Глава 2

Луна висела чуть сбоку от верхушки прозрачного неба, и потому казалось – наклонила бледное лицо и рассматривает мелких людей, занятых своими заботами.
Спутница Тота и Имхотепа, луна хранила его, пока был писцом и врачевателем. Но вряд ли он обрадовал богов Египта тем, что перестал молиться их сонму, предпочтя своего, единого бога.
Техути сел так, чтоб лик луны не маячил перед глазами, подтянул к себе плошку с квашеной зеленью, ухватил пальцами мокрую горстку, сунул в рот. Жевал медленно, морщась от щиплющего язык вкуса: весна, нет еще плодов, а зелени полно, Фития собирает каждый день большую корзину щавеля и ушек, томит в казане, сдабривая бараньим салом, а что остается, квасит в пузатых глиняных крынках. Там у костра в середине стойбища, жарится мясо, он может пойти туда и получить свою часть подгоревшего бараньего бока, тогда с кислой зеленью будет вкусно и сытно.
Continue reading →

Глава 1

Степная весна никогда не обманывала, приходила. Иногда яркое, почти уже летнее солнце снова прятали тучи, и траве приходилось расти в сереньком свете под небом затянутым облачным покрывалом. Но если присмотреться, то свет скрытого солнца был виден везде. На прошлогодних травах, что берегли новые ростки, которые выросли и подминали их под себя – тайный свет, будто живая кровь, наполнял каждый сухой стебель. На ветках, где круглились и заострялись к концу толстые почки. А особенно в брызгах белых цветов, что утром вдруг покрыли кустарники вдоль ручья и кривые деревца в лощинах. Белые-белые цветы, с тонкими розовыми прожилками, такие нежные, что кажется, дохни посильнее, и умрут, скручиваясь, но вот сидят на ветках крепко, треплются ветром, стряхивают с себя дождевые капли. И дышат, толкая по жилкам розовую солнечную кровь.
Ахатта, не вставая с колен, выпрямила спину и оглянулась, вытирая мокрые руки краем старой юбки. Ледяной ветерок кидался, покусывал пальцы и отпрыгивал, чтоб пролезть к распахнутому воротнику старой военной куртки. Трогал колечки черных волос, что выбились из толстой косы у самой шеи и те, набравшись холода, прикасались к коже, будто чужие лапки.
Но там, куда смотрела Ахатта, на вершинах пологих курганов уже отцветали тюльпаны. И казалось, боги широкой длинной рукой вольно кинули огромные красные покрывала, для красоты.
Continue reading →

ГЛАВА 21

- Мир сладок, как сочный плод, – жрец-Пастух погладил подлокотники, сжал резные драконьи головы, с удовольствием ощущая тепло гладкого дерева. Посмотрел на притихшую толпу – сотни блестящих лиц и сверкающих глаз.
- Труды необходимы для того, чтоб плоды зрели, но кроме умений и трудов есть еще радости чистых удовольствий.
- Да… – выдохнула толпа. Волна движения мягко прошла по плечам и головам. И снова все замерли, ожидая слов.
Жрец усмехнулся. Он не обольщался, мало кто из собравшихся, разгоряченных вином и праздником, понимал его. Слова были для них просто ключом к получению радостей. Пусть повелитель скажет. И разрешит. В уплату за жадное внимание. Эта мена нравилась жрецу. Как все просто. И чем дальше, тем проще, потому что радостей хочется больше и больше, и должны они быть грубее и сильнее.
Он поднял руку, следя, чтоб складки белой тоги, расправляясь, падали к самому полу. Повысил голос. Перечисление радостей – вот что важно повторять. Пусть помнят и никогда не забывают.
- Прежде трудов своих вы можете что-то найти. Счастливая находка!
- Счастливая! Находка! – толпа раскачивалась, вторя нараспев.
Continue reading →

