Обогнув поле, через край набитое одинаковыми гнутыми колосьями овса, они выскочили на обочину другого, с длинными ровными стеблями кукурузы, машущими нежными метелками из тайных свертков, где зрели початки. Коля замедлил скорость, мотор мирно затыркал, будто мотоцикл пошел пешком. И лорины волосы чуть успокоились, она убрала одну руку, прихватывая пряди и суя их под воротник линялой рубашки.
- Щекотишься, – засмеялся Коля.
Мотоцикл проехал еще немного и встал, замолчав и накреняясь. Коля выставил ногу.
- Слазь. Не ездила никогда так?
- Нет. Здорово.
Коля откинул подножку. Отряхивая руки, поправил ладонью белые волосы над лицом, сплошь в бледных веснушках. Показал за край поля, языком вылезающий на скучную пашню.
- Ставок. Не суйся тока на вид, там ваши загорать легли.

Лора обошла его, выглядывая из-за купы высоких стеблей. Удивленно подняла брови. На другой стороне зеркала воды, сверкающего желтизной от низкого уже солнца, сидела Галина, согнув мощные колени. А рядом, на квадрате покрывала лежала Наденька, раскинув руки, белеющие незагорелым исподом. И какой-то мужчина с краешку, массивный и черноволосый, жестикулировал, видимо, рассказывая смешное – женщины всплескивали руками и хохотали.
- Я думала, они там, с автобусом. На розе.
- Та, – сказал Коля голосом умудренного жизнью человека, – скажешь. Им оно надо? Вас привезли и опа – загорать-купаться. Потом забрали и снова гулеванить. Курорт.
- С гусями, – согласилась Лора.
- А что? Нормальные гуси. Тут у берега топко, а то и мы бы скупались. Хотя, увидят. Хочешь если, ночью приедем.
- Ой, нет. Если бы море. А тут не хочу. А кто это с ними, дядька какой-то. Из Приветного вашего?
- Не, – Коля зацепил кукурузную метелку, сорвал и пощекотал мягкими волосками лорину щеку, – то с Раздольного, со студентами учитель. Ну, помнишь, что музыку крутили в среду? Завтра тоже они будут. Какой-то для вас театр. Постановка. Не сказала вам училка?
- Какая еще постановка, – расстроилась Лора.
Она, много чего передумав после беседы с Настей, вдруг подумала и о том, что Олежка получается, совсем не влюблен в Тоню Величко. А она, Лора, до сих пор влюблена в него. Может быть, Настя просто решила ее напугать? С чего бы ей предупреждать какую-то средненькую Лариску, с которой она даже на переменках не ходила вместе. Зато, быстро думала Лора, она разозлилась из-за шелкового костюма, скривилась, вроде он совсем дурацкий, но видно же было, разозлилась. Можно сказать, позавидовала. Да, а что? Это же Элька шила, а Элька куда великолепнее даже королевы Насти.
- Я говорю, рано еще, насчет секрета.
- Что? – Лора шагнула назад, отводя от своего лица мягкие нити кукурузной метелки.
- Приехали, говорю, рано, – объяснил Коля, – хочешь если, давай посидим тут, у меня шкура есть. Баранья. А как дядь Серега пойдет, тогда и поедем.
- А когда он пойдет, твой дядь Серега? – Лора снова выглянула, беспокоясь, не начали ли собираться курортные дамы.
- Та скоро уже. Отсюда как раз видать.
Коля вернулся к мотоциклу, вывернул из сумки на его боку сверток. Нагибаясь и пятясь, расстелил между высоких стеблей серую небольшую овчину, рваную по краям, и сел, поднимая к Лоре лицо – конопатое, со светлыми глазами под белыми невидными бровями.
- Садись.
Лора подумала и села, подбирая вокруг бедер подол юбки. Не стоять же столбом, пока он тут сидит, почти под ногами.
