***
Воскресным, очень поздним утром, взрослые собрали желающих на прогулку. Пошли не все, да и вообще идти никто не хотел поначалу.
- Наде-ежда Петровна! – укоризненно страдала Птичкина, сидя поперек своей кровати с пилочкой у ногтей, – вы сами сказали, выходной, не на работу.
- Да! – поддерживала ее Оля Осипова, лениво расчесывая длинные русые пряди, – мне еще голову помыть, снова тут с тазиками бегать, а пацаны, между прочим, подглядывают.
- А я вас на работу и не тащу, – удивилась Наденька, сидя у стола и рассматривая в маленьком зеркальце облезающий нос, – ты русский язык, Птичкина, понимаешь? Прогулка. Активный, можно сказать, отдых. Стыдно, половину срока отработали, а кроме музея где? Нигде! А надо – окрестности. Географию. А если кому прогулка не нужна, то вон Валентина собирает рабочих на подвязку винограда. Вернетесь вечером, получите суточные. По три рубля. Что замолчали?
Она вытащила из сумочки помаду и, выпячивая губу, надавила карандашиком, жирно рисуя:
- Значит, пъогуъка, – невнятно подвела итог. Убрала помаду в сумку, – собирайтесь, через полчаса чтоб у ворот.
- Моя голова! – скорбно завопила вдогонку цветастой спине Осипова, держа на весу русую прядь и кося на нее глазами.
- Ладно, – милостиво согласилась классная, выходя, – кто не желает образовываться, сидите дома. Галина Максимовна присмотрит, и чтоб никуда!
- А я совсем не хочу, – вполголоса расстроилась собственной несознательности Инна, – хотя Наденька правильно сказала, окрестности…
- Буряки и картошка, – согласилась Лора, – еще вот роза. Ой, роза, ты, Шепелева Инна, розу видела? А то покажу.
Они рассмеялись, но в двери вошла Настя, минуя их кровати, будто пустое место, и Лора смеяться перехотела.
Настя сменила халатик на яркий сарафан с кружевными лямочками, села, так же, как недавно классная, устроила в руке зеркальце, подкрашивая розовые губы красной помадой.
- Я тоже останусь, – решила Лора, подбирая ноги и откидываясь на подушку, – ну его, образование это.
Она никак не хотела идти рядом с Настей, непонятно – заговоришь, а та не ответит, фыркнет. Уж лучше валяться в доме, слушать, как орет чумная Осипова, таская туда-сюда свои тазики с водой.
- О! – в ответ на ее мысли заорала чумная Осипова, тыча в окно длинным ногтем, – о, кого я вижу! Первый парень на деревне, пыль столбом, это ж к нашей Крыске-Лариске жаних чешет!
Девочки, переговариваясь, уже выходили, и Настя ушла, остались всего-то человек пять. И почти все они кинулись к окошку, отпихивая длинную Олю. Лора спустила ноги с кровати, не глядя на хихикающих одноклассниц, схватила маленькую сумочку, сунула в нее щетку для волос, а кошелек и пудреница там и лежали.
- Я, наверное, схожу. Ничего, Инк?
Та уже лежала, сонно моргая. Рот поплыл в сладком зевке:
- Ага. Нормально.
Лора выскочила на крыльцо, сбежала по ступеням, старательно отворачивая голову от мальчика – он уже подошел и встал у раскрытых ворот, глядя исподлобья.
- Привет, – сказал, когда она быстро прошла, устремив взгляд на стайку ребят, ведомых по пыльной дороге Наденькой.
- Та погодь, – потянулся, пытаясь схватить за руку.
- Не видишь? Мне некогда! – Лора вырвала руку и пошла, быстро и резко отмахивая шаги согнутыми локтями.
Радуясь, что не стала напяливать босоножки, а выскочила, как была – в старых рабочих вельветках, клетчатой рубашечке и, главное, в удобных кедах с обрезанными задниками – почти побежала, догоняя толпу.
