14
Полис

Так же, как виделось ей в мыслях, она, стоя на коленях возле постели, вытирала губкой кровь, стараясь не тревожить рану. Только слез не было, потому что вокруг тенями суетились рабыни, – высокая Анатея, откидывая за спину длинную косу, бесшумно летала от ложа к жаровне: повинуясь быстрым приказаниям Фитии, приносила чашку с отваром, забирала большую миску, наполненную мутной от крови водой.
Ахатта неглубоко и быстро дышала, казалось воздух не находит дорогу в горло, убегает наружу и хотелось ладонью затолкать его, придержать, чтоб расправил легкие.
- Осторожно! Посмотри сюда, госпожа, – тень накрыла лежащую и из-за спины Хаидэ протянулась рука, тронула пальцами грудь, приподнимая. Хаидэ подалась назад, чтоб плечом оттолкнуть непрошеного советчика, но застыла, увидев у основания груди скрытый надрез. Он шел полукругом и был похож на маленький черный рот со страшной улыбкой.
- Фития… Что это? Иди сюда!

- Посмотри и другую, только не касайся соска, – египтянин стоял, нагнувшись, и Хаидэ чувствовала, как он дышит, касаясь ее спины. Ей стало неловко, что, не доверяя, она зовет няньку, и следующий вопрос она задала ему:
- А ты знаешь, что это, жрец?
- Я видел такое, – она ждала, но мужчина молчал. Хаидэ осторожно приподняла вторую грудь, сжавшись от того, что на соске сверкнула выступившая капля молока. Увидела второй черный рот с запекшейся ухмылкой.
- Ох, беда, – прошептала подбежавшая нянька и, отжимая египтянина, тоже опустилась на колени. Приблизила лицо к посеревшей коже и понюхала ее, у самого шрама.
- Будь осторожна, мать трав, не касайся, – голос его был медленным и напряженным. Женщины замерли. Египтянин присел рядом и, отстегнув тонкую витую застежку с хитона, коснулся кончиком капли молока. Оглянулся, ища что-то взглядом.
- Ты очень любишь этих птиц, госпожа?
Хаидэ кинула взгляд на большую клетку, укрытую тонким платком.
- Это голуби Гайи. Спрашивай у нее.
- Мне нужна одна. Но навсегда.
- Гайя?
Черноволосая рабыня прошла к окну, и, сунув руку под платок, достала сонную птицу. С поклоном передала жрецу и отступила на шаг. Египтянин поднялся, оказавшись в маленьком круге из женщин. Гайя смотрела решительно и хмуро, наверчивая на палец жесткую прядь. Анатея прижимала к груди плошку с травами и старалась держаться за спиной Фитии. И Хаидэ, встав, опустила мокрые руки. Жрец кивнул и, поворачивая птицу к свету, коснулся мокрым кончиком застежки клюва. В горле у голубя пророкотало воркование, спокойное и тихое. И – захлебнулось. Забившись, птица уронила голову. Жрец повел рукой, и птичья голова закачалась, как тряпочная.
Ахнула Анатея и что-то прошептала Фития, бессильно и зло.
- Она умрет? Она тоже умрет? Ты! Что надо сделать?
- Тише, тише, доброе сердце. Она не умрет. Это не ей отрава. А в ней. Но не касайтесь этих ран и молока, что течет из груди. Гайя, твоя птица послужила нам. Но теперь ее надо похоронить и фибулу тоже. Дай мне сосуд.
Под взглядами женщин жрец плотно закрыл крышку и замотал сосуд тряпьем. Поставил на видное место, на середине широкого подоконника, и женщины, торопясь по его указаниям, обходили окно как можно дальше.
- Чистого полотна, мать трав. И воска. Есть ли жир от морских рыб?
- Анатея, побеги в кухню.
- Хорошо. И траву, что заживляет раны, быструю. Какая растет в ваших краях?
- Есть-есть, кипит уже.
Круглая жаровня краснела, идущий от нее душный зной мешался с темным ночным воздухом. Хаидэ искоса посмотрела на спокойное лицо чужестранца. Как он сказал? Тебе не придется спать в эту ночь….
Получив все, что просил, жрец погрузил руки в широкую миску и стал месить воск с жиром, показывая Фитии, чтоб подливала отвар понемногу.
- Посмотри на ее живот, госпожа. Освободи его от одежды. И скажи, что увидишь.
Расстегивая охотничий ремень и освобождая талию Ахатты от вытертых грязных штанов, Хаидэ мрачно подумала, ей незачем смотреть на живот, ведь молоко, бегущее из груди, она уже видела.
- Да…
- Что да?
- Она рожала. Недавно, совсем недавно, – трогая складку пустой кожи, что еще не успела разгладиться, Хаидэ сморщилась от чужой боли. Сколько ей всего, Ахатте! Пока она тут мучила Фитию своей тоской, ах, как плохо сидеть павой в клетке, Ахатта рожала, после пробиралась одна степями, в грязной мужской одежде. И грудь ее исходит отравленным молоком.
- Она к тебе пришла.
- Что?
