Половина следующего дня показалась Даше минутой, разорванной на тысячи разноцветных мгновений, каждое из них имело свой запах, вкус и звучало по-своему.
Белые взмахи подолов – запах скрипучей кожи, шарканье кожаных подошв, глоток колючей газировки из наспех подсунутой кем-то бутылки.
И обжигающий кофе в глиняной кружке.

Желтые лучи яркого солнца в огромном окне – запах пота от Мишиной рабочей футболки, одна и та же музыкальная фраза в магнитофоне, ссадина на языке от перекушенной нитки наспех наметанного рукава.
И кофе – еще горячий, в той же кружке.
Карие глаза испуганной Тани Томилиной – запах цветочных девчачьих духов от разгоряченного движениями тела, окрики и уговоры завуча Дарины Васильевны, хрустящая мякоть яблока за щекой.
Остывший кофе в кружке на полу, которая через секунду перевернулась и улетела в угол от чьего-то неловкого шага.
Бесцветная режущая глаза вспышка фотокамеры – запах внезапной пиццы от курьера, восхищенно засмотревшегося на полуодетых девочек, ругань Галки в мобильник, вкус теплого сыра и кислого помидорного сока.
– Кто-нибудь, сварите, наконец, кофе!
И когда все, смертельно устав, одновременно замедлились, двигаясь, будто вялые рыбы, солнце ушло за крышу, сделав воздух в студии сумрачным, как аквариумная вода, Галка оторвалась от телефона и скомандовала:
– Перерыв! Сели, упали, легли, в общем, отдыхайте. А мне еще надо…
И, наклоняя упрямую голову, снова прижала телефон к щеке и пошла к выходу. Крикнула от двери:
– С платьями осторожнее там!

После возгласов, шагов, криков и музыки в студии наступила тишина. Девочки собрались рядом с тахтой, уселись, положив на край усталые головы, расправляя цветную органзу платьев.
Что-то докрикивая, вернулась Галка, сунула телефон в карман и обвела всех невидящим взглядом.
– Невесту придется без репетиции брать. Я договорилась с девочкой, подъедет завтра прямо к нашему выходу. Даша, ты сумку собрала? С туфлями и платьем?
– Завтра и соберу, сегодня еще пройду с девочками.
В кухне гремел Данила, варя очередной кофе. Миша в углу шепотом ругался по телефону с Любаней. Даша прислонилась к стене, возле которой они сидели как-то с Иреной и закрыла глаза. Было странно думать, что они сумеют пройти. Совсем простые девочки, конечно, худенькие и стройные, но обычного среднего роста, а Нина – вовсе пышка. Но как раз Нина и не паникует, ходит себе и ходит спокойно. А вот самая первая, кареглазая, с толстой косой ниже попы, Таня Томилина, всем хороша, но время от времени глаза ее становятся затравленными. Видно, тоже вспоминает, к чему готовятся и пугается. Хорошо, Саша помог, и Дарина привезла девчонкам кроме халатиков свежее белье. Привезла и туфли на каблуках. Те, что были приготовлены для моделей в ателье, забрала Элла, но и девчоночьи не пригодились – слишком разные и неуклюжие. Увидев обувку, Галка закатила глаза, постояла так некоторое время, а потом, осененная, усадила Настю и Алену плести из серебряной широкой тесьмы браслеты на щиколотку с петелькой для большого пальца.
– Вот так, на палец, – поставив на табурет ногу, наставляла девчонок, – две секунды и готово.
Ее платья, казалось, были сшиты из надкрыльев весенних жуков, и сверкающие полосы тесьмы на щиколотках пришлись очень кстати.
Упираясь затылком в стену, Даша с тоской подумала, скорее бы все прошло. Как у зубного: знать, через полчаса в любом случае все кончится. Завтра в это же время они будут или плакать, или смеяться. Но сколько же еще времени – до завтра.
– А там сегодня открытие было, да? – пышка Нина обняла колени руками и раскачивалась тихонько, держа подбородок высоко, чтоб не пачкать ткань пудрой,- мы же на второй день будем?
– Сегодня сплошь мэтры, все пафосно, праздник. А с завтрашнего дня уже рутина. Молодняк всякий и второстепенные дома, – рассеянно кусая от треугольника пиццы, ответила Галка, – ну, так и лучше, отстреляемся в общей обойме.
– А вот бы сегодня посмотреть, – мечтательно протянула Нина, – и нас бы всякие мэтры посмотрели.