Наденька оглянулась, одобрительно кивая, и Лора, тяжело дыша и уже ругая себя за решение, медленно двинулась вместе со всеми, стараясь не смотреть теперь уже на Настю, которая шла в сторонке, вместе с Олежкой Рубанчиком, и похоже, неприятно удивилась внезапному появлению Лоры.
Прогулка, как и предвидели ребята, оказалась слегка дурацкой. Шумной толпой они влеклись по дороге, опоясывающей два десятка деревенских домов. Болтали и смеялись, не слушая Наденьку, которая вскидывала руку, указывая на все, что встречалось, и замолкала, подбирая слова.
- Вот! Все посмотрели налево. Налево, Петрушкина! У тебя одной «лево» с другой стороны! Это коровник. Он для… ну…
- Для коров, – подсказал Сашка, и она, сначала кивнув, оглянулась раздраженно:
- Прекрати, Перебейнос. В коровник мы не пойдем, пожалуй. Там…
- Навоз, – снова помог ей Сашка, на всякий случай отбегая подальше.
Наденька закатила густо накрашенные глаза, но кивнула.
Так они шли и шли, обок проплывали метелки овса, длиннющие грядки с какой-то ботвой, потом – то самое кукурузное поле, машущее мягкими нитями, и Лора шепотом рассказала про горох, напрочь разрушив остатки дисциплины: все с воплями и визгом кинулись под высокие стебли, а чтоб Наденька не орала грозно, нанесли ей в горстях зеленых свежих стручков.
Осмотрели ставок, обходя его поодаль от края воды, где жирно блестела глина и топтались гуси, хлопая крыльями.
Лора оглянулась на высокие кукурузные джунгли. Как-то ничего не почувствовав в сердце. А, наверное, если бы там сидела с Олежкой…
И нахмурилась. От края высоких стеблей шагнул испятнанный тенями силуэт с белыми, как сметана, вихрами.
Она потихоньку отстала от прочих, чтоб не смотрели насмешливо, прислушиваясь к их разговору. Но все равно не глядела на мальчика.
- Я это. Извиниться хотел, – Коля шел чуть позади, и она не видела, как он там – с каким видом извиняется. Голос был хмурым, но без особенного раскаяния.
- Угу, – язвительно сказала Лора, а впереди все кинулись наперегонки по дороге, что шла под уклон, к тем самым коричневым и серым домишкам старого цеха.
Они остались на дороге одни, так что Лора повернулась и, волнуясь все сильнее, шагнула почти вплотную, сердито глядя на бледное в конопушках лицо.
- Угу. Теперь извиняться прибежал. Между прочим, я знаю, про эти ваши, про хитрости… Ой, девочка, покатаю, а потом целуйся. А то – нет. Не повезу обратно, значит. Всех так катаете. А врал, да? Понра-авилась. А на самом деле…
Она выдохлась, и уже молча смерив Колю негодующим взглядом, отвернулась, чтоб уйти.
- Я вчера пришел, тебя искал, потому что мы не поехали, с мамкой, я обрадовался. А тут эта ваша, чернявая. Наташка, в-общем. Она сказала, ты придешь сейчас. За клуб. Мы ждали-ждали. А ты вышла и как дернула. И смеешься. С этим вашим. С рыжей мордой. Я тогда домой пошел.
Он обошел Лору, встал, заглядывая ей в лицо.
- Там ваши все. Городские. Ну, я подумал, лучше, если придешь. Сама. Ну, мало ли. Короче, я не знаю, че я там думал.
- А мне сказали, ты с ней лазил. Там, в темноте.
- Ну так… Курили мы там, да. Она попросила, я стрельнул, у пацанов. У наших. Они ж думали, я клинья бью, дали, конечно.
- А ты не бил, – язвительно усмехнулась Лора, суя руки в кармашки вельветок.
Внизу цветная стайка уже окружила разболтанные проволочные ворота, взволновав лохматого пса на цепи.
- Кого? – не понял Коля.