В ровной зелени шебуршились какие-то птички, попискивали, пересвистываясь. Тени ложились вперекрест, наползая одна на другую, и тихо шевелили себя под ветерком мягкие метелки – желтые и коричневые. Коля вздохнул, поднимая ребра, закинул руки за голову и лег, светя в полумраке зелени впалым животом, над которым топырился кожаный старый ремень.
- Это на силос кукуруза, скоро покосят ее. Уберут вместе с горохом.
Он засмеялся удивленному лориному лицу, пошарил рукой рядом с овчиной и вытащил тонкую плеть с листочками и стручками.
- Хочешь? Тут полно, – ловко открыл стручок, высыпая ей в ладонь горошины, которые лежали так тесно, что стали похожи на кубики.
Лора, смеясь, жевала, тоже вытаскивала длинные плети, оказалось, их тут невидимо, под важными высокими стеблями, ловила стручки и высыпала горошины в ладонь.
Коля время от времени поднимался, куда-то сквозь стебли внимательно глядя, потом укладывался снова. А Лора, наевшись, снова заволновалась. Им еще ехать обратно, мало ли, не торопятся взрослые, но там Валентина, у нее список. А ведь еще секрет, на него тоже нужно время.
- Ну что там твой дядь Серега?
Коля пожал плечами, сел, выплевывая прозрачную чешуйку стручка.
- Не свезло нам, Лорчик. Я думал, уйдет, а он торчит там, пень старый. Да посидим еще.
- Нет. Я не могу. Если ничего, то давай уже поедем. Коля? Поедем, да?
- А ты меня поцелуй, – предложил Коля, обнимая ее плечи, – и сразу поедем. Ты погодь. Ты чего?
Лора вскочила, перекашиваясь от того, что ее рука осталась крепко взятой рукой мальчика. И почти упала на него сверху. Ерзая коленками по мягкой овчине, потребовала звенящим голосом:
- С ума сошел? А ну, пусти! Пусти, я сказала!
Коля немного обиженно засмеялся. Убрал руки. Поднял лицо к ней, стоящей сердито уже поодаль.
- Ага… Пешком побежишь? Тогда точно запасут тебя.
- То есть. Если я тебя поцелую, ты меня, значит, довезешь? А так нет? Фу. Ты на базаре, что ли?
Солнце уже скрылось за колосьями дальнего поля, вокруг запищали бодрые комары. Лора ступила в сторону, выглядывая из-за стеблей. Пока они торговались насчет поцелуя, с дальнего бережка исчезло покрывало и трое купальщиков. У нее сжалось сердце. Теперь времени, только доехать. Вот попала…
- Ты что думаешь, – мрачно сказал за ее спиной Коля, – вот прям, нету у меня никого, да? А что я сделаю, если ты мне понравилась. Я тебе сразу ото и сказал, честно. А тебе жалко, один всего разочек поцеловаться? Блин, ваши девки вон, прямо в саду зажимаются за сиренью. Эта ваша. Длинная такая, которая ржет, как лошадь. И еще эта – в техасах. С курткой. И еще черненькая такая. На татарку похожая. Наташка.
- Погодь, – прервала его Лора, – в техасах? Тоня Величко?
- Не знаю. Русявая такая. Она с Пачиком крутит. Мускат бухали, и такая вся, ох, я только шампанское дома пью.
- Ничего себе…
- Вот я и говорю. Я ж, не потому что мне завидно, я по-другому совсем. Просто понравилась.
Лора посмотрела на часики. Шагнула обратно к овчине и решительно села, сгибая коленки и натягивая на них подол.
- Давай, – закрыла глаза, подставляя лицо.