– Я с ней не хочу, – вдруг вступила в разговор Таня и, нахмурившись, задергала конец темной косы, – вот с ней, она высокая и еще на каблуках будет, – показала кончиком косы на Дашу. Рот ее покривился и уже всхлипывая, Таня закончила, – а я в сандалях. И буду – коротышка!
– Томилина, – призвала ее к ответу завуч, но Таня перекрыла усталый голос коронным «ы-ы-ы», и Даша, услышав родное слово, прониклась к ней сочувствием. Собралась подойти и утешить страдалицу, наспех придумывая незначащие слова, но из угла вдруг раздался отчаянный Мишкин крик.
– Как? – орал он, выбегая в неяркий свет ламп, – что?
Все вздрогнули, Таня замолчала. Миша держал в руке телефон и смотрел на всех потерянным взглядом.
– Что? – вскочила с табурета Галка.
– Любочка. С открытия! Говорит, чтоб срочно туда. Переиграли все, Элкин выход сегодня.
– Что? – Дашин вопрос не отличался оригинальностью. Все обступили Мишу, а он совал Галке телефон и смотрел на нее с надеждой. Та медленно взяла трубку.
– Ну? Как? Когда? – и, опустив руку, обвела всех мрачными глазами.
– Поменяли очередность. Сегодня поставили некоторых, которых… черт! Черт! Что делать будем?
Даша обошла Галку и села на ее табурет, свесила руки между колен, обтянутых старыми джинсами. Дожелалась, подумала отстраненно. Вот тебе, Даша, твое «скорее» – наступило прямо сейчас.
Галка с видом полководца мерила шагами студию. Данила вышел, держа турку, исходящую кофейным паром, встал, вопросительно глядя. Все, болванчиками поворачивая головы, следили за Галкиными передвижениями. Она резко остановилась посреди сумрачного пространства, все с тем же решительным видом. И вдруг крикнула:
– Ну, что смотрите? Снимайте вещи. На фиг. На фиг все! Пошло все к чертям. Провалили дело.
Села на пол, неловко подламывая ноги в черных колготках и, закрыв лицо ладонями, заплакала. Даша, подбежав, плюхнулась рядом, схватила за плечо.
– Галя. Ну, почему провалили? Если сейчас соберемся…
– Куда соберемся? – рыдающим голосом завопила Галка, – куда? Невеста – завтра. А эти – овцы… они не пройдут вообще. Еще бы день, тогда может быть. Эх…
– Вовсе не овцы, – громко обиделась Нина. Две безмолвных девочки морщили лица, соображая – заплакать или тоже обидеться. Переминалась с ноги на ногу Таня, сверкая широкой лентой на лодыжке.
– Галочка, – позвал Данила, – звони вашему театралу. Поедем.
– Куда? – язвительно поинтересовалась Галка, смеясь широким ртом, и воздела руки, – куда? Зачем?
Студия стала сильно напоминать сцену греческого театра. Галка и склоненный над ней Данила. Стоящая в позе скорби Даша с простертыми руками. И поодаль – маленький хор одинаково одетых нарядных девочек.
– Да ничего не изменилось, Галя. Подумаешь, на полдня раньше, – Даша потянула ее локоть, заставляя подняться, – звони Сашке. Просто поедем и все. Дани! Дай нам, наконец, кофе!
И после Дашиного крика раздался четкий голос Дарины Васильевны:
– Томилина, собери у девочек платья. Сложите, и сандалии тоже. Все к выходу. Шапки не забудьте, мороз. Пальто приготовьте. Как приедет машина, сразу вниз.
Данила сунул в Галкины руки горячую чашку.
– Галя. Все, что готовили, сделаем сегодня. Поняла? Пей и выходите.
И, обращаясь к завучу, сказал:
– Спускайтесь сейчас, там у газона – микроавтобус. К нему.
Даша стояла, поддерживая под донышко Галкину кружку, шевелила губами, глядя, как с каждым глотком светлеет и успокаивается квадратное лицо. Отпустив кружку, Галка спросила с надеждой:
– Просто поедем?
И Даша, посреди набиравшей скорость суеты, закивала, старательно улыбаясь.
Время рванулось, истерически гудя лифтом, стуча торопливыми шагами, вскрикивая и спотыкаясь, шелестя большими пакетами с плененными в них многострадальными платьями. Топал Данила, оказываясь всякий раз поперек дороги, Миша вдруг ойкнул и скрылся в ванной, а когда выбежал оттуда, Даша на ходу удивилась тщательно зализанным пегим волосам с красными просверками и каким-то исключительно парадным тряпкам, наверченным на тощую Мишину фигуру. И тут же забыла о нем, прыгая на одной ноге и дергая молнию на сапоге.