ГЛАВА 20

Ночная птица выводила унылую песню из одного и того же слова. Замолкала, будто спрашивая, и снова начинала, отвечая сама себе.
Техути накинул на плечо край короткого плаща и, пройдя по узкому пляжику, вернулся к входу в пещеру, вырытую в глинистом берегу. Сел на бревно, слушая плески и тихое журчание воды. Вздрогнув, тихо выругался, когда птица снова завела свою жалобу. Поодаль слышался тихий голос Убога. Тот видно, рассказывал сказку своей подопечной, говорил, быстро бормоча, потом затихал и снова заводил рассказ, растягивая слова и меняя интонации. Техути поморщился. Ахатты не было слышно, но он явно представил себе: сидит, тоже закутанная в плащ и улыбается, покачивая головой.
Похоже, только он тут волнуется о том, что происходит сейчас в норе, где младшие заботливо схоронили живой труп мертвого шамана. Цез не пошла, осталась в стойбище. Вперив в египтянина единственный глаз, сказала:
- Она сама теперь хозяйка себе, я сделать не могу, ничего. Только ждать.
И они с Фитией сели у палатки, разбирать пучки трав и готовить отвары к возвращению княгини из стойбища шаманов.
Continue reading →

ГЛАВА 19

- Айя-гэ-гэ-гэээ! – прокричал бешеный от пьяной радости голос и свет, падающий в дыру потолка, мигнул, погас на миг и снова уперся мягким столбом в темные заросли. Нуба поднял голову. Через полосу света падала, кувыркаясь, мертвая птица. Закачались широкие листья, пропуская тельце с растопыренными неподвижными крыльями.
Нуба вскочил и, оглядываясь на запертую дверь, мягкими шагами подошел к темным кустам, отвел листья рукой, рассматривая трупик. Поднял лицо к светлым кругам на каменном потолке. Крики неслись оттуда, снаружи, набегали волнами, стихали и снова усиливались, а потом рассыпались на говор и смех. И когда снова складывались в хор, свет тускнел, пульсируя в такт.
Нуба выпрямился, отпуская лист. Поводя плечами, поднес к носу ладонь, принюхался. Через сладкий запах пыльцы кожа пахла гнилью и сыростью. Он закрыл глаза, опуская руки, замер, чутко поводя широкими ноздрями. И внутри головы, мысленно поворачиваясь и окидывая свою темницу закрытыми глазами, увидел ее такой, какая была на самом деле – выбитая в черной скале камера с неровным полом, на котором кое-где натекли лужицы, рванина в углу и медленно ползающие твари, что натыкаясь друг на друга, испускали резкий запах раздавленного насекомого. Пленник усмехнулся и открыл глаза. Привычно закачались широкие листья с резным краем, клонясь, сыпали тонкий туман нежной пыльцы огромные колокольцы цветов.
Continue reading →

ГЛАВА 18

- Расскажи мне о своей сестре…
Матара сидела на лавке, поставив на колени большой горшок, начищала глиняные бока мягкой щеткой. Очень старалась. Иногда морщилась, если слишком сильно прижимала горшок к животу. Живот еще болел, и болели ноги, будто она долго прыгала через широкие канавы. Но так хотелось угодить Онторо-Аксе. Пусть горшки будут чистыми и блестящими, как зеркало.
Помощница лекаря быстро и бесшумно ходила по своему жилью, от полки, на которой выстроились ряды прозрачных и мутных флаконов, к очагу, где на поперечине висел котелок, и в нем булькало, поквакивая, вязкое варево. Отозвалась рассеянно:
- Что говорить о том, чего нет. К чему тебе знать?
- Потому что я… – девочка опустила голову и быстрее заработала щеткой.
Continue reading →