Сверху была тишина. Она совсем было собралась глаза открыть, но приоткрытые губы овеяло теплым дыханием. И теплые, почти горячие, к ним прижались другие губы, чужие. Не ее. Тут она все же открыла глаза, не удержалась, и пока поцелуй продолжался, смотрела на вдруг потемневший глаз, почему-то один, наверное, я сама смотрю одним глазом, подумала мельком, и открыла второй, но тут же закрыла, потому что его лицо было так близко, что глаза пришлось больно скосить. Потому и он смотрит на меня – одним глазом. А почему вообще смотрит? Когда в кино, там вовсе по-другому. Ну, хорошо, а сама, почему я тогда смотрю? Нужно, чтоб оба с закрытыми. Но если я закрою, он, значит, будет на меня смотреть. Как будто я сплю, а кто-то чужой сидит и на меня…
Тут поцелуй внезапно кончился. Лора села прямо, поправляя рукой волосы. Коля, неровно дыша, качнулся к ней плечом, с которого сползла рубашка. Вытер тыльной стороной ладони рот.
- Ну как? – спросил хрипло.
- Ну что? – одновременно спросила она, – теперь едем?
Мальчик, заслоняя головой макушки кукурузных стеблей, подал ей руку, и Лора встала, молча, прислушиваясь к тому, что внутри. Уселась на теплое сиденье мотоцикла, уже правильно кладя руки поперек худой напряженной фигуры.
- Вон, – Коля кашлянул и повторил погромче, – вон, сбоку у ставка, где цех старый. Там.
Они уже поворачивали, выруливая на грунтовку, спрятанную с одной стороны беспорядочными кустами и деревьями, и Лора молча кивнула, сообразив, что исчезнувшие за деревьями рыжие и серые строения, перед которыми забор перечеркивал домик сторожа и рядом совсем крошечный домичек собачьей будки, это и есть место обещанного секрета.
Но случился поцелуй, первый, он стал для Лоры ее собственным секретом, в котором нужно было разобраться. Как-то, еще неясно как. И для второго секрета в ней пока не было места. Так что и жалеть о нем она не стала.

Коля высадил ее там же, где забирал, рядом с тонкими гнутыми акациями, над которыми вместо стрижей уже летали неслышными уголками летучие мыши. Неподалеку белела шляпка, поднялась, будто взлетая в сумраке, это Инна встала с травы, и ждала, переминаясь и деликатно не подходя ближе.
- Ну, – сказал Коля, не слезая с мотоцикла, только ногой упираясь в траву, – я поехал. Да?
- Пока…
Лора немного растерянно смотрела, как выровнял машину, крутанул ручку, заставляя мотор зарычать сильнее. Он сейчас исчезнет в светлом предвечернем сумраке, поняла, и ей оставаться одной, с ее первым поцелуем.
- Коля?
Светлая голова повернулась, показывая почти неразличимое в тени деревьев лицо. Но не сказал ничего, просто ждал. Лоре стало горячо и стыдно. Чего она будет напрашиваться. А хотела спросить – когда он вернется, из своего района, то придет ли увидеть ее? Потому что в четверг они уезжают. Казалось десять дней – целая вечность, а вот оказалось другое – завтра суббота с каким-то театром, потом через день понедельник, когда он совсем вечером вернется, потом – среда, и может быть, снова танцы или еще что в клубе. И все. Они уедут.
- Пока, – снова сказала она.
Коля кивнул. И через полминуты был слышен лишь звук мотора. А еще – вопли с другой стороны, и автобус посигналил раздраженно и густо.
- Шепелева! – надрывался строгий голос классной, – Демченко! Ше-пе-ле-ва!
- Мы тут, Надежда Петровна! – завопила Инна, таща Лору за руку, – идем уже!
Школьники стояли и сидели толпой, смеялись, переговариваясь, и на фоне голов в косынках и кепках монументом высилась могучая фигура трудовички Галины.
- Я, – шептала, торопясь и широко шагая, Инна, – хочешь, я скажу, что у меня, живот. Но ты нормально успела, вот только-только нас начали кричать. Я скажу…
Но не пришлось, потому что Галина, мельком осмотрев подруг, набрала воздуха в грудь и заорала, пугая летучих мышей и заставляя временно умолкнуть лягушачий далекий хор:
- Кацыка! Сиротенко! Да где вас носит? А? Кого еще нету? Петрушкиной? Вы совсем с ума посходили тут? Ночь на дворе! Кацыка!