Внизу, расплескивая лужи посреди пятен старого снега, и подгоняя девочек к синему микроавтобусу, Данила прыгнул на место водителя и завел мотор. Даша уселась рядом, удивленно глядя, как он по-хозяйски достает из бардачка какие-то мелочи. За ее спиной Галка кричала в трубку, наказывая Александру ехать прямо ко входу в театр, где проводился показ. И, сунувшись вперед, горячо задышала в ухо:
– Придется невестой тебе, Даш. Больше некому.
– Мне? – Даша оглянулась. Собралась закричать о том, что ведь она ни разу, даже и в эти дни, ни разу не прошла, но увидела лица девочек, вспомнила, как врала про три года на подиуме. И промолчала. Внутри поднимался холод. Она прикусила губу и зажмурилась. Автобусик, весело порыкивая, то бросался вперед, то притормаживал в небольших пробках. Не думать! Просто едем – повторила свои же слова, как заклинание. И, немного успокоившись, снова обернулась:
– Сумку мою далеко не задвигайте…
Лица девочек казались белыми подсолнухами, качающимися в такт. И на каждом – недоуменный взгляд. В желудке у Даши плеснулась ледяная волна.
– Кто-нибудь взял мою сумку? Я спрашиваю!… Кто…
Данила положил руку на ее колено, погладил цветной мех пальтишка.
– Похоже, забыли. Не паникуй, Табити-Апи, пробьемся.
Даша откинулась на спинку сиденья и стала покорно смотреть в окно. Мимо, качаясь, ехал сырой весенний город, в лужах сверкало вечернее солнце, швыряя свет мокрыми горстями. Торчали вдоль дороги кубы, кубики, кубищи домов, острились сетчатые шапки скверов, еле заметно тронутые зеленой дымкой, проскакивали башенки музеев и особняков. Куда она ввязалась! Едут в этот лощеный гламур и сверкание! Ну, если бы что другое – одна, или с Данилой, как Джеймс Бонд, как два Бонда, – в толпе затеряться, украсть чемоданчик с ядерной кнопкой, убить сто врагов, выполнить любую невыполнимую миссию! Но не так, как сейчас – с кучкой детдомовских растерянных девчонок, с мастерами, которые ходят в затрапезе, из-за работы голов не поднимают. С Галкой, у которой этот показ – первый, и если бы не похлопотали за нее в доме моды Талашовой, то и не пропустили бы их коллекции – никогда. Да любой Бонд упал бы на землю и заплакал, закрываясь руками. А они – едут.
– Саша, ты успел? Что я просила, успел? Ну, молодец, Оле скажи, сошьем ей бесплатно, – Галка, наконец, оторвалась от телефона и прижала его к груди. Разглядывая помпезный дом с широкой лестницей, у подножия которой толпились фотографы и стояли длинные машины, спросила:
– А войдем как? Сюда хрен пустят, а нас – толпа.
– Я знаю как, – кивнул Данила, осторожно тыкаясь автобусиком в россыпь стоящих авто, и пролезая на свободное место, заглушил двигатель, – проведу.
– Надо Сашку дождаться, Галка вертела головой, – вон его машина, уже.

Александр выскочил из машины и, нагнувшись, выволок огромный букет, увязанный яркими лентами. Огляделся и, помахивая цветами, пошел навстречу, аккуратно переступая лужи. Был зеркально выбрит, в смокинге, вертел шеей, стянутой галстуком-бабочкой. Подавая руку вылезающей Галке, согнулся в поклоне. Та вымученно улыбнулась:
– Ну, хоть успел. Пойдемте. А ты с главного входа, Саш.
Саша отсалютовал букетом, оскаливая белоснежные зубы, и двинулся к лестнице, раскланиваясь на ходу. А Данила повел небольшую толпу за угол. Петляя посреди чугунных решеток, ограждающих двор, открыл маленькую калитку, показал на квадратное отверстие в бетонном полу, куда уходила узкая лесенка.