- Клинья!
- А… Нет. Не бил. Тебя ждал.
Лора смешалась, глядя на его серьезное лицо. Сосредоточилась и попыталась еще раз:
- Ладно… Но вот скажи мне тогда. Насчет, поцелуешь, отвезу. Мне сказали, вы специально это делаете! Со всеми. Городскими. Скажешь, нет?
Коля отвел глаза, уши загорелись красным, просвечивая краешками.
- Ну, да, это прикол такой. Это давно уже, ну кажно лето. А чего такого-то?
- Чего? – возмутилась Лора.
- Нет, – поспешно отказался от слов Коля, – ну конечно. Да. Тьфу, ты меня запутала совсем.
- Демченко! – кинулся снизу от ворот маленький от расстояния голос классной, – ты что там застряла? А ну спускайся!
- Гав-гав, – подтвердил лохматый пес, которого уже держал за цепь гнутый худой дядька в чем-то сером.
- Слушай. Как было-то, – заторопился Коля, – все ото делают так. Ну и я… тоже. Один раз, в общем, вот с тобой. У меня ж раньше не было мотоцикла, брат оставил, ломаный вообще, я его целый год корячился, чинил. Ты чего смеешься?
- Мультфильм такой, про почтальона Печкина. Он без велосипеда злой был, а с велосипедом сразу добрый. А, неважно. Я пойду, а то Наденька орет. О! Так мы все, получается, идем туда, где твой секрет?
Они стояли рядом, глядя, как ребята проскакивают мимо пса в черные ворота цеха.
- Выходит. Да.
Лора усмехнулась.
- Ну и секрет. Тоже, значит, замануха просто. Никакого секрета, а чтоб я поехала кататься. Ну, или не я. Любая, кто попадется. Ладно, пока. Пойду твой секрет смотреть. Со всеми вместе.
Она махнула рукой, не так, как машут кому-то, а как – на кого-то. И стала спускаться по некрутому склону. Ветерок откидывал со лба волосы, и наполнял Лору веселой злостью. Вот же чучело огородное, мотоцикл он чинил. Как ему брат велел. Катай, Коля, девок. И все там договариваются, значит, как городские понаедут летом, то надо городских как можно больше раскрутить, на поцелуйчики. Или, как сказал Олег, еще на что.
- Что ты все про нас-то, – сердито крикнул Коля вдогонку, – ваши вон тоже. Спорят на вас. На девок. Кто больше соберет. Этот, с рыжей мордой, он тоже трепался. Бухали вместе, в среду еще, за клубом.
- Что?
Она остановилась, убирая со скул волосы.
- Ничего! Сказал, про эту, в техасах, и что у него уже пять штук. И что каждый день будет новая! Он не мне говорил, я что, я там сбоку-припеку, а Петьке Пачику хвалился.
Лора отвернулась и побежала вниз, придерживая сумочку, а та колотилась под рукой, как глупая птичка, пойманная на тонкую лямку.
Коля еще что-то кричал, но ветер отнес слова, и она не услышала их. Да и не хотела больше слушать.
Подходя к проволочному забору, за которым из черного зева широкого входа слышались гулкие голоса, поняла – туда она тоже не хочет. Там пацаны, с их похвастушками про девочек, и там Настя, которая простила Олежке и Тоню, и ее – Лору, и наверняка теперь злится, не на него, а как раз на девчонок. Так все противно, и совершенно несправедливо.
Лохматый грязно-белый пес солидно облаял запыхавшуюся Лору, которая так и застыла, держась рукой за деревянный столбик. Стояла, тяжело дыша и переглатывая, ладонью вытирала пот со скул и шеи.
- А, – сказал гнутый дядька, выходя на свет из гулкой темноты, – тебя кричала ваша? Иди, я Беляша подержу. Не хочешь?
Лора покачала головой. А дядька внезапно кивнул, соглашаясь.
