ропот восклицаний, полных сдержанного восхищения. Широкие бедра и тонкую талию, запястья и щиколотки опоясывали сверкающие белым металлом цепочки с вплетенными меж звеньев черными камнями. И такая же цепочка лежала на ключицах, защелкнутая на горле и конец ее спускался в руку чернокожей женщины.
- Она рабыня, – утвердительно спросил Теренций, обходя обнаженную женскую фигуру.
- Да, друг мой. Очень ценная. Танец Мауры способен покорить осажденный город, если защитники его не слепы. Она покажет жителям полиса свое искусство, и мы повезем ее дальше. Если конечно, никто не захочет купить ее для своих дочерей.
- А для себя? Она – женщина…
- Нет. Она в первую очередь носит в себе умение настоящего танца. На то я и облечен миссией, друг мой. Только те, кто имеет дочерей, могут претендовать на обладание Маурой. Только с тем, чтобы познать ее искусство, пока она молода и сильна.
- Ну, что же. Тогда для нас она лишь диковина. Детей в нашей семье нет, если не считать выводка чумазых, бегающих по задним дворам. Да и цена, наверняка, немалая.
- Знатные горожане могут купить ее на год или два. Взять в аренду.
- Тогда каждому следующему повезет больше предыдущего, ведь время сделает ее дешевле.
- Нет, мой друг. Пока Маура молода и сильна, время делает ее дороже, беспрерывные упражнения добавляют ей мастерства. Кто купит первым, тот и в выигрыше.
Черная девушка глядела перед собой и, пройдя линию ее взгляда, Теренций обшарил глазами полные груди, плечи, на которых в такт дыханию бежали по серебряной цепи блики красного огня. Потер ладони и поднял руку, собираясь коснуться черной кожи. Но передумал.
- Пусть она хоть станцует для нас. Ты подаришь нам один танец своей красавицы, Флавий?
- Всю ночь она будет танцевать в твоем доме, Теренций. Это поистине царский подарок.
Он сделал жест ладонью, и стражник укутал черные плечи покрывалом, накидывая край тонкой ткани на курчавую голову. Хаидэ смотрела, не отрывая глаз. Цвет кожи девушки был таким же, как у Нубы, ее черного Нубы. И впрямь недаром звучат в голове слова? Она появилась, чтоб изменить жизнь? С ней надо поговорить, обязательно.
Будто услышав напряженные мысли, Теренций повернулся к неподвижно сидящей жене и небрежно поклонился, прикладывая руку к широкой груди. Хаидэ заставила себя расслабиться и прогнала волнение.
- Мы, мужчины, благодарим тебя, Хаидэ, хозяйка дома сановника Теренция. И прощаемся до завтра. Пусть вечно горит огонь в очаге Гестии на алтаре этого дома.
- Пусть горит огонь Гестии, – повторили за ним мужчины, поспешно вставая и кланяясь хозяйке, подбирая подолы пышных одежд, запахивая на груди плащи.
Но Хаидэ не торопилась встать, чтобы ответно отблагодарить гостей.
- Ты пришел в наш дом, Флавий, мой бывший учитель, сам. Не присылая вместо себя дураков с выдуманными о нас речами. И привел тех, кто может быть интересен хозяйке дома. Так покажи мне их. Мне, жене знатного человека и дочери князя степей Торзы, который когда-то давал тебе кров и пищу.
Мужчины нетерпеливо затоптались у выхода во внутренние покои, где настиг их голос хозяйки. Кто-то хмыкнул, кто-то выразительно посмотрел на Теренция. Рабы, держащие в руках светильники, застыли в ожидании.
Она ждала, зная, муж не посмеет прикрикнуть и приказать, чтоб не выставить себя на посмешище перед чужими. Это было ее право, отвоеванное в первые годы супружества, когда она поняла, что вся жизнь ей – круг очага, озаренного негасимым огнем Гестии, только дом и ничего, кроме дома.
Флавий отвесил подчеркнуто вежливый поклон. Показалось ли Хаидэ или впрямь в полумраке живого огня тонкие губы красавца-поэта искривила ухмылка?
- Ты хочешь увидеть танец Мауры, прекраснокудрая Хаидэ, хозяйка знатного дома и дочь непобедимого князя степей?
- Нет, я хочу узнать о тех, о ком ты промолчал. Кто она?
Хаидэ кивнула в сторону второй женщины.
- Эта? Она гадает по звездам. Речи ее для непосвященных смутны, но пророчества исполняются. Ей нельзя находиться в Элладе, потому что никто не знает богов, помогающих ей. Скинь покрывало, Цез.
Женщина откинула край полотна с лица и волос. В темноте, прорезаемой неровным светом, на Хаидэ глянул острый черный глаз на худом, как лезвие, старом лице. А второй, мертвый и белый, глядел поверх ее плеча. Змеи дыма среди колонн, казалось, зашевелились от пришедшего внезапно холодного сквозняка.