– Мы, прям, как разведчики, – спотыкаясь на железных ступеньках, пропищала одна из девочек. И, оглядываясь со ступенек, улыбнулась неожиданно, будто никакой катастрофы, а просто игра. Широкая спина Данилы в рыжей дубленке исчезала в подвале, девочки осторожно спускались за ним. Трогая каждую за плечо, будто пересчитав подопечных, следом двинулась завуч Дарина, с нахмуренными бровками, щуря и без того узкие глаза – но с яркими, подновленными помадой губами, успела ведь намазать, – подумала Даша. А может и правда – никакой трагедии? Ну, выйдет мастер Даша на подиум посреди блистающего зала, окруженного сотнями модников. Ну, упадет…
Она схватилась за холодную решетку. Мимо проскочил Миша, на ходу расстегивая каракулевое пальто. Даша качнулась, борясь с желанием отцепить пальцы от витого чугуна и убежать. Выкинуть из головы все. И, может, в Москве-реке утопиться… лежать на берегу, красивой и бледной…
– Русалка! Ура! Успели!
Она повернулась, с недоумением глядя на подбегающую троицу. Впереди мчался камуфляжный Ярик, поддергивая большие штаны, а за ним, разбрасывая солнечные брызги из луж, бежал Петр в распахнутой куртке, таща за руку чернокожаную Алину. Алина смеялась, прыгала, мелькая коленками из-под короткой юбки, приземлялась на сухие островки и пятна рафинадного снега. Приветственно махала рукой.
– Вы? Вы как тут?
– Ой, здрасти! А мы с утра торчим, все увидели, но холодно, мы бегаем туда, в столовку, – тараторя, Алина махнула рукой за дорогу, на мутные витрины первого этажа, – там бульон дешевый. И чай.
– Да что ты про чай, – одернул Петр-ключник, заботливо оглядывая и поправляя (тут Даша открыла рот) висящие на Алининой шее полупрозрачные серебристые туфельки, те самые, за которыми они с Дашей ездили в бутик.
– Да, да! Мы знали, что вы завтра, но вдруг видим – хоба, идете все. И мы побежали. Даша, вы куда под землю, там кочегарка, наверное, а сфоткаться можно с вами? – Алина потрясла маленьким фотоаппаратом и улыбнулась, поблескивая колечками и шариками в губе, носу, ушах.
– Туфли, – подала голос Галка, глядя на Алину, как туземец на сундук с бусами, – туфли!
Алина посмотрела себе на грудь и согласилась:
– Ага. Туфли. Петька подарил, они с Дашей мне выбрали. Красивые, да? Пока так ношу, а то на ногах – холодно.
– Туфли… – Галка протянула руку.
– Галь, малы они, – Даша отвела ее руку и вздохнула, – у нее ножка на три размера меньше моей. Я не влезу.
– Блядь! – крикнула вдруг Галка, и Даша поспешно добавила, – не обращайте внимания, долго рассказывать. Невесты нет, некому выйти. А я босиком, забыла вещи.
– На подиум? – У Алины загорелись глаза, она вдруг выпрямилась, расправляя плечи под кожаными погонами, – а можно мне? Я сумею! Я на балет ходила, в детстве.
Камуфляжный Ярик часто закивал головой, сумрачный Петр нахмурился, оглядывая подружку, но кивнул, одобряя. Алина, задрав подбородок, повернулась, показывая черную кожаную куртку с широкими плечами, черную кожаную юбку, черные колготки, черные гольфы, закатанные поверх высоких ботинок-мартенсов. Черных, разумеется. Еще у Алины были торчащие в стороны угольно-черные волосы, фиолетовые тени до бровей и черная помада на бледном лице. И длинные ногти. Черные.
– Мы ж тебя и умыть не успеем, – умирающим голосом сказала Галка, а из-под земли раздался сердитый голос Данилы, – ну, вы лезете или что? Мы ждем тут.
– А чего умывать, – обиделась Алина, – у меня все красиво!
Парни, не сводя с нее глаз, дружно закивали.
– Не надо умывать, – Даша прищурилась, чувствуя в груди холодок, не тот ледяной и липкий, от страха, а приятный, от надвигающегося волнения, – может, и туфли не надо. Босиком или ботинки. Правда, пойдешь?
– Урра! – завопила Алина и, подпрыгнув, ринулась в черную дырку подвального входа. Галка шмыгнула, вытерла нос скомканным платком и, будто отбрасывая все сомнения, швырнула его в лужу, исчезая следом за Петром. Ярик, стоя на верхней ступеньке, согнул локоть, галантно предлагая его Даше. И она, завороженно глядя на черный квадрат с торчащей из темноты фигурой мальчишки, пробормотала:
– Все чудесатее, значит, и чудесатее? Ешкин перец…

Продолжение следует…