Лора с Инной высыпали последние лепестки в мешок, сели рядом с толпой таких же мешков, одинаковых, важно и молча стоящих в ожидании, когда за ними приедут. И стали ждать, когда подтянутся последние заплутавшие.
В пыльном автобусе, пока еще горела в салоне лампочка, Лора, пробираясь вслед за Инной, пару раз поймала на себе взгляды девчонок, и Настин заинтересованный взгляд тоже. Но тучей налетели комары, и свет погас, ехали, прыгая на пыльных сиденьях, почти все молча, или что-то говорили негромкое, устали и никто не орал песен, не смешил всех сразу.
Лора, приваливаясь к плечу Инны, шепотом рассказала главное, про поцелуй, та ахнула, отклоняясь и пытаясь рассмотреть подругу в темноте салона. Но говорить было неудобно, и все вопросы Инна оставила на потом.

После ужина сидели на постелях, сверкая вымытыми пятками, валялись, болтая, ходили друг к другу в гости. Уложив на коленки книжки и картонки, писали открытки, читали вслух, хохоча и падая навзничь от смеха. Это классная, она принесла целую стопку открыток, села за стол, раскидывая их веером:
- Так. Кто хочет домой написать, пять копеек штука. Тематические.
Захотели все – новое развлечение. Лора с Инной тоже купили по две открытки, внезапно оказалось, болгарские, на них веселые девушки в национальных костюмах собирали розу в плетеные корзины на локте.
- Птичка, смотри, а вон ты там, за кустом, твоя рожа перекошенная! – орала Оля Осипова, закрываясь подушкой от нападения Птичкиной.
- Совсем не похожа, Ёська-авоська, – возражала Птичкина, отбирая подушку с чужой кровати, чтоб снова кинуть.
- Похожа-похожа! А за халабудой, смотрите, девки, это ж Крыс-Ларис на мопеде катается.
Лора на своей кровати закусила губу, перевернула открытку. На ее, такой же, за рядочками розовых кустов, полных цветов и женщин, маячили пряничные домики с красными крышами, шла улица, обрезанная рамочкой, и на ней – маленький черный мотоцикл с двумя седоками. Еще там была лошадь с телегой и кусочек автобуса, уже уехавшего с открытки.
- Вот дуры, – зашептала Инна, сурово оглядываясь на веселье, – услышит Наденька, накинется.
- Хватит вопить, Осипова, – рассеянно сказала классная, пересчитывая мелочь и ссыпая ее в карман, – лучше собери все открытки и сложи на стол. Утром Петр Иванович заберет, в райцентре бросит. Так. И всем спать!
Она поднялась, привычно пережидая дежурные вопли насчет «да еще десять часов только, да можно мы часик всего погуляем, ну вокруг дома, Надежда Петровна-а-а», похлопала по столешнице, напоминая Осиповой, куда сложить открытки. И ушла, прикрывая за собой двери.
Лора подписала имя под тремя короткими строчками, чистую открытку сунула в сумку. И села, глядя на девочек, которые обступили ее кровать, разглядывая, как диковинку.
- Ты что, правда, на мопеде каталась, Крыска-Лариска? – уточнила Осипова, забирая у нее открытку, – с пацаном местным?
Все захихикали. Инна, нахмурясь, сверкнула темными глазами, пересела со своей кровати на лорину. Та подумала и отрицательно мотнула головой.
- Нет, Осипова. Не каталась. На мопеде.
- Тонька! Ты соврала, что ли?
- Ничего я не врала, – обиделась Тоня Величко, поправляя волну волос, – это она сейчас…
- Это был мотоцикл. А не мопед.
За спинами допрашивающих коротко засмеялась Настя. Лоре стало приятно, что она сумела отбрить языкатую Олю, которая никогда рта не закрывала, вечно молола всякую чушь, про всех.