ГЛАВА 17

Ночь была холодна, как и положено осенней ночи, приходящей после яркого, трогательно жалкого в своем стремлении казаться летним, дня.
Как рабыня, что рядится в отданные госпожой одежды, вертится перед маленьким зеркалом, черня глаза и наводя краской губы. Но, несмотря на богатство складок и звенящие серьги – все одно – рабыня.
Техути улыбнулся – рабыней представилась ему хитроглазая девчонка Мератос, она примерно того же роста, что и княжна и, он заметил, всякий раз старательно укладывала рыжие волосы в такую же прическу, какую делали в тот день Хаидэ.
Египтянин пошарил рукой позади себя и, потащив мягкую от старости шкуру, накрыл голые колени, укутал плечи и, сунув нос в теплое лохматое нутро, стал ровно дышать, чтоб согреться. Что ж, подделка осталась Теренцию. И судя по быстрым взглядам девчонки, она постарается заменить свою госпожу везде, куда сумеет пролезть.
Continue reading →

ГЛАВА 16

Стада облачных барашков чешут белые бока о гребешки солнечных лучей. И когда пастух-солнце занят своим небесным стадом, он мягок и ласков, не обращает свой огненный взор прямиком на землю, не сжигает травы и листья, не высушивает ручьи. А ночью козочки с глазами-звездами заполняют небесные луга, полные темной синевы. И все в мире хорошо – и днем и ночью.
Матара любила день и ночь тоже любила. Ей нравилось, что как в детских песенках, в небе царила радость и ласка, когда солнце холило своих облачных барашков. У каждого должно быть что-то, о чем надо заботиться. Кто-то. А иначе появляется злая тоска и сжигает все вокруг, от безделья.
Когда девочки подрастали, облачные барашки оставались там, в детстве, а вместо них на небе появлялось другое. Герои, которые сделали мир, женщины, что пленяли героев. И иногда обманывали их, пользуясь женским коварством. Потому на ночном небе есть Маногу на злом крокодиле – он до сих пор ищет хитрую Хате-арану, которая отняла у него мужскую силу и подарила ее льву, потому что лев был ее повелителем. Теперь Хате-арана смеется с другого края неба, положив руку на гриву своего мужа и никогда крокодилу Энго не доползти к ним. Как вращается небесный свод, так и они вечно будут догонять и убегать.
Continue reading →

ГЛАВА 15

Время потеряло себя, устало, плутая в сочных зарослях пышных кустов, увенчанных сладкими колокольцами, в белом нутре которых возились испачканные пыльцой толстые пчелы. Время надышалось плотного, как еда, запаха желтых тычинок и, сворачиваясь клубком, легло на упругую траву, смеживая глаза, что до того никогда не спали. Ушло в сон, бросило, забывая, вяло отмахиваясь. Замерло.
Нуба остался один. Наедине с невидимыми стенами, бьющими по плечу, кулаку и коленям, с неизменными пчелами, медленно снующими среди цветов. Наедине с грохотом бронзового замка, впускающего полосу рассеянного света, в которой появлялись фигуры жрецов, окутанные белыми покрывалами в серых складках. Наедине с их непонятными вопросами и ожиданием ответов. С черными рабами, мускулистыми и молчаливыми – за них говорили огненные в своем мелькании плети, обжигающие его спину и шею, пока лежал, туго связанный, как жертвенная коза. Он пил и ел, и если после еды падал в сон, из которого просыпался связанным, то, скручиваясь как огромный черный боб, уже знал – плети будут.
Continue reading →

ГЛАВА 14

Узкие лесенки карабкались по каменным стенам, почти белые на сером фоне грубо обтесанной каменной толщи, и легкие перила под горячей рукой были приятно прохладными. Когда-то это была одна из немногих радостей для девочки-рабыни – бежать с поручением, касаясь прохладного металла, такого светлого и чистого, какого не видела она, живя в убогой хижине в деревне. Из одной такой трубки можно было бы наделать сто ожерелий и целую гору красивых серег…
Сейчас, медленно поднимаясь и аккуратно ставя босые ноги на ступени, девочка убрала руку от прохлады перил. Каждое касание напоминало ей первую удивленную радость от прежде невиданного. Смешанную тогда лишь со смутной робостью. И – надеждой. После робость превратилась в постоянный страх, а воспоминание стало ярким до боли. Маячило перед ней, напоминая о том времени, когда ей было во что верить.
Continue reading →