- Та и правильно. То ночью нужно смотреть, или хочь вечером, а щас чего там – пустые одни контейнера. Это вот когда мешки навезут, после вечерней розы, тогда да, тогда и поглядеть.
Он говорил, поднимая с земли алюминиевую миску, сунул ее под кран, потом поставил рядом с будкой. Вытер мокрую руку тряпкой и бросил ее на проволоки забора.
- А вы дядь Серега, да?
- Он и есть. А ты у нас кто?
- Лариса. Ой, Лора. Лучше Лора.
- У меня дочка – Лара. В городе уже, и муж там. Тоже ж Лариса, но мы ее – Лара. Сказала недавно, хорошее имя, папка, спасибо вам, оно, говорит, как это. Античное. Ну она училась, знает.
У отца Лары было небольшое лицо с беспорядочными морщинами, и когда улыбнулся, Лора подумала вдруг, он когда-то тоже ходил в школу, был пацаном. А разве скажешь. Будто с другой уже планеты.
Из черноты являлись на яркий свет цветные фигуры, кричали и смеялись, а следом шла Наденька, и не одна, ее под локоток галантно вел тот самый толстый черный мужчина, который, сказал Коля «со студентами».
Дядя Серега понизил голос.
- Ежели захочешь, Лора, приходи вечером, после заката уже. Я тебя пропущу, красоту смотреть. Ну, подружек бери, или там парня своего, но не много чтоб. Двое там, трое. Будете потом в городе рассказывать, какая в Приветном бывает красота, нигде ж такой больше.
- Сегодня?
Дядя Серега улыбнулся, показывая мелкие зубы вперемешку с булатными коронками.
- Та в любой день. Я на неделе всегда в ночь, а днем тут и не сторожуют, чего тут брать-то. Пусто.
***
После цеха вдруг случился родник, и вот там было прекрасно. Сидя у корявого ствола старой ивы, под никлыми в тонкий ручеек ветвями, Лора обрадовалась, что пошла, и пожалела, что Инна осталась в доме. Тут была тишина, полная высокого щебета птиц в кронах и тонкого журчания воды у ног, такой вкусной, свежей и холодной, прозрачной, как белое радостное стекло. Наденька оделила всех печеньем из большой сумки, и ушла за мешанину кустарничка, откуда слышался ее смех и густое бормотание «профессора», как ее провожатого сразу окрестили ребята. Они тоже притихли и, рассевшись на коряги и камни, окунали в прозрачную воду усталые ноги, переговаривались лениво, устав даже смеяться и дразнить друг друга.
Лора нагибалась, опуская руку, вода протекала через пальцы, пощипывая их ледяным холодком. Думала о том, что Коля, оказывается, не соврал, есть там секрет, и он не для всех. Прямо какая-то сказка, приди девочка, после заката, да не забудь, хорошо постарайся, собирая вечернюю розу. И тогда тебя пропустит лохматый зверь-чудовище и дальше поведет страж с ключами на корявом пальце. Войдешь в гулкую темноту, и там увидишь, как он сказал – красоту, какой нигде нет.
Лора приложила мокрые руки к щекам и закрыла глаза. Перед ними встала, сверкая и медленно поворачиваясь, огромная роза, усыпанная кристальными каплями по бархату лепестков. Расцветает, каждую ночь, спрятанная в глубине заброшенного цеха, как раз, потому что там никто не додумается ее искать. А увидят ее только самые… самые…
К каким самым отнести себя, Лора затруднилась. Ведь не нахваливать же себя, называя самой умной и красивой, детский сад получается какой-то. Может быть, самые те, кому это действительно нужно? Вот они и приходят, преодолевают всякое. Не только свирепого пса (тут Лора вспомнила, как Беляш мотал хвостом, подлизываясь, дышал жарко, ронял слюни, сглатывая – ждал подачку, и улыбнулась), не только строгого стража Серегу, но еще и…, что там еще? Нерешительность, наверное. А еще: все смеются и дразнят, надо и это преодолеть. Ну, всякое, что внутри себя. И тогда!..