Хаидэ оглянулась. Жрец, держа на весу пропитанную смесью полотняную ленту, смотрел на нее с сочувствием.
- Что делать дальше? Показывай, – ответила она хрипло.
Вдвоем с Фитией они плотно забинтовали ухмыляющиеся шрамы жирными лентами. Потом, пока Хаидэ удерживала подругу за плечи, усадив, жрец, густо намазав груди, покрыл их тем же полотном, в несколько слоев. Поверх получившегося панциря надели на больную плотную рубаху и уложили обратно на постель.
- Тебе придется потом похоронить свой матрас и покрывало, госпожа.
Он мыл руки, сливал воду в огромный кувшин и снова мыл, чистой. Хаидэ сидела рядом с Ахаттой, еле касаясь, убирала со лба черные пряди.
- Расскажи, что с ней?
- Вымойте руки, как следует. Теперь она будет спать. Я расскажу.
В дверном проеме что-то забормотал стражник, позвякивая копьем.
- Что там? – Хаидэ присмотрелась к маячившему за широкой спиной темному силуэту, – это ты, Мератос? Ты наконец, вспомнила о своей госпоже?
Девочка вошла, косясь на постель, низко поклонилась хозяйке. И выпрямившись, с вызовом сказала:
- Ты сама отпустила меня, туда.
- Хорошо, что пришла, – Хаидэ, вытерев руки, села на низкий табурет и поправила волосы. Улыбнулась устало.
- Принеси вина и свежего хлеба, Мератос. Нам всем надо отдохнуть. Сядь, жрец. Мы хотим знать.
В наступившем молчании стали слышнее редкие крики и пение снизу. Гости устали веселиться и лишь изредка кто-то затягивал песню и замолкал, засыпая на середине куплета. Фития прошла вдоль трех окон, откидывая шторы и цепляя их за крюки. Хаидэ повернулась так, чтоб пришедший с ночного моря ветерок овевал потное лицо. Жрец, сев на табурет, сложил руки на коленях, повел плечом, с которого падали незаколотые складки хитона.
- Я служил своему богу, ты это знаешь, тебе сказали.
- Да.
- Он был один, в мире, где множество богов и в каждую эпоху нарождались новые и не уходили, потому что боги не умирают. Их становилось все больше и, наконец, нашлись люди, которые стали говорить, что богам тесно в их мире, что им не хватает сфер небесных, морских и подземных. Эти пророки кричали на площадях: скоро боги сойдут на землю и отберут ее у людей. А люди отпущены жить на земле лишь для того, чтоб подготовить богам еще один мир. Смотрите вокруг, кричали они, показывая руками на рисовые поля, просторные дороги, уютные дома и прекрасные дворцы, неужто вы думаете, что сонм богов простит вам счастливую и спокойную жизнь? И чем лучше вы будете жить, пророчили они, тем сильнее будут завидовать вам боги, в особенности, старые, забытые вами, которые изголодались без подношений. Но мы не можем прокормить всех богов, возражали пророкам крестьяне, растящие рис, зерно и фрукты. Ведь нельзя отдать весь урожай, мы сами умрем от голода, а зачем тогда боги, ведь они должны помогать?
- Все верно отвечали, – пробормотала Фития, поправляя фитиль в маленьком светильнике.
- Да. И пророки тоже думали так. Они стали готовить в тайных храмах убийц богов. Мужчины и женщины уходили туда и жили, посвященные каждый своему богу. А после жрецы отравляли их земные тела, чтоб, умерев, они ушли к своему богу и убили его этим ядом. Женщины – молоком, мужчины – семенем. Я видел убийц богов. И видел такие же раны, в которые вливали отраву.
- Ты… ты тоже был таким жрецом?
- Нет, доброе сердце. Я попал туда, разыскивая… одного человека. Я хотел объяснить ему, что это все ложь, потому что, когда логика строится на лживом утверждении, все последующее – нагромождение лжи, башня из камня на песке. Нахлынет волна, подмывая песок, и башня рухнет. Я долго искал храм убийц. Шел, выстраивая самые лучшие слова, чтоб было понятно и убедительно.
- И нашел?
- Я… опоздал. Но я все увидел. Как растут в храмах послушники, как проходят они обряд последнего посвящения. И становятся орудием для убийства бога. Каждый – своего.
- Они умирали? Эти люди умирали от яда в себе? – Хаидэ смотрела на Ахатту, еле видную в слабом свете.
- Нет, госпожа. Их сжигали раньше. На костре, с молитвами, песнями и напутствиями.
- Чудовища! Вы там, в своем хваленом Египте – чудовища! Не зря ваши боги имеют головы зверей!
- Твоя сестра, госпожа. Она не в Египте. Она пришла из твоей степи и лежит в твоих покоях.
- Извини. Я не хочу, чтоб она умерла.
- Она не умрет. Я многое узнал там. Пока ждал следующего обряда.
Все молчали. Рабыни сидели в углу на корточках, Хаидэ видела блеск в глазах у Мератос, как у детей, что слушают страшную сказку.
- А что потом? Что ты сделал?
Жрец улыбнулся и опустил голову, перебирая складки хитона.