- Я надеюсь, ты не заставишь ее пророчить в моем чистом доме, охраняемом богами Олимпа? – проговорил Теренций, отворачиваясь от страшного невидящего глаза женщины.
- Как пожелаешь, друг мой. А то спроси, она может рассказать тебе о дне твоей смерти.
- Если ты будешь насмехаться над моим гостеприимством, Флавий, день твоей смерти не потребует пророчеств.
- Прости, я не хотел тебя обидеть. Я только говорю о том, что ей дана большая и темная сила.
- Да сохранит нас отец всех богов от темноты. Ее и так слишком много, ночь наступила. Идемте же.
- Мне интересен мужчина, – Хаидэ не собиралась отступать.
Женщина по имени Цез уколола взглядом неподвижно сидящую хозяйку. И та снова почувствовала, как ноет уставшая спина, до близкой судороги. Тихонько мерно задышала и, сосредоточившись, но не выпуская из внимания происходящее в зале, стала последовательно расслаблять мышцу за мышцей. Цез еле заметно кивнула и Хаидэ застыла, пораженная – она поняла, что с ней! Нахмурившись, стала смотреть и слушать, как Флавий представляет последнюю из своих диковин.
- Этот неинтересен тебе, госпожа. Не танцует, не пророчит, не говорит стихами. И как видишь, в нем маловато мужской красоты. Эй, ты! Повернись, дай госпоже рассмотреть тебя!
Мужчина поднял голову и, приложив руку к груди, поклонился хозяйке.
- Да хранит тебя Гестия и все богини Олимпа, госпожа, – голос мужчины был глуховат и спокоен.
- Благодарю тебя. А что же он умеет? В чем ценность? Откуда он?
- Он думает. Это писец из Египта. Рассказывали, что он был последним жрецом храма, который поглотил небесный огонь. Больше нету таких. Остался лишь его бог и он. Их двое.
- Так значит он – думает? И говорит свои мысли вслух? И каждая из них достойна быть начертанной на мраморной стеле?
- Я не изрекаю, достойная госпожа. Мысли, подвешенные в воздухе, не имеют цены.
Хаидэ рассматривала узкое лицо с большими глазами, коротко стриженые волосы и складки плаща на острых плечах.
- Ты хорошо говоришь на нашем языке, последний жрец. И ты только что подвесил свою мысль в воздухе.
- Нет, госпожа, она не висит сама, хвост ее сцеплен с твоим вопросом обо мне. Так плетется сеть мысли.
- И сейчас она продолжает плестись?
Египтянин бросил на женщину взгляд и промолчал. Зачем говорить то, что ясно без слов, прочитала она в молчании и покраснела. Разозлившись на то, что оказалась менее выдержанной в словесном поединке, сидела молча, думая, как закончить разговор. Но мужчинам надоело толпиться у дверей, и Теренций крикнул:
- Нас ждет ужин! Плохим я буду хозяином, если жирное мясо застынет и высохнет, а радость вина исчезнет в воздухе без пользы.
- Да! – с облегчением соглашаясь, мужчины покидали перистиль. По знаку Флавия стражники толкнули приведенных рабов следом.
- Э, нет… – Теренций преградил выход, – зачем нам старуха, просветитель? Ты хочешь приправить вкус мяса и фруктов горечью пророчеств? Отправь на корабль ее и этого, с длинным языком. Нам достаточно прекрасной черной девы, а мои рабыни уже ждут в покоях. И славные юноши будут виночерпиями.
- Оставьте мужчину мне, – Хаидэ, поднявшись с высокого кресла, нащупала ногой ступеньку и, подбирая драпировки роскошного плаща, сошла на мраморный пол.
- Он скрасит мой ужин.
Теренций захохотал.
- Ты назвала это мужчиной, прекрасная хозяйка, земная тень Гестии? Но я рад, что ты просишь его, а не красавца из купленных нынче рабов. Уверен, моя честь не пострадает. Болтайте, после вызовешь Флавия и он заберет свой говорящий кувшин. О-у, о-у!
Он приложил руку ко рту, изображая, как кричит в глиняную пустоту, и к уху, будто ожидая ответа.
- Стражник пусть сопровождает его, – поспешно добавил Флавий. И мужчины ушли, оставив в тихом дворе белесые дымы, растоптанные движением, стаю павлинов, сбившихся в кучу за колоннадой, и мерно мелькавшего на цепи красно-золотого зверя.
- Проведите его во внешнюю комнату моих покоев, – отрывисто распорядилась Хаидэ и быстро прошла к выходу, не глядя на гостя-раба, мявшего в худых руках край грубого плаща.