- Ой, скажити пажалуста, – протянула насмешливо Оля, – ой какии мы деловые! На мотоцикли каталися. Лягушек ловить ездили, да, Демченко? Или пасочки лепить?
Лора пожала плечами, и, от злости на дурацкую Олю не слыша своего голоса, поправила:
- Зачем лягушек. Целоваться ездили. На кукурузное поле.
- Ой, скажити… – неуверенно продолжила Оля, но тут Лора встала, резко отворачиваясь, пихнула сумку с пола на простыню, и, выкопав оттуда пакетик с пастой и зубной щеткой, повесила на локоть полотенце:
- Инк, ты идешь умываться?

Они топтались в сенях, нашаривая свою обувку, а в комнате смеялись уже над Олей Осиповой, и она обиженно пыталась оправдаться:
- Ну и что? Зато он задохлик совсем. Чуча белобрысая. Мне по плечо.
- Кто ж виноват, что ты такая шпала, Осипова, – ласково попеняла Настя, и все закатились смехом.

А потом был странный для Лоры вечер. Пока не вернулась классная, совсем поздно, к полуночи, девочки выскальзывали на улицу, исчезая в черной тени деревьев, там тихо смеялись и возмущенно что-то бормотали, мешая тихие голоса с мальчишескими, а кто-то черный сидел на высоком каменном заборе, сторожа, чтоб предупредить о возвращении Наденьки. Инна заснула быстро, как ребенок, раскидав тонкие руки и свесив с подушки каштановые пряди, а над Лорой встала неразличимая фигура, сказала Настиным тихим голосом:
- Пошли перекурим, Демченко.
Они сидели совсем отдельно, Настя курила, пряча огонек сигареты под деревянным столом, спрашивала о всяких подробностях, впрочем, вполне деликатно, и Лора, немного стесняясь, но все же, отчаянно желая похвастаться – рассказала. Как ехали, как сидели, ждали дядь Серегу, а потом поцеловались и уехали обратно. Рассказала почти все, кроме своих мыслей насчет Олежки Рубанчика, и еще не сказала, про некрасивую хитрую торговлю, насчет «поцелуешь, тогда и отвезу обратно». Это рассказывать было стыдно. За себя и за Коляна тоже. А еще это как-то совсем не укладывалось, думала Лора быстро. Ну, как розовое варенье из сказки, которое в жизни оказалось таким – из тараканьих жопок и не особенно вкусным.
- Иду! – вполголоса отозвалась Настя на чей-то требовательный шепот из темноты, и поднялась, отряхивая круглые крутые бедра.
- Завтра театр этот дурацкий. Студенты припрутся. Прикинь, кукольный. Вроде мы детский сад. Но потом танцы.
- Хорошо, – засмеялась Лора, тоже вставая. Она не хотела идти туда, в темные деревья, и с неловкостью прикидывала, как бы отказаться, чтоб не обидеть Настю. Но та не пригласила.
- Танцы… – повторила задумчиво, – слушай… ну завтра…
- Что?
- Нет. Ничего. Иди спать, все равно скоро Наденька припрется.

Засыпая, Лора немного погрустила о том, что завтра не будет Коляна, это не очень правильно, они же поцеловались, значит, вроде как вместе, и хорошо бы теперь танцевать уже по-другому, пусть девчонки видят. А потом он пойдет ее провожать. Пусть Олежка обзавидуется, какая Лора классная, в нее влюблен мальчик, пусть худой и белобрысый, зато катались на мотоцикле.
Грусть размылась, исчезая куда-то, а на ее место в сонную уже голову пришла испуганная и сладкая мысль. Завтра танцы. И там будет Олежка. А вдруг он все-таки ее пригласит? Наверняка пацаны тоже растрепали, что Лора каталась на мотоцикле, и значит, она уже не детский сад вторая группа.