- Я попробовал убедить их. А когда не получилось, испортил им праздник.
- Как?
- Позволь мне рассказать об этом после, прекрасноликая. Это долго.
Он сидел, как сидят мужчины, расставив ноги, крепко уперев ступни в каменный пол. Хаидэ смотрела на него, не отрываясь, мельком подумав, хорошо, что он рассказывает, и все, кто находятся в покоях, смотрят на него. Не на нее. Хотя, разве от Фитии укроется хоть что-то. Как там смеялся Теренций, назвав египтянина словом «это»? Издеваясь над тем, что она проявила интерес не к сильному жеребцу с натертыми маслом мышцами и туго увязанными в набедренную повязку мужскими достоинствами. Но у этого, что невысок и на первый взгляд невзрачен, прямые сильные плечи и ловкие руки. Тонкая талия, перехваченная широким цветным поясом и длинные крепкие ноги. Но главное – улыбка, что появляется одновременно на губах и в глазах.
Спохватившись, под пристальным взглядом Фитии, снова повернулась к Ахатте. Та лежала неподвижно. Вскочив с табурета, Хаидэ тихо подошла и, наклоняясь, прислушалась. Вернулась к сидящим, взяла поданный нянькой бокал с вином.
- Дышит глубоко. Спит. Я благодарю тебя, мудрый. Ты спас мне сестру.
- Еще нет. Она будет болеть, но ты сбережешь ее. Смотри за ней сама. И мать трав пусть помогает тебе.
Поднявшись, подошел совсем близко и нагнулся к уху Хаидэ, прошептал:
- Девочку к ней не подпускай.
- Что? – от мужчины пахло свежим потом и немного пряностями, странный запах чужой земли, неизвестный здесь. Хаидэ подумала, надо узнать, что это, чем, чтоб иметь у себя этот запах, всегда, чтобы…
- Ту, что была на пиру.
Прогнав глупые мысли, глянула в угол. Анатея, заснув сидя, привалилась к стене, вытянув худые ноги. Гайя сидела на скрещенных ногах и неподвижно смотрела перед собой блестящими черными глазами. А Мератос, обняв руками колени, следила за хозяйкой. Глаза ее тоже блестели, и казалось, вспыхивали всякий раз, когда жрец заговаривал с госпожой. Она кивнула.
- Хорошо.
И голосом погромче велела:
- Сядь, жрец, отдохни еще. Выпей вина, во славу Диониса.
- Ты добра, моя госпожа.
«Моя…» Слово пахло теми же пряностями. Хаидэ подумала растерянно, столько всего надо спросить у него. Как он сказал, история долгая и он расскажет потом. Когда потом? Если его увезут! Флавий, чтоб его сгрызли степные гады… Не давая себе времени на колебания, быстро спросила, не слыша своих слов:
- Ты сказал, расскажешь потом? Когда наступит твое потом, жрец?
- Тебе решать, госпожа доброе сердце.
- Но я…
Она хотела сказать, что ничего решить не сможет, он чужая собственность. Хаидэ начнет хлопотать, и все поймут, что она хочет… А что она хочет?
- Решать тебе, – повторил он и откинулся к стене, положив ногу на ногу. Руками держал под донце глиняную чашу и медленно отхлебывал терпкое красное вино, – и думать тебе.
- Я подумаю, – она услышала, как Фития выразительно вздохнула.
Уже пора было говорить «прощай» и, велев одарить врачевателя за помощь, приказать стражнику увести его к Флавию. Но она не могла. За окном пересвистывались сонные стрижи в прилепленных под крышей гнездах, и медленно наливалось светом утро.
Хаидэ поднялась и, пройдя мимо сидящего мужчины, окликнула неподвижного стража на лестнице.
- Забери раба. Фития отопрет вам пустую кладовку. Возьми на заднем дворе овчины и покрывало. Он будет спать там.
- Моя госпожа, а… – раб поклонился, колеблясь продолжить фразу.
- Флавий вряд ли проснется раньше полудня, а потом мужчин ждет обильная еда и новые развлечения. Я позабочусь о том, чтоб тебя не наказали. Фития скажет хозяину, что ты исполнял мой приказ. Подожди. Вот.
Она сунула в руку охранника несколько медных монет, достав их из мешочка, лежащего на полке. Тот закланялся, как глиняная кукла с привязанной головой. Поклонился и жрец, поставив чашу, пошел следом за своим стражем. Когда мужчины вышли на лестницу, спросила:
- А чем закончилось все, там в храме?
- Я – здесь. И я – раб.
Двое, мелькнув спинами, скрылись за поворотом узкой лестницы, а измотанная Хаидэ, отпустив рабынь, вернулась в покои, и легла на приготовленную нянькой на полу жесткую постель. Укрылась вышитым покрывалом. Закрывая глаза, наказала себе думать об Ахатте, о том, что же случилось с ней, такое страшное и необратимое. Но засыпая, снова увидела улыбку, что появлялась одновременно на губах и в глазах, увидела смуглое лицо с точными, будто вырезанными из камня, чертами.
«Его бог должен быть похож на него. И должен быть – такой же. Умный. И добрый…»